Несмотря на предпринимавшиеся «кирилловцами» попытки привлечь в свои ряды как можно больше бывших военных, до конца 1920-х гг. влияние легитимистов в Китае было незначительным, а численность крайне невелика. Согласно справке, составленной в недрах БРЭМ в 1930-е гг., численность легитимистов в Харбине до конца 1920-х гг. едва превышала сто человек [ГААОСО, ф. Р-1, оп. 2, д. 46300, л. 205]. В Мукдене, по данным советского консульства, в 1928 г. в кирилловской организации Жадвойна^[225] состояло 8 человек, все бывшие офицеры. Заместителем полковника являлся офицер Адланов, служивший швейцаром в гостинице «Ленгмюллер» и работавший на японскую жандармерию [АВПРФ, ф. 0100, оп. 12, п. 152, д. 48, л. 4, 39, 90]^[226]. Адланов поставлял Жадвойну свежие политические новости, которые тот, в свою очередь, направлял в Сен-Бриак. Невысокая численность легитимистов в Китае объяснялась не только тем, что многие военные не приняли провозглашения в. кн. Кириллом Владимировичем себя императором и более высокой популярностью в. кн. Николая Николаевича в военной среде, но и тем, что легитимистское руководство долгое время уделяло мало внимания Дальнему Востоку. В окружении Кирилла Владимировича только генерал Лохвицкий отстаивал дальневосточное направление в качестве приоритетного для работы КИАФ [Русская военная эмиграция, т. 7, с. 198–208; Граф, 2004, с. 133].

В отличие от «кирилловцев» «николаевцы» проявили гораздо большую заинтересованность в Дальнем Востоке. К тому же этот интерес возбуждался многочисленными «свидетельствами» подъема антибольшевистской борьбы в Сибири и на Дальнем Востоке России и готовности военной эмиграции выступить против большевиков под руководством в. кн. Николая Николаевича^[227]. Весной 1924 г. в Париж из Китая прибыл прапорщик Н.А. Остроумов, секретарь харбинского епископа Нестора (Анисимова), активного сторонника Белого движения. Остроумов был уполномочен белыми организациями Маньчжурии сообщить великому князю о мощном подъеме антибольшевистской борьбы на Дальнем Востоке и просить помощи из Европы [HIA. Lukomskii Papers, box 1, f. Report]. В. кн. Николай Николаевич, поддавшись соблазну взять под контроль военную эмиграцию в Китае, распорядился направить на Дальний Восток своего представителя, каковым стал Генерального штаба генерал-лейтенант А.С. Лукомский.

Лукомский в это время работал в США по т. н. секретной линии, возглавляемой генералом от инфантерии А.П. Кутеповым, имея задачу заручиться поддержкой американских противников большевиков, в чем мало преуспел. Находясь в Нью-Йорке, Лукомский получил письмо от Кутепова с предложением отправиться на Дальний Восток. Кутепов полагал, что Лукомский – «единственное лицо, способное разобраться в сложной обстановке на Дальнем Востоке» [ГАРФ, ф. Р-5829, оп. 1, д. 11, л. 19]. В преддверие поездки Кутепов напутствовал Лукомского, говоря о необходимости «всю “публику” Дальнего Востока скрутить, а то они там сильно разболтались. Разговаривать необходимо со всеми, кто признает авторитет ВК [великого князя]» [Там же, л. 21 об]. Получив денежный перевод от великого князя, осенью 1924 г. Лукомский выехал в Сан-Франциско, откуда отплыл в Японию.

Поездка Лукомского имела секретный характер. Он получил предписанием ни в коем случае не разглашать ее истинных целей, представляя вояж как частное предприятие. Но, как отмечал в своем дневнике генерал, уже в Сан-Франциско цель его поездки перестала быть секретом. Главным виновником этого был прапорщик Остроумов [HIA. Lukomskii Papers, box 1, f. Report].

Прибыв в Токио, где он должен был прощупать почву о возможности заключения союза против большевиков с Японией^[228], Лукомский встретил здесь весьма холодный прием. Японское правительство в это время вело переговоры о подписании соглашения с СССР и не желало компрометировать себя какими-либо контактами с антибольшевиками. Было очевидно, что ни Япония, ни маньчжурский диктатор Чжан Цзолинь, тесно связанный с японцами, в ближайшее время не только не станут союзниками, но и не допустят на контролируемой ими территории создания плацдарма для борьбы против Советской России. Еще находясь в японской столице, Лукомский отказался от поездки в Харбин, где первоначально предполагал обосноваться и оттуда вести работу. Основным местом его трехмесячного пребывания в Китае стал Шанхай.

В Токио и Шанхае представитель великого князя имел ряд встреч с деятелями военной и политической эмиграции, а также установил письменные контакты с некоторыми интересовавшими его лицами. На основании полученной информации Лукомский сделал несколько неутешительных для центра выводов. За редким исключением почти все, с кем он имел возможность общаться, подчеркивали, что ни в Сибири, ни на Дальнем Востоке России, несмотря на высокую степень недовольства советским режимом, нет достаточных сил и необходимых условий для подъема мощного антибольшевистского выступления. У дальневосточной антибольшевистской эмиграции отсутствует внешняя поддержка в лице Японии и Китая, нет финансовых средств и оружия. Почти прекратилось белое партизанское движение в приграничных районах. Русские военные силы на Дальнем Востоке находятся в состоянии крайнего разложения, и подготовить дисциплинированную и боеспособную армию за короткий срок невозможно. Проблему составляло и недостаточное количество высококвалифицированных офицерских кадров, а также людей, оставшихся верными идеям антибольшевистской борьбы.

Значительный интерес представляет характеристика, которую Лукомский дал старшему комсоставу Русской армии, обосновавшемуся в Китае. В дальнейшем эти оценки использовались окружением великого князя и руководством РОВС в их работе с Дальним Востоком.

Ни один из двенадцати генералов, о которых пишет Александр Сергеевич, не обладал, по его мнению, необходимыми качествами военачальника и лидера, способного объединить вокруг себя русскую военную эмиграцию в Китае. Одних он счел, несмотря на их высокие профессиональные качества, недостаточно политически надежными (генералы Самойлов, Володченко, Колокольцев, Андогский, Хрещатицкий)^[229]. Других – недостаточно волевыми (генералы Плешков и Ханжин). Третьих – годными только для административной или строевой службы (генералы Вальтер, Жуков, Сычев). Как покажет будущее, Лукомский мало в ком ошибся. В отношении генерала М.К. Дитерихса, будущего главы Дальневосточного отдела РОВС, он также весьма проницательно отметил: «Безукоризненно честный человек, но потерял всякую веру в возможность работы. Настроен болезненно-мистически и для работы вряд ли теперь полезен. По крайней мере, в настоящее время. Если же “дух” к нему вернется – будет, наоборот, очень полезен» [Ibid]^[230].

Среди генштабистов Лукомский назвал лучшими генералов С.Н. Люпова, А.И. Андогского, П.Г. Бурлина и К.К. Акинтиевского, указав, что последний, по-видимому, склоняется в пользу в. кн. Кирилла Владимировича^[231]. Из генералов, получивших свои звания в период Гражданской войны, он особо выделил Ф.Л. Глебова и К.П. Нечаева^[232], с которыми лично встречался в Шанхае. Интерес к Глебову и Нечаеву был обусловлен и тем, что оба генерала имели в своем подчинении воинские контингенты. Но, если воинская группа Глебова с каждым месяцем, проведенным на палубах старых кораблей без особых надежд на будущее, таяла, то возглавляемый Нечаевым русский отряд (с 1925 г. – Русская бригада), находившийся с середины 1924 г. на службе в армии маршала Чжан Цзолиня, набирал популярность в эмигрантской среде и быстро рос в своей численности.

Встречался Лукомский и с атаманом Семеновым. Несмотря на симпатию, которую пробудил в нем этот человек^[233], генерал отнесся к его деятельности достаточно осторожно, памятуя о том, какую роль Семенов сыграл в свое время в разложении Восточного фронта, и о его крайней непопулярности в широких слоях эмиграции. Семенов, оказавшийся в это время не у дел, переставший интересовать кого-либо, кроме японцев^[234], метался из стороны в сторону. В конце 1924 г. он предложил свои услуги маршалу Чжан Цзолиню, но встретил отказ, так как против атамана выступило большинство русских военных советников. Семенов был вынужден возвратиться в Токио. Его «представителем» в Русском отряде Мукденских войск считался генерал Клерже, одно время являвшийся главным русским советником у Чжан Цзолиня [Русская военная эмиграция, т. 7, с. 173, 174]^[235]. После неудачи у Чжана Семенов то пытался отдаться под руку в. кн. Кирилла Владимировича [Там же, с. 157, 158], то перейти в стан «николаевцев», то наладить контакты с большевиками [Там же, с. 178–196]. Советская разведка, имея связи с семеновским окружением^[236], так и не решилась использовать атамана для осуществления масштабных целей в Китае.

В заключительной части своего доклада великому князю о состоянии дел в Китае Лукомский писал: «Вообще же офицерская масса страшно опустилась, развратилась и потеряла моральные устои. Очень незначительная часть офицерства устроилась хорошо или сносно; большинство же влачит жалкое прозябание и, в борьбе за существование, опускается все ниже и ниже». Организации, которые могли бы объединить вокруг себя военных, являются малочисленными и неавторитетными [HIA. Lukomskii Papers, box 1, f. Report].

Что касается кадров, которые можно было бы привлечь к гражданскому управлению на Дальнем Востоке, Лукомский выделил всего четырех человек – генерала Д.Л. Хорвата, бывшего управляющего КВЖД, Н.Л. Гондатти, бывшего губернатора Приамурья, юриста И.К. Артемьева, в прошлом председателя Земской Думы в Приморье, и С.В. Востротина, министра торговли и промышленности в «Деловом кабинете» Хорвата (1918). «Больше крупных имен нет, – писал Александр Сергеевич, – все же входящие ныне в различные “общественные” организации фактически никого не представляют и значительных лиц среди них нет. У многих репутация сильно испорчена» [ГАРФ, ф. Р-5829, оп. 1, д. 11, л. 79].

Вполне объективно оценивая ситуацию в ближайшем к России регионе Китая, Маньчжурии, и влияние здесь Японии, Лукомский понимал, что создание в одном из районов Маньчжурии русского вооруженного отряда, который мог бы «сыграть серьезную роль, если бы в областях Дальнего Востока вспыхнуло противобольшевистское восстание», возможно только с разрешения японцев^[237]. Из доклада и записок Лукомского можно выявить два варианта создания русского вооруженного отряда, основанные на предложениях представителей местной эмигрантской общины. Согласно сообщению генерала Андогского, полученному им якобы из японского штаба в Мукдене, японцы хотели нанять 3–4 тыс. русских военных для охраны строящейся ими железнодорожной линии Таонаньфу – Цицикар. Лукомский сразу отдал распоряжение генералу Бордзиловскому, председателю Офицерского союза в Харбине, о необходимости воспользоваться этим предложением, «если наем охраны не будет связан контрактом на определенный срок» [HIA. Lukomskii Papers, box 1, f. Report].

Другой вариант организации русского вооруженного отряда был подсказан проживавшим в Хайларе классным фельдшером Забайкальского казачьего войска Выговским, который вместе с Остроумовым приезжал к Лукомскому в Шанхай. Выговский указал на территории прилегающего к российскому Забайкалью Трехречья месторождения золота и свинцово-серебряных руд. Эти месторождения могла приобрести на правах концессии какая-либо из иностранных держав (Лукомский отдавал предпочтение Соединенным Штатам) [ГАРФ, ф. Р-5829, оп. 1, д. 11, л. 92], обеспечив формирование на этой территории крупного русского охранного отряда [HIA. Lukomskii Papers, box 1, f. Report].

По-видимому, ни тот ни другой вариант, кстати, так и не реализовавшиеся, не очень устраивали центр. Организация же самостоятельного русского воинского подразделения на территории Маньчжурии даже при благосклонной позиции Японии была маловероятной из-за крайнего разложения воинской массы, отсутствия общепризнанных авторитетов и больших финансовых расходов. Лукомский определял примерную сумму расходов на организацию крупного вооруженного отряда в 340 тыс. американских долларов [Ibid].

Таким образом, Русская («нечаевская») бригада в войсках Чжан Цзолиня не рассматривалась «николаевцами» как подразделение, способное выполнять самостоятельные задачи на антисоветском фронте. Во-первых, Русская бригада являлась регулярным подразделением Мукденских войск и не могла иметь двойного подчинения, а маршал Чжан Цзолинь в ближайшей перспективе не собирался вступать в широкомасштабный конфликт с Советским Союзом, стремясь к укреплению своей личной власти на севере и востоке Китая. Во-вторых, и Лукомский не мог об этом не знать, «политические» мотивы службы в китайской армии были характерны лишь для небольшой части русских военных, для подавляющего большинства это был привычный способ заработать на жизнь. Генерал Нечаев первым во всеуслышание назвал себя и своих подчиненных ландскнехтами, воюющими исключительно за деньги [Зубец, 2010, № 36, с. 49]. Поступив на китайскую службу, Нечаев практически порвал с Офицерским союзом в Харбине, хотя перед отъездом в армию обещал информировать руководство союза и действовать согласно его директив [Русская военная эмиграция, т. 7, с. 547]. Во время своего посещения Харбина в феврале 1925 г. Нечаев старательно избегал контактов с членами Офицерского союза, «по делам никого не принимал, пьянствовал…» [Там же, с. 549]. Это заставило Офицерский союз в дальнейшем искать пути отстранения Нечаева от руководства бригадой.

Покидая Дальний Восток в марте 1925 г., генерал Лукомский назначил своим помощником генерала П.Г. Бурлина, служившего в то время военным инструктором в полицейском управлении города Ханькоу, расположенного в центральной части долины Янцзы. Также важно отметить, что представители военной эмиграции на Дальнем Востоке были подчинены непосредственно в. кн. Николаю Николаевичу, а не генералу Врангелю, с которым у великого князя были достаточно натянутые отношения.

С генералом Бурлиным Лукомский познакомился в Токио, куда последний прибыл специально для встречи с уполномоченным великого князя, а позднее останавливался у него на квартире во время своего посещения Ханькоу. Причины, побудившие Лукомского назначить своим помощником офицера, проживавшего в городе с русским населением в 3–4 сотни человек, расположенном далеко от основных центров русской военной эмиграции в Китае, и не обладавшего значительным авторитетом в военной среде^[238], можно объяснить следующим.

Во-первых, как писал позднее Лукомский, генерал М.М. Плешков, старший из русских генералов на Дальнем Востоке, был «человеком устаревшим», другие крупные военные фигуры, как то генералы Ханжин, Дитерихс и Вальтер, не хотели встать во главе объединения военных. Бурлин же был «лицом не одиозным для каких-либо широких кругов, не находился в какой-либо организации Дальнего Востока, не имел грязного хвоста и вообще был одним из генералов, против которого ничего серьезного никто не мог возразить» [ГАРФ, ф. Р-5826, оп. 1, д. 143, л. 186]. Во-вторых, свою роль, возможно, сыграла активность Бурлина, его связи с белопартизанским движением и желание работать под руководством великого князя. В-третьих, соображения финансовые. Лукомский понимал, что казна великого князя не располагала возможностью финансировать (по крайней мере, в ближайшее время) организационную деятельность военной эмиграции в Китае. Поэтому нужны были люди, способные начать работу без финансовой поддержки из Европы. Бурлин имел в Ханькоу тесные связи с Е.Н. Литвиновой, вдовой одного из русских «чайных королей», спонсировавшей белых. Сам Лукомский во время своего посещения Ханькоу получил от Литвиновой 20 тыс. китайских долл. (это составляло около 10 тыс. американских долл.), чем не только окупил расходы на свою командировку, но и обеспечил казне великого князя существенное прибавление [Там же, ф. Р-5829, оп. 1, д. 11, л. 10]. Соображения организации работы без издержек для казны великого князя, по-видимому, стали определяющими в выборе кандидатуры Бурлина. Вместе с тем, назначение Бурлина помощником уполномоченного в. кн. Николая Николаевича на Дальнем Востоке официально не было оформлено^[239], что вызвало в дальнейшем немало проблем.

Представителем великого князя на территории Маньчжурии и начальником Маньчжурских воинских групп был назначен генерал Плешков. Лукомский в своей характеристике писал о Плешкове, как о человеке «безукоризненно порядочном и пользующемся престижем среди офицерства», но остающимся до сих пор большим барином, который «черной работы не любит». К тому же он «слабоволен и требует при себе хорошего и твердого начальника штаба» [HIA. Lukomskii Papers, box 1, f. Report]. Таким образом, назначение Плешкова в качестве представителя великого князя было обусловлено не столько его реальными возможностями возглавить антибольшевистскую работу, сколько его высоким авторитетом среди части офицерства, обеспечивавшим ему поддержку со стороны военных организаций.

Главными задачами, поставленными центром перед генералом Бурлиным и другими старшими офицерами, признавшими в. кн. Николая Николаевича Верховным Вождем, стали объединение работы русских военных организаций в Китае, установление связи с российскими территориями Дальнего Востока и получение оттуда достоверной информации, организация более правильной и продуктивной работы по сбору средств в специально учрежденную для финансирования антибольшевистской борьбы Особую Казну великого князя [ГАРФ, ф. Р-5826, оп. 1, д. 143, л. 185 об]. Вероятно, еще одной задачей являлась организация «своей» боевой единицы, которая в случае необходимости могла бы выполнить роль кадра для развертывания подразделений антибольшевистской армии. Поскольку непосредственное создание «своей армии» на территории Китая было крайне затруднено, предполагалось поддерживать связи с уже имевшимися частями (Русской бригадой Шаньдунской армии) и по возможности установить контроль над их русским руководством. Забегая вперед, нужно отметить, что ни одна из этих задач не была в полной мере выполнена.