Так продолжалось довольно долго. Но самое удивительное было в том, что со временем он не только притерпелся ко всему этому, но и стал испытывать желание вновь услышать нарочито вкрадчивый голос Зяблика. Да и Зяблик перешел с ним на более мягкие формы взаимоотношений. Во всяком случае, пинка Владик уже не получал и все ограничивалось измерением длины находящихся на улице предметов сначала спичкой, а потом сигаретой. Что было гораздо удобнее, потому что сигарета была длиннее и процедура заканчивалась быстрее.

Морозова привели в подвал, он понимал это, поскольку идти пришлось по лестнице, ведущей вниз, остановили перед какой-то дверью и втолкнули в помещение.

Послышался лязг задвижки, но Морозов глаза не открыл, потому что не получил команды от вкрадчивого голоса «конвоира».

* * *

Вартов приехал во Фрунзенское РУВД, поднялся на второй этаж к начследу. С ним он был шапочно знаком.

Нельзя сказать, что начслед обрадовался появлению Вартова, но и не огорчился особенно. В жизни все может быть: сегодня ты полезен прокурорскому важняку, завтра он окажет услугу тебе. Чего еще от жизни желать?

Начследа звали Виктор, был он в звании майора. Кабинет его выглядел игрушкой. Что могло свидетельствовать только об одном: он любит свою должность и даже «тащится» от нее.

– Чем могу? – сказал начслед после дежурных приветствий.

– Друга у меня похитили, – ответил Вартов.

– Похитили или он пропал?

– Похитили.

– Сему есть свидетели?

– Да, его гражданская жена, – произнес Вартов, несколько повысив статус Елены в глазах начследа.

– Сожительница? – отреагировал на это начслед.

– Пусть будет так.

– Она может сделать заявление?

– Может. Но стоит ли ее трогать? Она, скорее всего, не в курсе всего, что происходит. Это, во-первых, а во-вторых, может направить нас по ложному следу.

– Она…

– Нет, у нее представление о наших возможностях из женских детективов. Есть и в-третьих, но это только предположение.

– И какое же?

– Все это некая ошибка. Морозов не олигарх, он консультант в некоей консалтинговой фирме. Пятое колесо в телеге, как раньше говорили.

– Но мы не можем начать расследование об исчезновении кого-либо, если он не отсутствует хотя бы три дня.

– Это тогда, когда он просто исчез. Но в данном случае у нас есть… будут показания свидетеля о том, что его поместили в мешок и затолкали в багажник машины.

– И все равно в этом случае нет оснований для возбуждения уголовного дела. Возможно, это ей показалось или у них неприязненные отношения. И она решила таким образом подставить своего сожителя… Нужно еще что-нибудь…

– Ты скажи еще, что это чья-нибудь шутка.

– Ну я так не скажу.

– Да я и сам понимаю, что нужно еще что-нибудь, но у вас есть возможность начать проверку факта до возбуждения уголовного дела… Возможно, к тому времени все разрешится или, во всяком случае, проявится в большей степени.

– Каким образом? – спросил начслед, он все больше входил в роль надзирающего за законом и законностью проведения следственных действий. – Мы обнаружим его труп?

– Нет, возможно, он вернется, так как похитители убедятся, что взяли не того, и его отпустят…

– Если похитители ребята серьезные, что им его отпускать… Грохнут, чтобы потом проблем не создавал.

– Если они ребята не совсем отмороженные, то они так не поступят. Но если истинные отморозки, то это как раз возможно.

– Хорошо, – согласился начслед, – мы можем начать проверку, но пусть первым материалом в ней будет объяснение этой дамы.

– Да нет проблем, – ответил Вартов, – я сейчас ей позвоню.

– Прекрасно, – сказал начслед, – я сам этим займусь, потому что моим подчиненным надо будет долго объяснять, для чего все это делается.

Вартов согласно кивнул. Он чувствовал себя неловко в роли просителя. Обычно при контактах с милицейскими коллегами все было наоборот.

* * *

– Чего прижмурился? – раздался до боли знакомый голос. – Можешь открыть глаза и убедиться, что ты не в раю.

Морозов открыл глаза. Он стоял в некоем помещении, больше похожем на тюремную камеру. От этого помещения исходил еще более отвратительный запах, чем от той попоны, на которой он лежал несколько минут назад. Но самое отвратительное было то, что на нарах этой камеры, на правах хозяина в позе лотоса сидел его недавний оппонент Налыгов. Такое Морозову и в страшном сне присниться не могло.

– Ты как тут оказался? – спросил Морозов.

– Знаете, коллега, – начал говорить Налыгов, поправив очки и по-зэковски оттопырив нижнюю губу. – Я расскажу вам, как я здесь оказался. Иду я по улице, никого не трогаю. И вдруг вижу шильду, на которой написано – тюрьма. Дай, думаю, зайду… Вот так я здесь оказался.

– Ну хватит ерничать, обстановка не располагает к таким шуткам. Так как все же ты тут оказался?

– Предполагаю, что так же, как и ты, – ответил Налыгов, нарушив некие правила ведения научной полемики, обратившись на «ты» к оппоненту, который почти вдвое старше его по возрасту.

Морозову стало неловко, что он, проживший на свете более пятидесяти, растерялся в означенной ситуации и ведет себя не так уверенно, как Налыгов. Он прошел к нарам и попытался сесть.

– Стоп, – сказал на это Налыгов, – а где разрешение?

– Разрешение на что? – не понял Морозов.

– Разрешение пройти и сесть на чужие нары, ты что, первый раз в тюрьме?

– Первый, – ответил Морозов.

– Ну тогда слушай, что тебе говорят старые сидельцы. Если уж ты попал в камеру, то должен представиться.

– Зачем? – спросил Морозов, все более теряясь от уверенного и бесцеремонного тона молодого сокамерника.

– Затем, чтобы старожилы поняли, что ты такой же сиделец, а не подсадная утка вертухаев.

– Кого?

– Вертухаев.

– И кто такие вертухаи и при чем здесь утка?

– На охоту ездил? – спросил Налыгов, продолжая упиваться собственным превосходством над Морозовым.

– Ну да.

– Так вот подсадные утки – это предатели, которые заманивают на озеро пролетающих сородичей.

– Петя, да ты же меня знаешь.

– Я тебя знал там, на воле, – продолжал куражиться Налыгов, – а здесь другое дело. Как ты оказался здесь?

– Не знаю.

– То-то.

– И что мне делать дальше? – спросил Морозов, чувствуя, что голос его начинает дрожать.

Почувствовал это и Налыгов и сбавил обороты.

– А ничего, залезай на верхние нары и думай, какого черта кто-то нас свел в одной камере.

– А почему на верхние? Я все же старше тебя…

– Ты старше меня по возрасту, – ответил Налыгов, снова входя в роль пахана, – а я старше тебя по пребыванию здесь.

Тут Морозов уловил неискренность в аргументах Налыгова.

– И на сколько старше?

– На целый час, – расхохотался Налыгов, – садись на нижние, а я пересяду на табурет и обсудим сложившуюся ситуацию.

– Давай, – согласился Морозов, – с чего начнем?

– Начнем с того, что я объясню тебе, кто такие вертухаи, лектор ты наш из общества «Всезнание».

* * *

Начслед допрашивал Лену Копчикову. Впрочем, правильнее сказать опрашивал, поскольку люди знакомые с УПК знают, что допрос – следственное действие и до возбуждения уголовного дела его проводить нельзя. Но кто может возбранить проводить его по существу, называя допрос опросом.

К тому же опрашиваемый не видит в этом разницы и не возмущается, когда его предупреждают об ответственности за дачу заведомо ложных показаний, чего делать в соответствии с тем же УПК тоже нельзя.

Но начслед именно так и начал, приведя этим Елену в состояние психологического ступора. Затем, внутренне чертыхаясь, он вопросами «об овощах, неких человеческих органах и пряниках» вывел ее из этого состояния и начал собственно опрос. В ходе него он выяснил все подробности жизни Владика Морозова, но ни на сантиметр не приблизился к разгадке причин его похищения.

Тогда ему ничего не оставалось, как задавать вопросы по второму кругу.

И тут сработал механизм, который заложен в каждом из нас, заложен с детства, потому что в детском саду или школе, а то и в институте, воспитатели и преподаватели частенько спрашивают провинившегося:

– А что тебе мешало или почему ты поступил так?

Этим они вольно или невольно подталкивали провинившегося к придумыванию ответа. Причем в этом были заинтересованы обе стороны. Сторона грозно спрашивающая, торопилась закончить процедуру воспитания и заняться более приятными делами. А сторона воспитываемая лихорадочно искала любые причины, лишь бы воспитатель от нее быстрее отцепился.

Так вышло и с Леной. Осознав, что от нее требуют, она поправила правой рукой прическу в стиле женщины-вамп и на вопрос:

– Что известно вам об угрозах Морозову со стороны других лиц?

Ответила:

– Да, ему угрожали.

«Слава Богу, – подумал, начслед, – хоть что-то есть».

– Кто? – спросил он.

– Его бывшая жена.

А далее начслед безуспешно пытался перевести разговор в другое русло. Лену, как воду в прорвавшейся плотине, было уже не остановить.

– Вы знаете, это страшная женщина, когда я ее увидела первый раз, я поняла, что она способна на все.

– В чем это выражалось? – слабо сопротивлялся следователь.

– Как в чем? – обиженно произнесла Лена. – Во всем.

– М-да, – сказал начслед, – но могла ли она похитить Морозова таким образом?

– Вполне.

– Почему вы так считаете?

– Вы ее не знаете. Она на многое способна. Вы посмотрите, какие у нее глаза. Это глаза убийцы…

И Лена стала рассказывать о том, какая сволочь бывшая жена Морозова.

– Ну не сама же она это сделала, – прервал ее начслед.

– Ну да, – согласилась Лена, – она наняла убийц.

– То есть исполнителей?

– Да, – уже совсем безапелляционно ответила Лена. – Она…

– У нее есть средства нанять исполнителей такого уровня? – перебил ее начслед.

– Какого уровня? – не поняла Лена.

– Которые отважились бы прийти в квартиру к чужому человеку и усыпить его, а потом увезти средь бела дня на машине.

– Конечно, если бы вы ее видели.

– Но какие у нее для этого были причины?

– Но это же козе понятно, – сказала Лена, – все это лежит на поверхности. Дети выросли, алименты выплачены, вот она и решила ему отомстить.

– Вы это предполагаете, или есть какие-то факты, которые…

– Разумеется, она иногда звонила ему по телефону и, по-моему, угрожала.

– Конкретно, желательно дословно, что она ему говорила? И какое время прошло с момента этих угроз или разговоров?

– Ну откуда я знаю, что она ему говорила. Дословно не знаю, а судя по интонациям и по тому, что он расстраивался после этих разговоров…

Задав еще несколько вопросов, начслед понял, что Лена окончательно отошла от некоего шока, поймала за хвост птицу «свидетельской удачи», эксплуатировала ее на полную катушку и далее будет делать то же самое.

Надо ли говорить, что это ничего не дало начследу.

– А номер машины вы запомнили или записали? – спросил он.

Лена поскучнела и еще раз пересказала, как она увидела номер, как повторяла его, пока искала ручку, как боялась забыть… Как понимала, что это главная улика, которая может помочь найти похитителей.

* * *

– Итак, – произнес Налыгов, – мы имеем уникальный случай, когда два совершенно незнакомых человека, которые до этого виделись один раз, да и то на некоем подобии научного диспута, вдруг похищаются бандитами и помещаются в одну камеру. Возникает вопрос: зачем?

– Ты уверен, что мы похищены бандитами? – спросил Морозов и опасливо оглянулся. Ему показалось, что он снова стал пятиклассником и где-то здесь за стенами их «тюрьмы» находится его мучитель Зяблик. – На дворе две тысячи десятый, а не лихие девяностые.

– Уверен. Ведь если бы нас взяли органы, они не стали бы шифроваться. Предъявили бы ксивы, посадили бы в воронок, привезли бы в отделение и так далее.

– А ты откуда все это знаешь? – спросил Морозов.

– Книжки разные читал, – ответил Налыгов, – а ты думал, я по статье чалился^[2]?

– Чего?

– Ладно, проехали, не будем отвлекаться. Я вот что подумал, ты где-то влетел и тебя замели. Но я-то тут при чем?

– А мне кажется, что влетел ты, а ни при чем тут я, – искренне обиделся Морозов.

– Да, дела, – произнес Налыгов, – впрочем, у меня есть одна мысль.

– Хорошо, что одна, – съязвил еще не совсем проглотивший обиду Морозов.

– Ладно, не обижайся, на обиженных воду возят.

– Почему именно воду?

– Не отвлекайтесь, коллега. Иначе я спрошу вас, почему вы так остро отреагировали на мое высказывание о мысли. И почему хорошо, что она, то есть мысль, единственная?

– Потому, что в противном случае ты бы растекся ими, мыслями, по древу, как ты делал это в нашей полемике.

– Коллега, вы должны придерживаться этических норм ведения дискуссии, – сказал Налыгов, – я обращаюсь к вам на «вы», вы же мне «тыкаете». Еще раз напомню, что я старожил данных мест не столь отдаленных…

– Ладно, я не прав. Так какая мысль тебя, то есть вас посетила?

– Я, конечно, мог стать в позу и потребовать сначала высказать мысль с вашей стороны, но не буду этого делать, дабы не уподобляться хреновому оппоненту, у которого за душой ни одного аргумента, а только надутые щеки.

– Что?

– Щеки.

– Слушай, у меня тоже появилась мысль, но я выскажу ее после того, как ты изложишь свою, – произнес Морозов, внимательно рассматривая вырезанную на досках верхних нар надпись «Зяба».

– А почему я должен делать это первым?

– Потому, что ты, то есть вы, вызвался сделать это несколькими минутами ранее. Щеки, щеки…

– Логично, – согласился Налыгов, – пропустив мимо ушей факт упоминания Морозова о щеках.

* * *

Федя Щекин после «чтения» утренних газет посмотрел новости по телевизору, а затем вызвал к себе начальника службы безопасности.

– Ну и что они говорят? – спросил он.

– Пока ничего, мелют чепуху.

– Чепуху нужно фильтровать, любезнейший. Дай мне запись, – сказал Щекин.

Сомнение босса относительно его способностей покоробило начальника службы безопасности. Тем не менее он не высказал неудовольствия явно.

– Сейчас позвоню.

– Не надо звонить, – раздраженно ответил Щекин, – принеси сам.

Начальник пожал плечами и вышел.

А Федя взял в руки пульт и снова включил телевизор. Но на этот раз на экране появились не кадры мировых новостей, а коридор подвала его «замка». По нему шел начальник службы безопасности и ругался. И хотя слов не было слышно, нетрудно было понять, что все его недовольство было направлено на босса.

Щекин едва уловимо ухмыльнулся.

Начальника своей службы Рощупкина он подобрал в конце лихих девяностых из числа бывших военных.

Правда, сначала тот отпахал несколько месяцев личным охранником. И уж потом, после деликатного исполнения нескольких поручений, стал сначала старшим в смене телохранителей, а затем уже и начальником «эсбэ». Тогда у Феди было две смены личных телохранителей и охрана на всех объектах его недвижимости.

Перед тем как назначить Рощупкина начальником, Федя, как настоящий кадровик, изучил его биографию.

Андрон Николаевич Рощупкин, как многие люди, прошедшие школу военного училища, обладал одним интересным достоинством. Он был готов работать день и ночь и положить на первые годы военной карьеры почти все, чтобы потом, взобравшись по ее лестнице на довольно высокую ступень, уже не тратить своего ресурса на то, что он делал ранее.

– Ничего удивительного, – говорил Рощупкин своим подчиненным по службе у Щекина. – Там, в армии, лейтенант должен уметь делать все, полковник же должен сам найти в документе место, где поставить подпись, а генерал должен уметь эту подпись поставить в том месте, где ему укажут порученцы.

Несмотря на то что он хорошо усвоил этот шутливый афоризм, военная карьера Рощупкина не задалась. Он несклонен был тянуть лямку службы в поле, а все время стремился к нестроевым должностям, но и там он быстро понял: взлететь на высоту, на которой он будет только подписи ставить, ему уже не удастся.

Подав рапорт, он ушел из армии.

Оказавшись на гражданке, Рощупкин ужаснулся тому, что здесь надо было самому обеспечивать себе кусок хлеба. И тогда он пошел в телохранители к Щекину.

Как человек сообразительный, Андрон вскоре понял, что время «синих» исполнителей и охранников подходит к концу. Во-первых, потому что их отчасти повыбили, во-вторых, они дискредитировали себя и уже мало кто хотел пользоваться их услугами. Но самое главное, их боссы сами старались дистанцироваться от них, выдавая себя за вполне законопослушных деятелей бизнеса. Они вытравили наколки, которыми когда-то гордились. Переоделись из спортивных костюмов в твидовые пиджаки и даже смокинги, завели семьи и детей, что строжайше было запрещено делать честным ворам и тем, кто стремился попасть в уголовные авторитеты. А далее, дело вообще невиданное, послали своих детей учиться за границу.

И Рощупкин занял свое место в иерархии тех, кто обеспечивает жизнь денежным людям. И было не столь уж важно, бывшие это комсомольские работники, дети партийных функционеров или бывшие уголовные авторитеты. Главное, что эти должности хорошо оплачивались.

* * *

– Так вот, – сказал Налыгов, – единственным звеном, которое нас объединяет и одновременно разъединяет, есть тот диспут, на котором мы, как два пацана, едва не порвали друг друга.

– Ты полагаешь?

– Да, именно так я полагаю.

– И что нам от этого?

– Ничего, если не пойти дальше. Кто затащил тебя на это мероприятие?

– Референт этого общества Клавдия Михайловна.

– И меня тоже. Но вряд ли она может пролить свет на наше похищение. А вот почему она пригласила именно нас?

– Ну тут все просто. Она сторонник новых работ по-новому. Точнее, к этому ее подвигает молодое начальство. «Ищите новые методы работы», – говорит оно. И если ранее Михайловна просто приглашала лекторов., то теперь этого явно недостаточно, и она, чтобы заинтересовать слушателей, устраивает что-то вроде споров.

– Так, – сказал Налыгов, – значит, она знала, что у тебя ортодоксальный взгляд на этого человека, а у меня адекватный.

– Ты хочешь сказать, что ортодоксальный не есть адекватный?

– В определенной мере.

– Ну ты даешь.

– Не больше, чем ты. Ну ладно. Давай вернемся к тому вечеру. Ты взобрался на трибуну и стал, как обычно, вещать о том, какой гениальный это был чел.

– Нет, я достаточно опытный оратор, чтобы не начинать лекцию так примитивно. Слушателя нужно заинтересовать, и я применил прием, который когда-то вычитал у одного из хороших ораторов прошлого века.

– А, так это не ты придумал?

– Нет, не я. Но я знал, что он родился недоношенным, однако, честно признаюсь, я не додумался бы для такого сравнения.

– Ага, мало того, что он плагиатор, он еще недоношенным родился, – произнес Налыгов.

– Ты сбиваешь меня.

– Ну хорошо, не буду.

– Так вот, я начал традиционно: сказал, что 25 декабря 1642 года в местечке Вулсторп графства Линкольншир королевства Англии в семье фермера средней руки родился мальчик, такой маленький, что его можно было искупать в пивной кружке.

– Ну да, а потом ты начал говорить о тяжелом детстве.

– Но я ничего не придумал, так говорят источники.

– Так говорят стереотипы, а вы как попугаи их повторяете, – сказал Налыгов и окончательно перешел на «ты». – Ты же вроде ученый гуманитарий, а все время попадаешься на удочку пропаганды. Впрочем, гуманитариям это свойственно.

– А негуманитарии от этих ошибок избавлены. Так?

– Нет, но болеют ими гораздо реже.

– Это почему же?

– Потому что сфере, где работают естественники, чаще всего характерны так называемые функциональные связи, а не корреляционные.

– Ты противоречишь сам себе: выходит, гуманитарии просто находятся в других условиях. И поэтому с позиций естественников ошибаются чаще. Объективно в силу того, что предмет их исследования в большинстве своем имеет внутри себя больше корреляций.