2

Прибыв утренним поездом 11 июля в Сувалки с приказом о его переводе из запасного гвардейского кавалерийского полка во 2-й лейб-гусарский Павлоградский полк, Павловский, успевший в поезде побриться и привести в порядок мундир, оставил в камере хранения на вокзале свои нехитрые пожитки и на конке отправился в расположение полка. Это была его первая ошибка. Корнету лейб-гусаров не пристало являться в часть в трамвайном вагоне, таскавшемся по рельсам германскими першеронами. Город был маленький, и весть о его прибытии раньше конки долетела до полка. Явившись к полковому командиру полковнику Перевощикову и помня характеристику, данную ему великим князем Николаем Николаевичем («знатный командир, отличный штабист, но не охотник»), полагал увидеть грузного немолодого человека, уставшего от нескончаемых служебных и семейных проблем. В просторном, со вкусом обставленном командирском кабинете его встретил моложавый, подтянутый офицер, в хорошо сшитом мундире с орденом Святого Владимира 2-й степени на шее и серебряным знаком об окончании Николаевской академии Генерального штаба.

Михаил Павлович, выслушав доклад Павловского и приняв сопроводительные документы, не предложил тому присесть, а острым с искринкой иронии взглядом долго рассматривал долговязого корнета снизу вверх и наоборот.

– То, что вы – отличный стрелок, не освобождает вас, корнет, от скрупулёзного исполнения традиций Его Императорского Величества Александра III лейб-гусарского полка, о коих вы были обязаны поинтересоваться заранее. – Полковник встал из-за стола и, заложив руки за спину, неспешно стал прохаживаться по кабинету. – Если не успели поинтересоваться, обязаны были сообразить: негоже кавалерийскому офицеру кататься на конке. Для этого есть извозчики или иной конный транспорт. Что о вас могут подумать офицеры и нижние чины полка?

Лицо Павловского обрело цвет перезрелого помидора, пот ручьём катился по его мощной спине, но сам он, вытянувшись в струнку, не шелохнулся и глаз не опустил. Перевощиков это оценил.

– Виноват, ваше высокоблагородие, исправлюсь, – отчеканил Павловский.

– Ладно уж, на первый раз прощаю. Присаживайтесь.

Полковник ещё раз пробежал глазами по документам Павловского, поднял телефонную трубку.

– Аркадий Семёнович, будьте добры, зайдите ко мне через пять минут. – Сложил документы в папку и уже почти отеческим тоном спросил: – Шашку и седло имеете?

– Никак нет, ваше высокоблагородие, – Павловский пощупал, на месте ли шашка, – шашка при мне, седла не имею, но приобрести могу.

– Седло советую купить. Здесь очень неплохие седла можно найти, вам посоветуют. Примите 2-й взвод 4-го эскадрона. Гусары отличные, выучка прекрасная. Но с эскадронным командиром, ротмистром князем Капиани, будьте поаккуратнее. Он человек строгих нравов, требовательный и горячий.

Павловский понял, полковник остыл и даже заговорил с некоторой долей доверительности, возможно, имея в виду знакомство корнета с великим князем. В дверь постучали, вошёл высокий щеголеватый штабс-ротмистр, старший адъютант полка.

– Аркадий Семёнович, – командир полка передал ему документы Павловского, – прошу оказать корнету всяческое содействие с устройством на квартиру и представьте его князю.

Штабс-ротмистр Каменцев щёлкнул каблуками и пригласил корнета следовать за ним. Пока шли по коридору штаба полка, весело спросил:

– Ну что, корнет, получили выволочку за трамвай?

– Так точно.

– Не переживайте, многие через это прошли. Главное, держите ушки на макушке и глазки на смазке.

Каменцев оказался весёлым, добродушным и порядочным человеком. Он быстро решил некоторые формальности: заполнил бланк послужного списка, поставил молодого корнета на довольствие, отстучал на машинке приказ о назначении на должность, выдал под расписку револьвер системы «Наган».

– Вы, корнет, за свой счет можете приобрести любой другой револьвер или пистолет, но уж поверьте, – штабс-ротмистр с любовью погладил ствол «нагана», – нет ничего его надёжнее. Теперь о квартировании… Вам что, подешевле или поприличнее?

– Желательно поприличнее, но подешевле.

Каменцев улыбнулся, закурил и угостил Павловского.

– Хваткий вы парень. У меня вот какой вариант имеется. В доме, где я квартирую, это неподалеку отсюда, проживает жандармский поручик, Суханов его фамилия. Так вот этот самый Суханов третьего дня получил приказ о переводе в Вильно, в губернское жандармское управление. Мужчина он серьезный, чистоплотный, не пьянствовал, баб не водил, квартиру оставляет в полном, так сказать, ажуре. Хозяин, старый еврей Кац, владелец аптеки, с поручика брал, насколько я понимаю, плату чисто символическую, очень боится жандармов. Видимо, рыло в пуху. Так вот я предлагаю представить вас заменщиком поручика, тоже жандармом. Вы уж не проговоритесь про свое гусарство.

Часам к пяти пополудни к радости Павловского все его служебные и бытовые вопросы оказались в общих чертах благополучно решёнными: командиру полка представился, в штат полка зачислен, оружие получил, жить есть где, с эскадронным командиром познакомился. Последнее, правда, оставило некоторый кисловатый привкус в душе… Нет, ротмистр князь Капиани принял его спокойно, даже вежливо, что больше удивило Каменцева, нежели Павловского. Маленький, худощавый, уже немолодой князь принял его в открытом манеже, где он проводил эскадронные занятия с унтер-офицерами. Но в этом спокойствии и вежливости горячего и порывистого человека со сверкающими огнем глазами сквозило что-то неестественное, наигранное. Это уж потом Павловский понял, с кем свела его судьба.

Хотелось есть. С утра, после чая с бутербродами в привокзальном буфете, во рту и маковой росинки не было. И пить. Жара стояла страшная. Над городом нависло густое, словно масло, предгрозовое марево. Рубашка под мундиром плотно прилипла к телу. Но дождём и не пахло. Павловский зашёл в первый попавшийся шинок с опилками на каменном полу, грязноватыми столиками и давно немытыми, засиженными мухами окнами, но вкусными запахами тушёного мяса. Половой, молодой еврей, в потёртом, времен Екатерины Великой камзоле, увидев гусара, сделал удивлённое лицо, но тут же собрался, стряхнул грязноватым полотенцем со столика на пол крошки.

– Пан офицер будут выпивать холодное пиво или горячие напитки, и, возможно, таки кушать кошерную вкусную пищу?

– А чем это у вас так пахнет с кухни? – Павловский устроился за столиком, снял ремни с шашкой и кобурой, расстегнул мундир, вытянул ноги и громко втянул ноздрями кулинарные ароматы.

– Пан хозяин с супругою пана хозяина готовит немыслимого смака, – половой закрыл глаза и громко втянул носом воздух, будто вдохнул божественной амброзии, – тушёную телятину, кошерную, смею заметить, с запеченной в сливках картошечкой.

– Тащи всё сюда, и пива холодного побольше.

Насытившись и расплатившись, одарив полового щедрыми чаевыми, Павловский с неохотой покинул шинок. Посещение заведения оказалось второй его ошибкой.

Жандармский поручик Суханов, высокий и крепкий молодой человек, этим вечером отбывал в Вильно к новому месту службы и, предупреждённый штабс-ротмистром Каменцевым, поджидал Павловского в освобождаемой квартире. Он кратко обрисовал преимущества жилья, обратив внимание на чистоту дома и квартиры, порекомендовав попутно оставить прежнюю горничную, средних лет аккуратную польку, вдову полицейского урядника.

По мысли Павловского, всё выходило недурно: 5 рублей в месяц за квартиру (8 рублей ему полагалось доплатой к жалованью за найм жилья), 5 рублей – горничная. При 45 рублях месячного жалованья и оставшейся тысячи от подарка великого князя (тысячу он вручил матери) на первых порах жить было можно. Суханов вернул его к действительности:

– Мой вам совет, Сергей Эдуардович: в еврейских шинках выпивать и закусывать остерегитесь.

– А вам-то откуда известно? – с откровенным удивлением спросил Павловский. – И отчего нельзя?

– Не потому, что грязно, но дешево. Кстати, готовят там недурно. – Жандарм усмехнулся и разгладил усы. – А потому, корнет, что в последнее время имели место случаи пропажи в этих заведениях офицеров расквартированных в городе и округе воинских частей. Здесь, знаете ли, дорогой мой, граница недалеко, и германская разведка ведёт себя весьма дерзко, я бы сказал, даже нагло.

Павловский усвоил свои первые уроки, с упоением окунулся в службу, готовился к отправке с полком в летние лагеря, служебное будущее виделось ему успешным, а жизнь счастливой. А там, глядишь, и погоны поручика не за горами, возможно, и должность эскадронного…

А там началась война…

3

Его Императорского величества Александра III 2-й лейб-гусарский Павлоградский полк, в котором корнет Павловский начал свою службу, вступил в войну в составе 2-й кавалерийской дивизии сводного кавалерийского корпуса под командой генерала Хана Нахичеванского. Корпус представлял собой мощную ударную силу из четырёх с половиной кавалерийских дивизий 1-й армии генерала Ренненкампфа в составе Северо-Западного фронта.

Главнокомандующим Северо-Западным фронтом был шестидесятилетний генерал от кавалерии Яков Григорьевич Жилинский. Блестящее образование: Николаевское кавалерийское училище и Николаевская академия Генерального штаба по первому разряду. Завидная карьера: к марту 1914 года он уже командующий войсками Варшавского военного округа и варшавский генерал-губернатор; 19 июля 1914 года назначен Главнокомандующим армиями Северо-Западного фронта.

Генерал Жилинский слыл неплохим разведчиком, подготовившим ряд секретных научных трудов в интересах Генштаба по экономике и вооружённым силам некоторых государств. Между тем командного опыта практически не имел. Ни ротой, ни батальоном никогда не командовал. Следовательно, в нём не были воспитаны такие свойственные русским армейским офицерам качества, как ответственность, самостоятельность, способность принимать решения и отвечать за них. Опыта личного участия в боевых действиях тоже не имел. Его карьера формировалась главным образом в штабах и как-то скачкообразно.

По всей видимости, кто-то в императорском окружении настойчиво продвигал Жилинского по служебной лестнице. Многим было невдомёк: как ему, сорокалетнему полковнику, к началу Русско-японской войны удалось занять высокую должность в штабе наместника на Дальнем Востоке и получить шесть орденов (!), лично ни дня не командовав частями в боевой обстановке.

Трагедия Российской империи во многом состояла в том, что значительная часть её военно-политической элиты сформировалась не на почве неустанной работы в познании современных реалий, не в трудах по закреплению и развитию действительных успехов экономического развития страны на рубеже XIX–XX веков, модернизации вооружённых сил и созданию транспортной инфраструктуры страны, а на основе намертво укоренившихся сословных традиций делать карьеру путём тупого чинопочитания, угодничества, раболепства, протежирования, стремления во что бы то ни стало проникнуть в императорскую свиту или хотя бы приблизиться к ней.

Эти традиции, эту систему кадрового подбора одобрял и всячески поддерживал полковник Романов Николай Александрович, Государь и Самодержец Российской империи, сам ни дня не командовавший ни полком, ни бригадой, ни дивизией, ни корпусом. Напомним читателю, получив звание поручика в августе 1884 года, Николай провёл два лагерных сбора в рядах лейб-гвардии Преображенского полка в должности командира роты. Два летних сбора он отбывал в лейб-гвардии Гусарском полку, командуя взводом и эскадроном. Один лагерный сбор будущий монарх служил командиром артиллерийской батареи, а затем, вплоть до восшествия на престол в 1894 году, командовал батальоном гвардейского Преображенского полка. О каком оперативном и стратегическом мышлении здесь может идти речь, когда и тактического-то опыта император практически не имел, смутно представляя действия пехотного батальона в современном бою?! Возможно, именно поэтому при нём укоренилась практика всепрощения халатных, а зачастую преступных действий русского генералитета в ходе Первой мировой войны.

Возможно, именно поэтому командовавший Северо-Западным фронтом генерал Жилинский, своими бестолковыми действиями угробивший 2-ю армию генерала Самсонова в Восточной Пруссии и чуть не угробивший 1-ю армию генерала Ренненкампфа, интриговавший против генералов и сваливший всю ответственность на них, был наконец-то отстранён от командования (спасибо Верховному главнокомандующему великому князю Николаю Николаевичу, который сумел разобраться в ситуации), но отправлен императором в отставку с сохранением пенсии, мундира и орденов.

Не лучше обстояли кадровые дела и в кавалерии. Начальником 2-й кавалерийской дивизии, в которую входил 2-й лейб-гусарский Павлоградский полк, был пятидесятилетний князь Георгий Иванович Трубецкой, генерал-лейтенант свиты Его Императорского Величества, сделавший карьеру в гвардейской кавалерии, собственном Его Величества конвое и встретивший войну помощником командующего императорской Главной Квартирой. Князь, не имевший практического боевого опыта, но имевший право напрямую обращаться к государю, человеком слыл упрямым, горделивым и не выражал особого желания демонстрировать свою подчинённость непосредственному начальству.

А его непосредственным начальником, командиром сводного кавалерийского корпуса, тоже командовавший до войны 2-й кавалерийской дивизией, являлся не менее известный и блистательный в свитских кругах генерал от кавалерии, генерал-адъютант Гусейн Хан Нахичеванский, происходивший из владетельной ханской фамилии Нахичеванских Эриванской губернии, а его отец, генерал-майор Келбали Хан Нахичеванский, был сыном последнего правителя Нахичеванского ханства.

Хан Гусейн долгие годы служил в императорском конвое, за весёлый нрав и гвардейскую выправку слыл любимцем императорской семьи, принявший на себя россыпь многочисленных государственных наград, но что интересно – в основном иностранных. Так, в 1890 году ему было разрешено принять и носить персидский орден Льва и Солнца 4-й степени за отличные действия при встрече и проводах делегации шаха Персии, в 1895 году – офицерский крест ордена Румынской звезды, присвоенный за сопровождение румынской правительственной делегации, в 1897 году – австрийский орден Железной короны 3-й степени за приём и проводы делегации Австрийского императорского двора, в 1901 году – орден Льва и Солнца 2-й степени за встречу и проводы шаха персидского; за приём и сопровождение иностранных правительственных делегаций ему было разрешено принять и носить алмазную звезду к персидскому ордену Льва и Солнца 2-й степени, а также болгарские ордена «За военные заслуги» 3-й степени и Святого Александра 4-й степени.

Серьёзного военного образования Хан Нахичеванский не имел, но имел отличную кавалерийскую выучку, хорошо поставленный командный голос и отполированную до блеска выправку, неукоснительно и педантично исполнял приказы начальства, а инициативу проявлял лишь в том случае, когда был уверен, что она неминуемо принесёт пользу частям, которыми он командовал. Между тем за плечами генерала имелся богатый боевой опыт, приобретённый в Русско-японской войне, когда он командовал кавалерийскими полками, проявив при этом смелость и отвагу.

В целом Хан Нахичеванский был человеком мягким, очень добрым и чрезвычайно храбрым, всегда действовал по мере сил и разумения, личных выгод для себя не искал. За это его любил верховный главнокомандующий, великий князь Николай Николаевич, а молодые офицеры просто обожали. Как это ни странно, в той Великой войне Хан Нахичеванский оказался одним из лучших кавалерийских генералов, неустанно заботившихся о вверенных ему войсках, за что периодически получал нагоняй от своего непосредственного руководства^[4].