Он любил эту страну за ее необычные природные сочетания, климат и сохранившиеся, – не без помощи проживающих тут немцев, порядок и чистоту. В памяти всплыли гонки на мотоциклах по пустыне Намиб, посещение сафари в Оморуро и Окопуке, кормление гепардов и бегство от носорогов, прекрасные стейки из антилоп в остром соусе, рыбалка на Атлантике и игры морских котиков на берегу океана. Все его лучшие африканские впечатления были связаны с этой страной; четыре года назад зная, что тут спокойно и безопасно, он прилетал сюда отдыхать с женой. Взяв напрокат автомобиль с водителем, они две недели катались по дорогам Намибии, жили в хороших отелях, устраивали романтические ужины в частных парках под звуки ночной жизни саванны. Он вспомнил, как светились счастьем ее глаза, и как она была благодарна ему за красиво проведенный отпуск.

Глеб раскисал… Воспоминания стали выдавливать из него силу и загонять его настроение во внутренний конфликт чувств и эмоций. Он видел, как пассажиры потянулись по трапу в салон самолета. Он шел последним, медленно, словно цепляясь за призрачную возможность еще раз ощутить в себе Намибию.

Пройдя в салон, они с Алексеем расположились в узких креслах, пристегнули ремни и стали наблюдать, как улыбчивая стюардесса в шарфике британской авиакомпании изящно демонстрирует, где и как нужно покидать самолет в экстренных случаях.

Двери закрылись, самолет вырулил на взлетную полосу, затаился, словно перед прыжком и, взревев, стремительно пошел вперед, набирая скорость, унося их в другую жизнь и к новым событиям.

Глеб закрыл глаза. Настроение, которое наполнило его воспоминаниями на взлетном поле, все еще владело им.

«Почему так бывает? – спрашивал он сам себя. – Вроде, вспоминается хорошее, а состояние какое-то плаксивое. Нету, никого рядом нету… Наверное, я старею… Очень хочется быть с кем-то сентиментальным и слабым, чтобы потом быть сильным и уверенным… Что вот сегодня произошло? Наверное, это знак мне! Попади я первым выстрелом в машину – сгорел бы ребенок, а я мог этого даже не узнать, уехал бы и все. А сколько такого было в моей жизни!.. Ночная перестрелка в Луанде, когда я поливал в темноту свинцом из израильского автомата по преследующему меня джипу до тех пор, пока ствол не перегрелся… Хорошо, удалось уйти от погони, а кому от меня тогда досталось – кто знает?!..» А в Свакопмунде с немцами как обошелся, – Глеб невольно хмыкнул. – Нет, ну это совсем другой случай, этот безобидный! Ну, подумаешь, подрались немного, напомнили немцам Сталинград… – Он снова улыбнулся: воспоминания о том инциденте всегда веселили его. Хотя со стороны, наверное, это выглядело ужасно плохо…

Они были тогда вместе с Алексеем. Зашли в расположенный на берегу океана ресторан, стилизованно отделанный под старую баржу – попить вина и съесть лобстеров, которые в это время сами выбрасывались на берег и стоили всего ничего – десять баксов за пару. Отяжелив свое сознание шестью бутылками вина, и накидав две тарелки панцирей от лобстеров, они начали демонстрировать друг другу разные возможности выпивания: с локтей, с колен и поднимать фужеры зубами без помощи рук.

И вот, в самый разгар веселья и после восьмой бутылки, в ресторан шумно зашла группа немцев, что-то оживленно обсуждая между собой. Они сдвинули столы и сели напротив гуляющих друзей.

Глеб помнил, как он сам предложил Алексею пересесть на веранду подальше от этой компании, объясняя это тем, что не любит немецкую речь: в памяти сидели рассказы о голодном детстве отца, фильмы про войну и погибшие, еще в сорок первом, оба деда.

Однако перемещение не помогло; настроение стало пропадать, веселье сменили играющие на тяжелеющем лице желваки и он, прихватив стул, неожиданно пошел в атаку на немецкие ряды.

Утром, когда Глеб проснулся, Алексей рассказал ему, как он с криками «Я вам второй Сталинград покажу!» разогнал всю компанию. А те, кто убегал от него и прятался в машинах, в конце концов получили помятые крылья и капоты.

«Да-а, – мысленно протянул Глеб, словно подытоживая свои воспоминания, – что со мной происходит?.. Что творю?.. Жизнями людей уже по своему усмотрению распоряжаюсь! Все это глупо и жестоко… Это, наверное, во мне зло поселилось, это меня спасать нужно, от себя самого. А с памятью что творится, когда выпью? Ничего не помню, ну вообще ничего… Словно слушаю рассказ про другого человека. Бедные немцы… и что я тогда на них взъелся?! Все, все… Пусть уже в сотый раз говорю себе это, но нужно начать жить по-другому, конкретно по-другому нужно жить! Совсем пить перестать я не могу, но контролировать дозу алкоголя у меня должно получиться – это ж не трудно… Телом своим заняться, живот хотя бы уменьшить, в личной жизни тоже нужно навести какой-то порядок…» – на этой фразе размышления Глеб остановились. Он уже давно понимал, что его отношения с женой и есть самая главная проблема, и что все остальное – это следствие. И – что можно поменять все, но как вернуть себе желание жить вместе с ней?!

Еще пять лет назад, когда он, вернувшись из Намибии, открыл входную дверь своего дома и увидел пустые шкафы, валяющиеся вешалки и катающийся от ветра большой пыльный шарик – еще тогда, присев на разобранную кровать, он впервые ощутил пустоту и свою собственную ненужность.

Его оставили, причин не называли, скандалов не устраивали, а просто вычеркнули из списка в телефонной книге.

Потом он долго бегал за ней, упрашивал вернуться, дарил подарки, просил одуматься, не разрушать семью… И через месяц она сжалилась и так же молча внесла свои чемоданы в дом. Но, добившись своего, Глеб впервые ощутил: жена его не любит, не принимает таким, какой есть, не прощает ошибок, а главное – живет для себя. Может, именно в тот период, – сейчас он не мог точно вспомнить, – и начались те сложные пьянки, заканчивающиеся его полной невменяемостью и потерей памяти?..

Продолжая жить вместе с женой, он уже не видел и в ее глазах того света, который когда-то не давал ему покоя; все чаще возникали эпизоды, подчеркивающие их расхождение; молчанки и обиды стали нормой существования. Пустота, поселившаяся у него в сердце, стала стирать даже ранее незыблемые принципы верности в семейных отношениях. Нет, он не бросился в загулы и поиски женщин, не стал провожать взглядами короткие юбки и глубокие декольте, нет, он просто разрешил себе быть свободным, и обязанности мужа ушли на задний план совести… Сейчас, сидя в самолете и анализируя свои отношения с женой, он ощущал всю глупость и нелепость поступков, совершенных им в последние годы; рваный бег отношений измотал их чувства и стер из памяти счастливые эпизоды прошлой жизни.

Глеб, не открывая глаз, восстановил двумя зевками давление в ушах, слегка повернулся набок, всем своим видом показывая Алексею, что спит. Теперь ему нужно было переключиться, перестать бесполезно ковырять прошлое и подумать о том, что он будет говорить в Москве. Вспомнить свои ходы и ошибки, а главное – найти объяснение своему провалу. И начался новый виток воспоминаний…

…Это произошло два месяца назад. Его друзья привели Глеба к одному известному нефтяному олигарху, у которого появилась красивая идея подарить своей девушке голубой бриллиант. Помощники, обзвонив алмазные биржи и уточнив цену на такой камень, предложили боссу абсолютно русский, экономный подход в бизнесе, а именно: найти авантюриста, который сможет поехать в Африку и купить алмаз, потом огранить его и привезти в Москву. А так как за Глеба ручались, и внешний вид его вызывал доверие, то ему и были переданы наличные деньги и инструкции для выполнения заказа.

Вылетев в Анголу, – а именно там он рассчитывал найти этот редкий камень, Глеб целый месяц безрезультатно мотался по жутким провинциям, спал в дешевых отелях, каждую ночь мастерил себе марлевый полог, защищаясь от маленьких малярийных комаров, ел дурацкую пересоленную рыбу и искал, упорно искал алмаз…

И вот, в начале пятой недели поисков, ему все-таки улыбнулась удача: в Лубанге какой-то богатый перекупщик, в свое время меняющий продовольствие для унитовских солдат на алмазы, в полуразвалившемся доме, охраняемом странными подростками в вязаных шапочках и с автоматами, показал «его» Глебу. Он и сейчас помнил свое состояние трепета и поклонения природе, разглядывая в лупу алмаз: внутренний мир того был словно рисунок пальца – единственный и неповторимый.

Взяв листочек бумаги, он нарисовал для себя схему расположения еле заметных пике и маленьких воздушных пузырьков в верхней части кристалла. Тут же рядом он, как разметчик, схематично определил, как его лучше разрезать, чтобы убрать включения и сохранить для огранки массу кристалла.

«Если, – рассуждал Глеб, – кристалл не лопнет при распилке, не поменяет свой изумительный фантазийный цвет при огранке и на выходе составит более четырех карат – это будет фурор, победа, лотерея! Словом, огромная удача».

Он планировал привезти кристалл в Бейрут, где уже много лет, найдя понимание и друзей, спокойно, без всяких пошлин и проблем гранил алмазы в частной компании одного старого араба.

Потом с этим произведением природы и человеческого искусства он должен был выехать в Антверпен, где в гомологической лаборатории при алмазной бирже бриллианту придавалась легальность и точно, в сертификате, прописывался его фантазийный цвет. Сладкий вкус этого бриллианта зависел от двух букв «КФ» – коэффициента, умножающего цену в разы. И в данном случае Глебу мечталось о серовато-голубом цвете и коэффициенте 3.85.

Эти воспоминания даже сейчас рождали в глубинах его сознания приятный шепот денег и радость от выпавшего случая. Его план был отработан годами труда, личных контактов и в его собственном сознании выглядел очень убедительно и надежно.

Разговаривая с продавцом алмаза о возможности покупки этого камня, он узнал, что продается целый лот, собранный из нескольких камней. Разглядывая в лупу остальные алмазы этого лота, Глеб сразу пришел к заключению, что они являлись довесками к этому единственному и уникальному камню. Тратить деньги на покупку всего лота было неправильно и с финансовой точки зрения неперспективно, но, вспоминая это сейчас, он понимал, что именно тот первый шаг и был его главной ошибкой, отклонением от прямой линии.

Почему он вбил тогда себе в голову, что ему нужно найти партнеров на участие в покупке лота? Решил сэкономить? Побольше заработать? А подумать забыл – схватился за первую мысль и давай ее раскручивать…

Зачем-то полетел в Намибию и, в поисках кооперации денег для приобретения лота он, обходя известных ему алмазных теневиков, дошел до Мэтью.

Этого хлыстоватого, понтующегося негра он знал давно: несколько раз они пересекались в интересах бизнеса, и однажды Глеб даже покупал у него алмазы небольших размеров для своих ливанских друзей.

Мэтью согласился быстро, тут же после разговора набрал номер продавца и стал обсуждать условие обмена товара на деньги.

И если бы Глеб сейчас, сидя в самолете, начал загибать пальцы своих ошибок, то вспоминая следующий эпизод, ему пришлось бы прижать и второй палец.

Он дал Мэтью координаты ангольского продавца и предоставил им возможность поговорить между собой, отдав инициативу в сделке в руки, мягко говоря, сомнительных людей. Дальше было еще хуже: лес ошибок становился гуще и темнее. Алмаз стоял у него перед глазами, и казалось – был так близок, что сам падал в руки. Видимо, поэтому его следующий необдуманный шаг смело претендовал на загибание сразу всех остальных трех пальцев этой руки.

Лететь в Анголу вместе с Мэтью Глеб не мог: его виза была погашена предыдущей поездкой. И он, грозно погрозив пальчиком на случай фокусов с деньгами и указав Мэтью, в какой канаве его голова будет досматривать жизнь, отдал ему пять новых, хрустящих пачек стодолларового достоинства и поехал в отель дожидаться встречи с алмазом.

«Да, вот это была беспечность! – пролетела в памяти фраза о бриллиантовом тумане Кисы Воробьянинова. – Кто в этот момент лишил меня ума, почему я решил, что меня кто-то боится? Гордыня заела! Точно надо в церковь идти и просить Господа вложить в мою пустую голову хоть немного сознания и рассудительности. Главное, хорошо помню: я был совершенно спокоен, даже мыслей не было, что меня может кинуть этот черный прохиндей! – Начал злиться сам на себя Глеб. – По ресторанам ходил, винцо попивал, идиот! Нужно было хотя бы Алексея поставить за домом проследить, перемещения подсмотреть… Да нет, не дал Бог ума, одними пороками наградил, это точно!»

Когда раздался звонок, Глеб не поехал, нет – он просто «полетел» к дому Мэтью, где, взяв лупу, приготовился снова посмотреть на своего красавца. Ему бы заметить большое количество друзей, праздно болтающихся по дому, ему бы увидеть легкий испуг на лице его «бизнес»-партнера – но нет, внутри него все горело и трепетало! Да-да, это пошел загибаться палец на следующей руке…

Приняв алмаз из рук Мэтью, он похолодел: лупа была не нужна, даже беглого взгляда было достаточно – это не тот камень. По виду он был очень похож, но гладкие грани и отсутствие бороздок сразу смутили Глеба.

Зажав алмаз в кулаке, он стал прислушиваться к его температуре. Камень нагревался… Сомнений не оставалось – это подделка.

Мэтью нервничал: по лицу Глеба он сразу догадался, что его подмену раскрыли и, видимо дав своим друзьям условленный заранее сигнал, он подтянул присутствующих в доме поближе к себе.

Потом последовали события, при которых один зажатый ранее палец, как символ поражения, можно было бы разогнуть обратно. Поднявшись со стула, Глеб одновременно протянул правую руку для рукопожатия, а левой, опуская подделку в нагрудный карман, нащупал иглу дикобраза. Сжав ладонь Мэтью в приветствии он, потянув того на себя, тут же оказался у негра за спиной. Обхватив шею противника левой рукой, Глеб дозировано, но весьма болезненно воткнул иглу в гортань алмазного шутника.

И сейчас он видел их напуганные лица. Было понятно: опыта конфликтов у них еще не было. Словно выполняя команду «Замри!» они не шевелились и только молча наблюдали, как Глеб пятится к выходу из дома, удерживая свой боевой трофей. Подойдя к двери, он шепнул на ухо Мэтью, что у него есть три дня, чтобы тот вернул деньги, напомнил, что шутить с русскими нельзя и поспешно выбежал на улицу.

Но совсем уходить не стал: жизнь научила его не терять контроль над ситуацией и, найдя укромное место метрах в семидесяти от дома, Глеб стал наблюдать за происходящим.

Как он и предположил, толпа друзей Мэтью, выбежав наружу и оглядевшись по сторонам, бросилась заводить свои автомобили и, резко сорвавшись с места, куда-то укатила.

Теперь он стоял и чего-то ждал… Может, приедет полиция, может, вернутся друзья, а может, из дома выйдет и сам Мэтью. Ему нужен был шанс, так как идея снова проникнуть в дом и поискать алмаз уже плотно сидела в его голове. Человеку часто что-то дается свыше – нужно только это увидеть и наклониться, чтобы взять. В его случае наклоняться не пришлось – нужно было выйти из укрытия и спокойно, не пугая девушку, которая подъехала к дому Мэтью на «БМВ Х5», идти по улице, словно праздный прохожий.

Он видел, как она не спеша вышла из машины, закрыла ее, оглянулась, – видимо, чтобы еще раз полюбоваться автомобилем, бросила безразличный взгляд на приближающегося Глеба и, поднявшись на крыльцо, нажала на звонок. Теперь он пошел быстрее; девушка стояла к нему спиной, дверь не открывалась замечательно долго.

Женщины, девушки в его работе всегда оставляли осадок сожаления и даже извинения за временные неудобства, которые они испытывали, попадаясь на его пути. Всегда помня это он, поднявшись на крыльцо, просто посмотрел ей в глаза и, подняв указательный палец к губам, вежливо попросил не шуметь.

С той стороны замок, поддаваясь чьим-то неумелым рукам, начал издавать звуки вращения. Глеб приготовился и, в момент появления маленькой щелки, нанес удар ногой в дверь, вкладывая в него все свои сто десять килограммов.

Уже на волне удара он втянул девушку внутрь дома, закрыл дверь и, наклонившись над сбитым с ног дружком Мэтью, стал всматриваться в гримасы и хаотичные движения тела на полу. Тогда он даже немного заволновался: не зашиб ли парня дверью. Но все благополучно обошлось: звездочки в его глазах, видимо, стали проходить, и во взгляде начало появляться понимание.

Потом они, как две белых мышки перед удавом, сами протянули руки для пластиковых наручников и, пока Глеб надевал их, третья белая «мышка» – Мэтью, услышав шум в прихожей, словно корабль, заходящий в гавань, сам приплыл в его руки.

Разместив друзей поудобнее в просторном холле дома, где очень красиво, дополняя интерьер, стояло чучело той самой, пресловутой львицы, Глеб попросил их больше не шуметь и не шалить, предварительно вырвав телефонный провод и забрав мобильные телефоны.

Видимо, убедившись в серьезность своего положения и испытывая страх от повторного вторжения Глеба, троица сидела на диване, не производя лишних звуков, на лицах читались растерянность и покорность.

Поиски кристалла или денег ничего не давали – в комнатах было пусто и это злило его. Несколько раз он возвращался к Мэтью, задавая один и тот же вопрос про алмаз, но при этом, каждый раз делая тому больно, выдавливал из негра только слезы и сопли. Глядя на трусливое, искаженное страхом лицо воришки, Глеб начинал сомневаться и задумался: может, действительно – это ангольский продавец подменил камень?

Возвращаясь к поискам, он терял терпение и время, внутри него зарождалось чувство опасности – нужно было уходить. Взяв в сумочке девушки ключи и документы на джип, их с Мэтью гражданские паспорта и уже направляясь к выходу, он снова посмотрел на львицу – работа была безукоризненна. Вернувшись, Глеб нашел в столе ручку с бумагой и заставил Мэтью написать расписку на приобретение у того чучела.

Уходя, он срезал с пленников наручники и на прощанье, взяв Мэтью за ухо, ровным голосом сказал, чтобы тот на следующий день привез в отель львицу и деньги, смутно понимая, что камень, видимо, ему больше не светит…

Самолет летел ровно и спокойно. Не открывая глаз, Глеб продолжал мучиться одним единственным вопросом: как он мог так недооценить Мэтью и исключить возможность обращения в полицию?

Почему он так уверовал, что напугал его настолько, что тот, находясь в своей собственной стране, откажется от борьбы с ним?

Для него это был еще один урок психологии и жизни. Но все было бы хорошо, если бы не было так плохо: он летит в Москву без чужих денег и обещанного алмаза.

Открыв глаза, Глеб оглянулся на охранника: тот спал в позе уставшего человека – чуть запрокинув голову назад и слегка приоткрыв рот.

Нажав на кнопку «стюардесса», Глеб заказал себе коньку и, удерживая жидкость во рту, приступил к обдумыванию своего положения в Москве.