– Здесь все дело в подходах и оценке, – сказал Крамор, ему расхотелось нравиться судье, – в советские времена был такой анекдот: приезжает из Грузии в Москву болельщик и видит надпись: «Слава КПСС».

– Кто такой Слава КПСС? Славу Метревели знаю, а кто такой Слава КПСС? Наверное, играет в классе «Б».

– У меня дочка в «Б» классе учится, – сказала судья, обращаясь к секретарше, и взгляд ее потеплел, затем вновь обратилась к Крамору: – Мне трудно понять мужской юмор, но я рада, что это чувство осталось у вас, несмотря на…

– На что? – спросил Крамор.

– Несмотря на сложившиеся обстоятельства. Были ранее судимы?

– Нет.

– Валентина, так и пометь, со слов не судим…

– Там есть справка инфоцентра, – вмешался омоновец, – он действительно не значится судимым.

– А к административной ответственности привлекались? – спросила судья.

– Нет.

– Что, никогда не получали даже письма счастья^[3]?

– У меня нет автомобиля.

– Писатель и без машины?

– Не вижу связи…

– Ну, нет так нет, – сказала судья, которой надоело исследовать личность правонарушителя. – Итак, вы обвиняетесь в том, что приняли участие в несанкционированном митинге, который проходил в воскресенье на площади Якуба Коласа… Вам понятно обвинение?..

– Нет.

– Что вам непонятно?

– Я не участвовал в несанкционированном митинге. Лишь стоял рядом в качестве зеваки…

– Прекрасно, – сказала судья, – если бы вы знали, сколько раз мне приходится слышать сию сентенцию… А что по этому поводу сказано в протоколе…

Она снова заглянула в тоненькую папку.

– В протоколе указано, что вы все-таки участвовали в митинге.

– И как выражалось мое участие: выступал, выкрикивал лозунги, размахивал флагами?

– Нет, стояли вместе с сотоварищами по партии в толпе митингующих.

– Во-первых, не принадлежу к так называемым партиям. Во-вторых, я не стоял в толпе, подошел посмотреть…

– Валентина, – сказала судья девушке-секретарю, – выведите фото на экран. Только тут Крамор заметил, что сбоку от судейского стола на стене висит небольшой экран.

Валентина нажала на кнопку, и на экране появилась фотография оратора. Крамор его узнал, затем с различных ракурсов стали возникать фото с участниками митинга.

– Стоп, – сказала судья, – а вот эту, пожалуйста, покрупнее. Валентина сделала снимок крупнее, и Крамор увидел себя рядом с парнем в желтой куртке.

– Ну вот, – сказала судья, – вы обсуждаете речь оратора с Буцким, системным правонарушителем… Он гордится участием в таких мероприятиях и всегда надевает то желтую куртку, то какой-нибудь шарф, чтобы его было легче вычислить в толпе.

– Да я с ним не знаком, – сказал Крамор.

– А вот и неправда, – отреагировала на это судья. – Валентина.

Следующий снимок показал, что Крамор действительно что-то говорит Буцкому.

– Вы обсуждаете речь оратора…

– Да, но я оказался там случайно… Просто зевака… Судья тяжело вздохнула и произнесла:

– Валентина.

Девушка щелкнула мышкой несколько раз, и Крамор понял, чего добивалась судья. На фотографии четко было видно, что толпа зевак стоит на значительном расстоянии от тех, кто, участвовал в митинге.

– Думаю, что здесь нет ни натяжки, ни фальсификации… Но с учетом того, что ранее вы не привлекались к административной ответственности…

ТРОГЛЫ

Торо и Топо сбежали вечером, когда все уснули. Их ввело в заблуждение, что новую пещеру не охраняли одноглазые. Удалившись от стойбища помощников Богов, наткнулись на длинную блестящую лиану. Торо уже знал, что она несет смерть всем, кто к ней прикоснется. Это был невидимый сторож, в которого Боги вселили гром и молнию. Нужно было возвращаться, но тут произошло то, что можно назвать везением. Из чащи леса к ним стремительно приближалась самка кабана. Видимо, где-то рядом находился выводок, и она решила обезопасить его.

Торо и Топо едва увернулись от свирепого животного с огромной массой тела, которое пронеслось мимо них и врезалось в опору, на которой висела лиана-сторож. Опора упала, тут же раздался щелчок, затем последовала голубоватая вспышка и раскат грома, мальчики упали на землю. Вскоре все стихло, запахло жареным мясом. Подняв головы, увидели, что от животного почти ничего не осталось. Невидимый помощник Бога, который сидел в лиане, убил кабаниху. Но та своим телом сбила опору, на которой крепилась лиана.

Подростки перепрыгнули через поваленную опору и помчались прочь от этого страшного места. Потом они перешли на шаг и шли до самого утра, а когда рассвело с неба раздался звук, издаваемый железной птицей, и они спрятались в небольшой пещере. Здесь было прохладно, и мальчики, обнявшись, улеглись на песок, согревая друг друга, и вскоре уснули.

Ближе к вечеру проснулись, вышли из пещеры, сориентировались и пошли по направлению к горе.

Очень хотелось есть, но особенно пить. Жажду утоляли, собирая росу с травы. Затем нашли в песке возле обрыва земляных пчел и, рискуя быть покусанными, вырыли палкой несколько сот.

Вся ночь прошла в пути, а когда рассвело, увидели, что гора находится от них так же далеко, как и в первый день. Спрятались в расщелине и стали совещаться.

Торо предлагал перетерпеть голод и двигаться дальше, Топо, напротив, говорил, что нужно найти еду.

Отоспавшись, они собирали ягоды и плоды деревьев, названия которых не знали, но, пробуя на вкус, включали в походный рацион. Следующий день прошел веселее, на ходу ели все, что припасли, и к вечеру увидели, что до горы совсем не далеко.

Найдя очередную пещеру, решили расположиться на ночлег, но перед этим поужинать остатками плодов. Каждый выложил все, что имел за пазухой. Торо заметил среди пожухлых грибов Топо яс. Хотел выбросить его, но тот не позволил.

– Это яс, – сказал Торо, – он делает хаша бесноватым.

– Он дает хашу силы, – ответил Топо. И это было правдой, как и то, что нужно знать меру в потреблении этого гриба.

Съев остатки пищи, мальчики улеглись на землю. Вымотавшийся за день Торо уснул сразу, сквозь сон слышал бормотание Топо. Возможно, на него действовал гриб.

– Мы станем модо, – повторял Топо, – мы будем модо…

Модо – мудрецы, самые уважаемые люди среди хашей. Не только вожди, но и жрецы прислушивались к их советам. Модо общались с теми, кто не имел имени, так считали соплеменники. Но Торо и Топо знали: те, кто живут на небесах, иногда спускаются на землю и имеют имя.

Первый лучик солнца коснулся лица Торо. Он проснулся и почувствовал холодок, не потому что рядом не было Топо. Это был предвестник опасности, заставлявшей его мозг активизироваться. Возможно, он подключался к невидимой для людей энергии, которую пытались «разбудить» преподаватели в начальной школе Богов. И, наверное, продолжали бы это делать в Шумере.

Торо открыл глаза. Над ним стоял Топо, глаза его горели, словно снова съел яс, который нашел рядом с пещерой.

В руках держал огромный камень. Топо ничего не говорил, но Торо словно слышал его внутренний монолог, который на языке современного человечества мог звучать так: «Извини, друг, но двух модо для одного племени многовато».

Камень полетел вниз. И тут время словно остановилось, Торо видел приближающийся булыжник, но понимал, что шансов выжить нет. Однако в самый последний момент включился другой механизм. Словно кто-то подтолкнул Торо, он согнул ногу в колене, а выпрямив ее, сумел отбросить свое тело в сторону и избежать столкновения. Затем сделал еще один перекат и вскочил на ноги.

Топо тем временем стал поднимать камень, но это было ошибкой, камень слишком тяжел, что сделало Топо неповоротливым.

Торо ударил Топо ладонями по ушам. Тот выронил камень, но не потерял сознание, видимо, яд был настолько силен, что сделал его нечувствительным к боли. Он мертвой хваткой вцепился в Торо, они упали на землю и катались, пытаясь оказаться сверху противника.

В этом поединке Торо не хотел победить, как это делали мальчишки племени хашей, когда взрослые стравливали их, чтобы те приобретали навыки боя. Он должен был убить Топо. Но сделать это без подручных средств тяжело, а Топо превосходил его в бешенстве из-за гриба.

Через какое-то время Топо оказался сверху и сжал горло Торо руками. Однако он слишком наклонился над Торо, и тот ударом колена перебросил его через свою голову. Падая, Топо ударился о камень и потерял сознание. Торо медлить не стал. У предков человеческих существ не было врожденной морали. В отличие от волков, которые не рвут обездвиженного противника, он тут же задушил своего соперника.

НОБЕЛИАТ

Заслушав решение судьи, Крамор в какой-то прострации дошел до комнаты для задержанных. Когда омоновец открыл дверь и чуть подтолкнул его вовнутрь, захотелось вдруг стать своим среди всех, кто находился в комнате, и он чуть было не вытянул вперед руку с растопыренными пальцами, как ранее это сделал Буцкий. Но сдержался и сказал:

– Пять…

– Так и должно быть, – философски заметил Буцкий.

– Нечипоренко, – произнес омоновец и увел последнего задержанного, в комнате на какое-то время повисла гнетущая тишина, а потом историк сказал:

– Ну, я продолжу?

– Что? – не понял Крамор.

– Сказ о визите к вождю народов, – влез Буцкий, – он как раз к месту…

– А на чем я остановился? – спросил историк.

– На том, что их приглашают к Хозяину.

– Приглашают, – повторил историк с сарказмом, – разве я сказал, приглашают? Я мог сказать только «вызывают».

– Пусть будет так, – примирительно согласился Буцкий.

– Приехали они в шесть вечера и сидят в приемной. Мастеру любопытно, он пытается осмотреться, начинает крутить головой, но ловит грозный взгляд Фадеева и успокаивается. А в приемной хозяйничает Поскребышев, причем делает это так, будто никого кроме него там нет.

Так проходит час, другой. В десять вечера Поскребышев открывает дверь в кабинет Сталина и приглашает Фадеева и мастера зайти. В полутемном кабинете после ярко освещенной приемной ничего не видно. Фадеев и мастер стоят пять минут, десять. Мастер пытается осмотреться, но грозный поворот головы к нему со стороны Фадеева пресекает эту попытку.

И вдруг в кабинете стало чуть светлее и, откуда ни возьмись, появляется невысокий человек во френче и сапогах, без вступления и тем более приветствия говорит с легким акцентом, обращаясь к Фадееву:

– Скажите, товарищ Фадеев, каким бы ви хотели видеть Гоголя?

У Фадеева ступор, он ничего не может сказать, и мастер видит, как крупная капля пота скатывается и исчезает у него за воротником. Пауза затягивается, и тогда вождь «помогает» Фадееву:

– Таким, каким его изобразил ИМЛИ, или таким, каким он бил на самом деле?

– Таким, каким он был на самом деле, товарищ Сталин, – наконец произносит Фадеев.

– Правильно… товарищ Поскребышев, резолютивную часть постановления… директора ИМЛИ с должности снять…

Присутствующий в кабинете Поскребышев после этих слов легонько подтолкнул Фадеева и мастера к выходу. В приемной их ожидали двое военных. Старший из них спросил:

– Товарищ Фадеев, вас домой или?

– Домой… – выдохнул тот.

Их привезли к дому, мастер хотел было идти к себе, но Фадеев его удержал. Они поднялись в квартиру. Писатель открыл шкаф, достал бутылку водки, разлил содержимое в два стакана.

– А холодильника у него не было? – спросил Алесь.

– Не было, так говорил мне тот, кто своими ушами слышал все это.

– А что потом? – спросил Крамор, но лишь для того, чтобы быть участником разговора.

– Фадеев залпом выпил свой стакан и обратился к мастеру: «А теперь можешь говорить…»

Тут двери открылись, и вошел омоновец.

– Все встали, – сказал он, – по одному на выход.

– А где наш последний? – спросил Алесь.

– Разговоры, – рявкнул омоновец, но потом смягчился и произнес: – оправдали его.

– Как? – удивился историк.

– А вот так, – сказал омоновец, – доказательств не хватило.

Всю обратную дорогу шло обсуждение, почему же для всех доказательств хватило, даже Крамору впаяли пять суток, а ему не хватило…

– Что-то тут не так, – сказал историк.

– Уж не стукач ли он? – озадачился вопросом Алесь. И трое стали обсуждать ситуацию. Особенно горячился Алесь, который мгновенно связал ранее не замеченные детали поведения Нечипоренко в одно целое.

Крамор в обсуждении не участвовал. Оно казалось ему детским, таким, какие бывают разборки в песочнице.

ТРОГЛЫ

В двенадцать часов дня следователя Юнакова вызвал начальник отдела. Протянул ему папку и сказал:

– Просмотри и доложи, есть ли хотя бы намек на состав преступления, имеет ли дело судебную перспективу. Сам понимаешь, какой смысл работать на корзину.

Юнаков согласно кивнул и вернулся в свой кабинет. Усевшись за стол, передразнил начальника:

– Просмотри…

Начальник не понимал двойного значения этого понятия. А может, и понимал, но имел в виду то, что обычно имеют начальники, то есть – посмотри.

Юнакову было слегка за пятьдесят. В этом возрасте коллеги ходят в больших начальниках, а он был всего лишь капитаном. Много лет назад был переведен с понижением на должность старшего следователя из соседнего райотдела. Коллеги тактично не интересовались причинами, а сам Юнаков по этому поводу не распространялся. Остался рядовым и после создания Следственного комитета. Но, как говорили сослуживцы, следак он был толковый. И этим определялось его место в иерархии тех, кто осуществляет так называемое предварительное расследование.

Юнаков открыл папку. Там находилось всего несколько листков, один из которых оказался заявлением.

Некто Раззаков писал, что в районе объявилась молодежная банда троглов, которая «терроризирует местное население».

В чем выражался террор, Раззаков не разъяснял. Зато к заявлению были прикреплены несколько листов с наклеенными фотографиями, сделанными почти профессионально, если не считать, что каждый предмет был запечатлен обзорно, на общем плане и в деталях.

Под каждым фото находилось пояснение, отпечатанное на пишущей машинке. Все они разъясняли сфотографированные надписи, которых было несколько. «Троглы все помнят и ничего не прощают» – была одна из них. Вторая гласила: «Трогл всегда непонятен, особенно для врагов».

А третья: «Пидоры, вы тронули голодного трогла…»

«Нужно поговорить с этим Раззаковым, – подумал Юнаков, – что он увидел криминального во всем этом?»

Юнаков стал искать в папке адрес или телефон заявителя, одновременно чертыхаясь и нелестно отзываясь о своем начальнике, который столь опытного следака заставил разбираться с пустышкой.

Занятие это прервалось стуком в дверь.

– Да, – произнес Юнаков.

Посетитель втиснулся в кабинет.

– Меня вызвал следователь.

– Как его фамилия? – спросил Юнаков.

– Тут непонятно написано, – сказал он.

– Давайте посмотрю.

Посетитель подошел к столу и протянул повестку.

– Вам к Давыдову, причем на вчера. Почему не пришли в назначенное время?

– Не смог.

– Сегодня Давыдова нет на службе.

– Вы меня допросите.

– Но это не мое дело.

– А какая разница?

– Не будем говорить о разнице, просто это невозможно.

– И что мне делать?

– Подойдите в секретариат, там подскажут, когда можно прийти еще раз.

Посетитель, забрав повестку, ушел, но почти сразу вернулся с начследом.

– Валера, – сказал тот, – я поручаю тебе допрос свидетеля по делу, которое ведет Давыдов.

– Я не в курсе события преступления.

– Тебе это и не нужно, свидетель должен охарактеризовать подозреваемого.

– Хорошо, может, вы хоть фамилию скажете.

– Моя фамилия Рассказов, зовут Михаил Петрович.

– Да я не о вашей фамилии, а подозреваемого.

– Это запросто, – сказал начслед, – вот его данные…

Допросив свидетеля, Юнаков подписал ему пропуск, но тот не торопился уходить.

– Вам бы не фигней заниматься, – сказал он, – а обратить внимание на то, что у нас в городе действует тайная организация троглов.

– Кого? – спросил Юнаков, хотя уже понял, о ком идет речь.

– Троглов, – пояснил свидетель так, словно речь шла о чем-то известном.

– И чем они знамениты?

– Терроризируют население.

– Ну, террор не по нашей части, напишите заявление…

– Да уже вроде писали…

– Кто?

– Мой друг Раззаков.

– Странная фамилия у вашего друга.

– Не более странная, чем ваша, – нелюбезно ответил посетитель, но потом смягчился и сказал, что друг является ему дальним родственником и должен был носить фамилию Рассказов, но по освобождении Беларуси в сорок четвертом тот, кто опрашивал маленького сироту, не расслышал фамилию, произнесенную мальчиком, и записал Раззаков.

Юнаков хотел было спросить, чем же насолили Раззакову троглы, но дверь отворилась, и начслед произнес:

– Валера, кончай все это, у нас убийство.

– Слава Богу, – произнес Юнаков, весьма удивив и начальника, и свидетеля, – выезжаю.

Юнаков поднялся со стула и извлек из-за сейфа следственный портфель.

– Да не надо, – сказал начслед, – криминалист уже в машине, у него с собой целый чемодан.

– Не могу, это как часть одежды, – ответил Юнаков.

– Как знаешь, – сказал начальник, – отзвонись, когда прибудете на место.

– Если будет время, – ответил Юнаков без должного почтения.

Он действительно был рад выезду на происшествие, только бы не заниматься тем, чем пытался его нагрузить начслед.

НОБЕЛИАТ

По возвращении на Окрестина их перетасовали. Одиночество Крамора закончилось, он оказался в другой камере вместе с Алесем.

– Ты смотри, – сказал Алесь после того, как они остались одни, – я сразу догадался, что он чужак…

– Как ты это определил?

– Вел он себя странно…

– Но ты обратил внимание на это только после того, как его оправдали…

– Да, так бывает.

– Ладно, хватит гадать, у тебя есть доказательства? Нет. Вот и не гадай… Лучше расскажи, как привычный сиделец, что с нами будет дальше?

– А ничего не будет, каждый день одно и то же… до конца срока, тебе четверо суток, а мне девять.

– Слушай, а зачем тебе все это, демонстрации, протесты. Ты ведь специально хочешь выделиться среди остальных, а не, наоборот, скрыться и уйти от ответственности, не получить взыскания?

– Кто тебе сказал, судья?

– Нет, это видно невооруженным глазом.

– Невооруженным, говоришь, впрочем, так оно и есть. Я набираю бонусы.

– Что набираешь?

– Бонусы… Основания к будущему поощрению или преимуществам.

– Для чего?

– Чтобы уехать за границу…

– А так уехать не получается?

– Получается, только выгодней, чтобы я был лицом, пострадавшим от режима…

– Теперь понятно, но ты странный человек, только что обвинил в стукачестве одного из собратьев по несчастью, и вдруг открываешься человеку, которого абсолютно не знаешь.

– Это объяснимо, у меня есть к тебе собственный интерес.