Так и вышло. Юлька пошла на выход первой, я следом, за мной по пятам шоркая ногами по полу троллейбуса и подталкивая меня в спину двинулся Толстый.

Отойдя от остановки, мы встали друг против друга. Толстый действительно был намного меня, в то время худобы, крупнее. Наглая ухмылка стала еще шире.

– Ну так чего ты там, – продолжил толстый, – нет закурить, сбегай, достань!

Я, не трогаясь с места, молча передал стоящей за мной Юльке сумку с фонариком. Та отошла от нас на несколько шагов. Опыт проживания в Поселке Железнодорожников приучил местных девочек в «пацанские» разборки не лезть. Как – то предотвратить или отложить все равно не получится, а вот самой попасть под раздачу запросто. Объясняй потом маме откуда у тебя синяк на руке.

Видя, что я не трогаюсь с места, Толстый лениво поднял правую руку для замаха и двинул ее в мою сторону. Я левой рукой поймал его правую руку одновременно упал на левое колено, правое подставил ему под ноги, при этом со всей возможной силой дернул эту «тушку» на себя. Ноги толстого запнулись о мое правое колено, он грохнулся на землю. Как куль с картошкой или еще с чем. Только мелькнули в воздухе его ноги в вытянутых на коленках трико и стоптанных плетенках.

Я вскочил на ноги, при этом услышав в мозгу голос своего тренера по самбо: – Ну и что это было?

Да знаю, знаю. Провел этот прием я коряво. Получилось, как получилось. Все равно я не смог бы толстого даже приподнять.

Толстый продолжал лежать на дороге, только оседали фонтанчики дорожной, растолченной в пудру сотнями ног пыли, которую он при падении поднял. Как правильно падать его, похоже, не учили.

Что произошло дальше меня удивило еще больше. Вместо того чтобы встать и броситься на меня, толстый лежа стал орать:

– Что сильный, сильный да? Скажу Хрящу он тебе рожу то набьет.

И дальше в том же духе. Поняв, что представление окончено, мы с Юлькой быстрым шагом пошли восвояси.

– Мог бы его и не бить, – вдруг сказала Юлька, – это пацан с Поселка и местные пацаны его посылают за газировкой и спрятанными недокуренными «бычками». При этом, бывает, ставят пинки под зад, чтобы ходил быстрее.

– Мог просто сказать ему: «а по фени ботаешь?» – продолжила Юлька, – он бы понял, что ты свой. Или ты мог бы просто уйти.

В переводе на русский язык это означает: «а по блатному понимаешь»?

– Ну и чего ты мне об этом раньше не сказала, – искренне удивился я.

– Ну я думала, ты его знаешь, – скромно произнесла Юлька.

Толстого, как потом выяснилось, я действительно не знал, но потом вспомнил, у кого видел его наглую ухмылку. Его, то же толстая по комплекции мама, работала в нашем трехэтажном магазине «Стекляшка», в «Продуктах» на первом этаже. Сидела обычно в отделе «Хлеб», в котором я почти каждый день отоваривался.

Когда у нее было плохое настроение, а оно у нее было почти всегда, сидела как раз с такой наглой ухмылкой. При этом она так швыряла батоны хлеба об прилавок, что если это были бы хрустальные вазы, то они разлетались бы при этом вдребезги.

Любой город – это большая деревня.

Погода стремительно портилась. Небо совсем закрыли тучи, со стороны «Афонтовской» горы сверкали молнии и отдаленно долетали звуки грома. Внезапно молния сверкнула совсем близко и от удара грома мы с Юлькой выронили сумку с фонариком, которую она передавала мне, собираясь двигаться домой с возможно быстрым шагом. Было уже очень поздно, темно, стал накрапывать дождь.

Сумка упала на дорогу. Из нее выпал фонарик и рубинчик. И только я их подобрал, полил дождь. Как из ведра. Мы мгновенно вымокли.

К моему удивлению, Юлька никуда не сдвинулась с места, где мы с ней только что попрощались, и где начиналась дорога, идущая через кусты и лес, в сторону Поселка. Быстрым шагом, а другим мы в то время не ходили, Юлька была бы дома минуть через пять.

Стояла прямо как остолбеневшая. Остановившийся ее взгляд пристально всматривался куда – то в темноту.

– Ты чего домой не идешь, – спросил я, сам собираясь побыстрей бежать домой и переодеться в сухую одежду.

Опять рядом сверкнула молния, тут и я увидел огромную черную собаку, неподвижно стоящую как раз посреди дороги в поселок. Ошейника на ней не было, передняя правая лапа была перебинтована. В густой черной шерсти сверкали капельки дождевой воды. Собака так – же, как и мы на нее, неподвижно смотрела на нас, никак не реагируя даже на молнии и гром.

Причем, Юлька собак не боялась, у них в Поселке во дворах стояли деревянные стайки, под которыми жило много разных собак. Но эта собака была не с Поселка.

А вот я собак побаивался. Когда- то в детстве, меня чуть не покусал пес моей бабушки по кличке «Верный». С моими родителями мы приехали к бабушке в гости. Она живет в одноэтажном столетнем деревянном доме в слободе «Николаевка». Дом этот с бабушкой пес и охранял. И только я по привычке направился к этому псу чтобы пожать ему лапу, тот накинулся на меня. Не узнал, что, ли. Старый пес был уже. Но покусать не успел. С тех пор я к собакам стал относиться настороженно: кто его знает, чего у этого пса в голове.

В этот момент, как я потом вспоминал, мысли у нас Юлькой, сошлись: нам дубликатом очень захотелось, чтобы это пес куда – ни будь сгинул.

Я не сразу понял, что это у меня в ладони стало горячо. Машинально раскрыв ладонь, я увидел покрасневший рубинчик, который к тому же стал жутко горячим. Так продолжалось не долго, секунды две. После чего рубинчик опять погас, а дождевая вода, обильно поливавшая все вокруг, быстро его охладила.

Когда мы с Юлькой, а она тоже пристально следила за всем происходящим с рубинчиком, перевели глаза в направлении собаки, собаки там не было. Как будто действительно сгинула. Можно идти домой, дорога свободна.

По выражению Юлькиного лица, да и по всей ее напряженной фигуре, было видно, что ни за какие «коврижки» она по этой дороге не пойдет.

Делать что – то было надо, становилось совсем поздно.

– А давай, пойдем ко мне домой, там и переночуешь, – неожиданно даже для самого себя, произнес я, чувствуя, что начинаю замерзать.

То, что моя Мама в Санатории, Юлька знала, а что мой Отец на рыбалке и будет домой завтра, нет.

– Папа мой на рыбалке, – как смог стал я успокаивать Юльку, – будет дома завтра. К вечеру.

Ситуация была без вариантная. Юлька поплелась за мной.

Перед своей Мамой у Юльки отмазка была: в поселке по соседству жила ее подруга, у которой якобы она в очередной раз заночевала. Когда дело не касается биологического соперничества за парней, девочки бывают очень дружны.

Через некоторое время, совершенно вымокшие, мы с Юлькой ввалились в коридор моей квартиры.

Убедившись, что ни моей Мамы, ни моего Отца действительно дома нет, Юлька решила, что раз на сегодняшний день хозяйки в этом доме нет, то хозяйкой в этом доме на сегодня будет она.

Я, наконец – то переоделся в сухое, мокрую одежду при этом засунул в круглую стиральную машинку, стоявшую в ванной. Чего напрягаться? Через две недели приедет с Санатория Мама и все постирает.

К огромной Юлькиной радости, у меня дома была и горячая и холодная вода. У них в поселке уже неделю холодной воды не было, а горячей не было две недели. Юлька быстро освоилась в моей ванной, нашла и мыло, и шампунь, только спросила, – можно ли взять банный халат твоей Мамы?

– Да пользуйся, – мне было все равно.

По просьбе Юльки, я вытащил из – под ванны начатую картонную коробку со стиральным порошком, после чего был из ванной выдворен.

Как радушный хозяин, я поставил на газовую плиту чайник, достал из холодильника баночку сгущенки, и вытащил из хлебницы огромный молочный батон белого хлеба, купленный сегодня утром у той самой продавщицы, сына которой пришлось сегодня вечером ронять в дорожную пыль.

Было уже действительно очень поздно. Я включил наш черно- белый телевизор. Шел концерт. Четверо грузин очень красиво, складно, с чувством, прямо со слезой в голосе, пели про Русские березы.

– Вот надо же, – думал я, – грузины, а как любят Русские березы.

Тут с шумом распахнулась дверь из ванной и в банном халате моей Мамы оттуда вышла Юлька. В руках у нее был тазик с постиранной одеждой.

– Где вы сушите одежду, – поинтересовалась Юлька. Я молча показал на балконную дверь. Дождь прекратился, и на нашем небольшом открытом балконе, было уже довольно сухо.

Юлька быстро туда проследовала и стала ловко развешивать чистую мокрую одежду на висевшую поперек балкона бельевую веревку.

К моему удивлению, у Юльки, следом за своими шортиками и маечкой, на бельевую веревку были повешены и мои, снятые мною и закинутые в стиральную машинку, штаны и рубашечка. Но что меня удивило еще больше, следом на бельевую веревку были вывешены Юлькины трусы и Юлькин смешной бюстгальтер.

Не сразу, но все же до меня дошло, что у Юльки под бельевым халатом моей Мамы ничего одето не было.

Свист закипевшего на кухне чайника, вернул меня к необходимости исполнения роли гостеприимного хозяина. Чай я заварил, баночку со сгущенкой открыл. Юлька ловко порезала столовым ножом молочный батон.

Жутко голодные, мы с Юлькой сами не поняли, как быстро выпили весь чай, съели и батон, и сгущенку.

Допив чай и доев батон со сгущенкой, Юльке пришло желание поговорить: – Это что же получается: рубинчик оказывается может действовать на собак? – в задумчивости то ли сказала, то ли спросила она.

– А с чего это ты решила, что собаку прогнал рубинчик, ты же смотрела на собаку, и не видела, как он светился, – засомневался я.

– Видела, видела, я на секунду перевела на него глаза, – когда ты разжал кулак. Красиво он в темноте светился, прямо как уголек, – продолжила Юлька, – а где кстати, рубинчик, ты его случайно не потерял ли?

– Этот рубинчик для нас теперь, похоже, как «чемодан без ручки», лень поднять и жалко бросить. Вот ведь «мелкая», – сказал я, – как это тебе удается все замечать?

«Мелкой» мы называли Юльку раньше, пару лет назад. За последний год она подросла. Да в общем то все наши девочки подросли. И набрали женского очарования. У некоторых это женское очарование было видно за километр. Особенно на уроках физкультуры.

Юлькины округлившиеся формы мы парни конечно же давно заметили и обсудили. Как в прочем и то, что теперь делать с этими отросшими женскими прелестями ни наши девочки, ни Юлька в том числе, пока представляли себе не очень. Официальное, в том числе школьное, половое воспитание подростков, вступающих во взрослую жизнь, в Советском Союзе было на очень низком уровне. Что – то расскажут родители, что – то парни постарше. Бывали иногда статьи в журнале «Здоровье».

– Я все видела, – продолжила Юлька, – даже то, как шипели и испарялись капли дождя, когда попадали на камешек.

А ведь она была права, капли дождя падали на рубинчик, испарялись, как на раскаленной плите, но на моей ладони никаких следов не осталось.

– Хорошо, – продолжил я, – а чего он сам без батареек заработал?

– А потому, что у нас обоих возникло одновременно желание, чтобы собака исчезла, – высказала версию Юлька, – сила сдвоенной мысли оказалась сильнее батареек.

То, что мы оба хотели, чтобы эта черная собака свалила побыстрее, и больше не появлялась, сомнений не вызывало.

– Если бы собака на нас напала, то первым ее «ужином», был бы ты, – продолжила разговор Юлька.

– Какая разница, – возразил я, – собака бегает быстрей нас, убежать бы не получилось у обоих.

– А вот и нет, – возразила Юлька, – ты стоял первым и пока тебя, как мужчину, собака грызла, я как девочка, спокойно могла бы убежать.

От удивления таким поворотом женской логики, я просто не знал, что возразить.

– Я девочка, – продолжила Юлька, – мне детей рожать, продолжать человеческий род, а ты мужчина, мужчин в стране много. Ну и съест тебя собака: одним больше, одним меньше.

– Ну, ты змея, «мелкая», – наконец, нашелся я чего сказать, и продолжил:

Я маленькая девочка,

играю и пою,

я Ленина не видела,

но я его люблю.

Произнес я четверостишье, прекрасно зная, что Юлька его терпеть не может.

Но сегодня, Юлька была в отличном настроении, и моя шутка на нее не подействовала.

Вопрос, где Юльке спать, не возникал. У моих родителей на случай ночующих гостей, была заготовлена раскладушка и прочие постельные принадлежности, хранящиеся в кладовке.

Пока Юлька мыла посуду, я приготовил ей это постельное место.

Раскладушку пришлось ставить в углу зала рядом с балконной дверью. В родительской спальне места не было. Мой диванчик, на котором спал я, находился в этой же комнате в противоположном углу.

В нашей двухкомнатной «хрущевке», комнаты площадью были не большие. Хотя, в то время, это был новый дом и вполне приличная отдельная квартира со всеми коммунальными удобствами.

По выражению лица Юльки, стало понятно, что ее спальное место устроило. Про Юлькину ночевку в родительской спальне речь вообще не шла.

Она подошла вплотную ко мне, секунды две посмотрела в мои глаза. В ее глазах читалось: ты парень хороший, но для меня прежде всего друг. Взгляд был совсем не детский. Такой оценивающий. Прямо взрослой женщины. Где же Юлька этого нахваталась, может повзрослела раньше нас, пацанов.

Потом повернула меня за плечи и подтолкнула к выключателю света.

– Все, спим, до завтра, – сказав при этом.

Ну спать, так спать.

Я выключил свет в комнате, в темноте стал раскладывать свой диванчик.

Было слышно, как Юлька сбросила халат, краем глаза я заметил мелькнувшую в темноте Юлькину белую не загорелую попку. Следом скрипнула раскладушка, следом я услышал ровное спокойное дыхание. Все спит ребенок.

День реально был насыщен разными событиями. Я, то же мгновенно заснул, лишь только уложив свою голову на подушку.

Через несколько лет, за кружечкой пивка, рассказывая своим друзьям про этот случай, я наслушался в свой адрес много нелицеприятный эпитетов. Из них «лопух» и «олень» были самыми мягкими.

Это же надо: ты девчонку накормил, напоил, в бане напарил, в смысле в ванне помыл, ладно сама помылась. И никак не воспользовался тем, что абсолютно голая девушка спит у тебя дома на расстоянии вытянутой руки от тебя. «Раздолбай», не сказать хуже. Я и сам в то время так думал.

Еще через несколько лет, я пересмотрел свое отношение к тому случаю. По женской мудрости, Юлька была права. Начинать взрослую жизнь с таким неопытным любовником, каким несомненно я тогда был, было не разумно. Да и перспектив для дальнейшей совместной супружеской жизни не было никаких.