Тюрьма

Глава 1

Прощание с женой было тяжёлым. Он снимал губами её слёзы, обнимал, нервно мял пальцы, шептал «пора», стоял и не хотел никуда уходить. Полицейские, привыкшие к подобным эпизодам, спокойно обыскивали его машину, заполняли документы о добровольной явке в участок, даря им возможность ещё немного побыть вместе.

– Всё, всё, всё, – шептала она ему на ухо, – я не плачу, не плачу, ни чуточки, прямо как ты хотел, всё будет хорошо, и… – Адвокат взял Глеба за руку. – И я буду обязательно кричать звезде! – сказала она громче, смотря вслед уходящему в дверной проём мужу.

Войдя внутрь помещения, Глеб тут же был усажен на стул, ему на руки одели наручники.

«Зачем?» – мелькнула мысль. Он услышал, что этот же вопрос задал адвокат, переходя на греческий язык.

«Куда я убегу, – продолжил он говорить сам с собой. – Киприоты – странные и забавные люди. Говорят, говорят, постоянно хотят показать друг другу своё боевое оперение. Голос повышают, руками машут, глазами выражают больше, чем могут произнести. А на деле – хорошие, простые и совсем не подготовленные люди. Сейчас в комнате – трое полицейских, один рядом со мной, второй за спиной, третий у окна. Я стою у самого выхода из комнаты. Ключ от наручников у того, что рядом, на ремне у него пистолет, газовый баллончик и рация. Но именно ему больше всех нужно. Стоит, ругается с моим адвокатом и совсем не смотрит на меня. Сейчас делаю небольшое вращение туловища вправо, потом раскручиваюсь обратно в левую сторону и – локтем в нос. Спираль, распрямляясь, даёт энергию удару, полицейский отключается и падает как подкошенный. Остальные от страха и непонимания ситуации замирают, что даёт мне три-четыре секунды для того чтобы спокойно взять ключ от наручников и пистолет…»

– Глеб, – услышал он голос адвоката, – вас перевозят в тюрьму Лимассола, и там же будет первый допрос. Я на нём присутствовать не могу. Поэтому на все вопросы отвечайте «нет». Или говорите, что дадите пояснения только в присутствии адвоката. Вы понимаете? – он слегка качнул плечо Глеба, возвращая его из мира «боевых искусств» на Землю.

Глеб кивнул молча, вышел на улицу и вскоре, следуя за полицейским, сел на заднее сидение видавшего виды «Опель-астра» серого цвета. Выезжая из полицейского участка, он тянул и крутил шею в разные стороны, пытаясь ещё хотя бы раз увидеть свою машину и жену, но судьба уже решила эту ситуацию по-своему, отправив их в Лимассол разными дорогами.

Маруся ехала с камнем. Огромным, холодным камнем, придавившим её мысли и состояние настолько сильно, что слёзы текли сами, а нервы, спрятавшись от беды, дрожали сожалением и отсутствием веры в хорошее. Она боялась. В голову лезли мысли, одна страшнее другой. Преступники ночью, пока она спит, обязательно подбросят ей в дом картину или спрячут её где-нибудь в саду. Воображение рисовало здоровых мужиков, окружающих дом со всех сторон, лай её маленькой собаки, острые лучи фонарей, рыскающие по окнам, и беспомощный мобильный телефон, не имеющий в памяти экстренного вызова полиции.

Дорога летела, мелькая километровыми столбами, сопки, подпалённые локальными пожарами, сменились равнинами, а потом и мостами. Лимассол, – город, в котором она жила уже два года, – пролетел за окном без привычного разглядывания домов, витрин и реклам. Подъехав к дому, неожиданно для себя прямо на крыльце она увидела соседей.

– Боже, – выкрикнула она, выходя из машины, – вы не представляете, как я рада вас видеть! Как здорово! – сказала она вслух, и тут же услышала от своих мыслей фразу о неудержимом желании поделиться происходящим именно с ними.

– Мариночка, – кинулась она обнимать и целовать женщину, – как я боялась заходить в дом одна! Вы не представляете, что с нами происходит!

– Представляем, – спокойно ответил Семён, отвечая на приветствие Маруси, – мы с женой уже два дня ваш дом караулим. Ночами видим, как на той стороне улицы полицейская машина дежурит. Смешные такие! Сидят в засаде, ждут вашего приезда, а сами свет в кабине включают, постоянно чего-то едят и очень громко разговаривают. А вчера после обеда они позвали нас понятыми и, вскрыв вместе с «мухтаром» ваш дом, три часа производили обыск.

– Как это! Без нас! – открывая дверь дома, возмущённо произнесла Маруся.

Пройдя в гостиную, она тут же увидела на столе какие-то документы, ящики комодов были выдвинуты, картины сняты и поставлены на диван. Поднявшись на второй этаж, она сначала заглянула в спальню. Украшения из большой шкатулки были высыпаны на покрывало кровати, двери шкафов открыты, на полу валялись крышки от коробок из-под обуви, дамские сумки, журналы и книги из прикроватных тумбочек. Ужас медленно заполнял её сосуды, заставляя сердце стучать молотом по дрожащей от страха душе.

Гостевая спальня была разорена меньше. Запасные подушки и одеяла, сложенные раньше в пластиковые сумки, лежали в углу, а верхняя одежда с вывернутыми карманами хотя и висела на вешалках, но совсем не в той последовательности, которую она бережно создавала сама.

Войдя в кабинет мужа, она тут же села на диван. Увиденное отобрало последние силы, сделав ноги ватными. Рабочий стол Глеба стоял, как на витрине мебельного магазина, сверкая лаком – он показывал рисунок дерева, который она никогда не замечала из-за стоящих на нем раньше компьютера, принтера и папок с документами. Индийский шкаф, хранивший большое количество минералов и безделушек, привезённых Глебом из разных стран, был открыт, и голые полки с размазанной пылью определённо говорили, что содержимое исчезло.

– Да, – произнёс Семен, проходя в кабинет, – тут они провели больше всего времени. Рылись и потом забрали все бумаги, унесли технику, видеокассеты и диски, флешки, винчестеры, даже… – он показал рукой на стену, – зачем-то взяли фотографии детей и внуков.

Маруся молчала, смотрела по сторонам и не могла поверить в происходящее. На мгновение она закрыла глаза, представляя, что сейчас всё исчезнет само собой, и страшное наваждение – это всего лишь игра её испуганного воображения; но открыв глаза, она поняла, что всё уже случилось, и теперь с этим нужно жить и как-то противостоять.

– Думаю, – продолжил Семён, – что для вас самым плохим будет изъятие камней из шкафа Глеба. Я слышал, о чём они говорили, и видел, как светились радостью их глаза, когда они нашли мешок зеленых кристаллов, потом в каменных чашах были огранённые жёлтые, фиолетовые, белые и голубые камни. А когда они нашли ромбические кристаллы, то бегали минут двадцать, как ошпаренные. Звонили, кричали и все, кто участвовал в обыске, приходили на них посмотреть.

– Вот, – он протянул Марусе бумаги, – это протоколы изъятия, они оставили их в гостиной. Тут написано, что у вас нашли изумруды, полудрагоценные камни ювелирной огранки и кристаллы настоящих алмазов. Я так понимаю, они ещё хотят обвинить Глеба в незаконном хранении драгоценных камней.

Глаза Маруси наполнялись слезами. Беда окружала со всех сторон, отбирая последние силы, сбереженные для борьбы. Она встала с дивана, положила на стол документы и пошла в спальню; неожиданно сильный сон прямо в одежде уложил её на кровать и накрыл одеялом.

Глеб сидел один на заднем сиденье автомобиля, рассматривал свои наручники, считал звенья, их соединяющие, зубчики до замка, изучал сильно оцарапанное отверстие под ключ и думал о допросе. Теперь это было самым важным. Понимание того, что через несколько минут начнётся своеобразная игра интеллектов, заключённая в словах, провокациях и обвинениях, заставляла его собраться, вспомнить все детали встреч с хозяином картины. Он настраивался на некое соревнование, понимая, что ему будут задаваться сложные вопросы, ответы на которые нужно будет находить мгновенно. Ему казалось, что данный вид общения с полицейскими должен походить на стрельбу по тарелочкам. Траектория неизвестна, скорость неизвестна, а попасть нужно – соединив палец на спусковом крючке с мгновенной, анализирующий все аспекты, интуицией.

Неожиданно вибрация во внутреннем кармане ветровки нарушила все его мысли, заставив достать телефон и посмотреть на адресата.

– Папа, – услышал он голос дочери, нажав на соединение, – куда пропал? Я уже третий день не могу до тебя дозвониться. Интернет, газеты пишут, что тебя разыскивает Интерпол, что ты совершил преступление, организовав кражу дорогой картины.

– Шурка, – еле слышно произнёс Глеб, посмотрев на своих конвоиров, – как здорово, что ты позвонила.

– Мы с мамой ничего не понимаем! Телефон твой молчит, я уже стала думать – а вдруг тебя убили? К нам вчера приходила полиция, спрашивали, где тебя искать, чем ты занимаешься и сколько у тебя денег.

– Дочурка, что ты столько вопросов задаёшь. Я жив, здоров, сейчас меня везут в тюрьму, я сегодня добровольно сдался. Лучше расскажи, как живешь, как там мои внуки поживают? – Разговор приносил ему успокоение, голос его любимой девочки придал ему уверенности в том, что семья, дети волнуются и очень хотят поддержать его и помочь.

– У нас всё хорошо. Мама сняла большую яхту, позвала своих друзей и мы катаемся. Ты, наверное, забыл – у неё сегодня день рождения, и у нас очень большая программа…

Она говорила, смеялась, отвлекалась на чьи-то вопросы, снова продолжала рассказывать о празднике и подарках для мамы, а настроение Глеба, так сильно вспорхнувшее, когда он услышал голос дочери, менялось.

– Подожди, – перебил он её, – ты приедешь ко мне в тюрьму? Очень хочу тебя увидеть.

– Даже не знаю, – ответила она так быстро, как будто ждала этого вопроса. – Мы сейчас плывём на другой конец острова. Завтра и послезавтра – живем в отличном пятизвёздочном отеле, потом возвращаемся на яхте в Лимассол. Представляешь, какая у нас насыщенная программа!

– Рад за тебя, – произнёс он, отключая телефон. Ужасная параллель, пролетевшая через года, пронзила его схожестью слов и интонаций. Глеб откинулся на спинку сиденья и вспомнил, как двенадцать лет назад его арестовали в Намибии. Как полицейские побоялись обыскивать его, и поэтому он оказался в камере с телефоном. Как набрал он номер жены, стараясь рассказать о своём трудном положении, и как услышал в ответ – безразличие.

Он улыбнулся. Надежда, что, может быть, дочь не совсем поняла его слова о тюрьме мелькнула лучиком, разгоняющим плохие мысли и осталась, как ниточка спасения, за которую Глеб, схватившись двумя руками, потянул, уговаривая себя, что она обязательно к нему придёт.

Машина остановилась во внутреннем дворе тюрьмы. Глеб очнулся от своих воспоминаний, вышел из автомобиля, прищурившись, посмотрел на яркое солнце, почувствовал его тепло на лице и пошел следом за полицейскими.

Пять минут хождения по коридорам и лестницам привели его к двери на третьем этаже. У входа в комнату толпились люди; было видно, что все они собрались тут именно для того, чтобы посмотреть на русского, совершившего самую громкую кражу за всё время их работы в полиции.

Глеб вошёл внутрь помещения, сел на указанный ему стул и стал с любопытством рассматривать интерьер. Через несколько секунд он демонстративно улыбнулся, давая собравшимся понять, что ему очень нравятся десятки спортивных кубков в старом шкафу, фотографии футбольных команд разных лет, грязные чашки из-под кофе и пустые стаканы на подносе.

– Ну что ж, приступим, – неожиданно для него произнесла женщина, сидящая за столом. – Я – Елена Михаэль, следователь отдела квартирных краж, веду расследование преступления, совершённого по адресу: улица Микон, дом номер один, в деревне Апеша.