Редуты

Нахимов через адъютанта передал просьбу Тотлебену утром посетить Малахов курган. Адмирал и полковник встретились у Корниловского бастиона на рассвете. Нахимов повёл Тотлебена к оборонительной башне. Погода стояла морозная и облачная. Ночью прошёл сильный снегопад. Матросы очищали орудийные дворики. Солдаты укрепляли бруствер. Вражеские батареи стреляли редко и не точно.

– Что-то заметили неладное, Павел Степанович? – спросил полковник.

– После полуночи ко мне привели троих перебежчиков, – начал рассказывать Нахимов. – Они оказались офицерами из венгров. Нанялись в иностранный легион. Их обещали отправить в Алжир, но прислали сюда. Бедняги помёрзли здесь недельку, поголодали, да решили покончить с войной. Но не в том суть. Перебежчики рассказали мне кое-что интересное.

Они прошли к батарее Жерве, откуда открывался вид на вражеские позиции. Хмурое небо низко нависло над Сапун-горой. Временами небесная пелена разрывалась, и выглядывало зимнее неяркое солнце. Впереди лежала глубокая Килен-балка. На возвышенностях среди снежного покрова виднелись грязно-жёлтые полосы взрытой земли. Островками темнели батареи с черными амбразурами. Иногда какая-нибудь амбразура озарялась вспышкой. Островок батареи окутывало дымом.

– Так, что вам рассказали эти венгры? – напомнил Тотлебен.

– В начале февраля проходил военный совет. Обсуждалась очень важная тема: нашим друзьям не терпится взять Севастополь.

– Так, это и понятно. Что они ещё могут обсуждать? – не удивился Тотлебен.

– В Лондоне и в Париже поднимается волна недовольства. Обещали закончить войну за две недели и победоносно промаршировать до Петербурга, а застряли уже на полгода. Банкиры пригрозили прекратить финансирование армии.

– Ну, хоть одна хорошая новость!

– Наполеон приказал своему генерал-адъютанту Ниелю срочно прибыть в Крым и навести порядок. Ниель возглавил французский осадный корпус и поддержал новый план вашего давнего знакомого генерала-инженера Бергойна.

– В чем он заключается?

– Первоначально союзники хотели захватить четвёртый и третий бастионы, а оттуда продвигаться в город. Нынче они разработали новую стратегию. Им нужен курган, на котором мы с вами стоим. Вон, посмотрите: они открыли от Сапун-горы параллель. Соорудили уже две батареи. Их огонь будет направлен на Корниловский бастион. Под их прикрытием рассчитывают подвести сюда траншеи.

Нахимов предложил Тотлебену свою оптическую трубу. Полковник приник к окуляру. Увидел, как на той стороне рабочие ставят туры, готовя гнезда под орудия. На белом снегу к траншеям чёрной извилистой цепочкой ползли турецкие солдаты, несли мешки с землёй, доски, фашины…..

– Как быстро они продвинутся? И можно ли их остановить? – задал вопрос Нахимов. – Если французы поставят брешь-батарею за Килен-балкой против кургана, то нам придётся туго. Да и гавань попадёт в зону обстрела. Что думаете, Эдуард Иванович?

Тотлебен внимательно оглядел лощину перед курганом, холмы, овраги.

– А если нам самим вынести на ту сторону Килен-балки батареи? – предложил он. – Построить редут или лучше – два. И вон, правее холм. Надо и там закрепиться.

– Смело, но рискованно, – неодобрительно покачал головой Нахимов. – Позиция будет под постоянным обстрелом.

– Так, у нас вся линия под постоянным обстрелом, – возразил Тотлебен. – Но иного выхода я не вижу. Вылазки в этом направлении делать бесполезно. Местность открытая, простреливается. Туда охотники смогут пройти ночью скрытно, а как обратно пойдут через Килен-балку, половину перебьют. Надо закрепляться на той стороне. А как вы иначе вражеским работам помешаете?

– Согласен с вами, – подумав, сказал Нахимов. – Что ж, предлагаю доложить о нашем решении заместителю командующего.

Штаб генерала Остен-Сакена находился в Николаевской батарее. Низкие кирпичные своды. Большие круглые чугунные печи в ряд. Маленькие оконца по одну стену, по другую – полукруглые амбразуры, закрытые деревянными щитами. Адъютант доложил, что генерал Остен-Сакен совершает утреннюю молитву, и просил какое-то время его не беспокоить.

– Подождём, – согласился Нахимов.

– Не желаете чаю? – предложил адъютант. – Самовар только закипел.

– Не откажемся, – поблагодарил Тотлебен.

Вскоре появился сам генерал. Остен–Сакену перевалило за шестьдесят, и он выглядел на все свои годы. По-стариковски медлительный, с рассеянным взглядом. Под глазами мешки. Седые волосы на висках зачёсаны вперёд. Небольшие усы. Круглые очки в медной оправе. Он выслушал Тотлебена и Нахимова молча, не перебивая, после нерешительно сказал:

– Я не могу отдать приказ на столь опасное дело. Давайте дождёмся приезда главнокомандующего, князя Горчакова.

– Поймите, Дмитрий Ерофеевич, – втолковывал ему Тотлебен. – Нам нельзя ждать. Скоро противник начнёт закладывать вторую параллель и устанавливать демонтирные батареи.

– Но как же без командующего? – растерянно отвечал Остен-Сакен. – Вы хотите, чтобы я взял на себя ответственность? А если дело не выйдет?

– У нас нет иного решения, – настаивал Нахимов. – Если вы не отдадите приказ, я готов брать ответственность на себя. Потеря Корниловского бастиона равносильна потери города.

– Но, дайте, хотя бы, я напишу Меньшикову в Симферополь, – начал выдумывать генерал.

– Меньшиков отстранён, – напомнил Тотлебен.

– Всё равно, он подскажет мудрое решение. Хотя бы – так, – упрямился Остен-Сакен.

– Хорошо, пишите, – вынужден был согласиться Нахимов, – Только, большая просьба, Дмитрий Ерофеевич: о нашем плане никто не должен знать. Не дай бог противник хоть как-то пронюхает, – успеха не ждите.

Тотлебен и Нахимов вышли из штаба злые и расстроенные.

– Будем ждать ответа Меньшикова? – безнадёжно спросил Тотлебен.

– Не намерен! – твёрдо ответил Нахимов. – Меньшиков! Где он? В Симферополе? В тёплой постели? Наслаждается жизнью? А нам с вами здесь умирать! Готовьте всё необходимое.

***

Штабс-капитан Тидебель полз впереди, вжимаясь в камни. Павел следом. Мокрый снег вперемежку с глиной налипал комьями на шинель. Руки закоченели. Колени и локти промокли. Наконец преодолели крутой склон Килен-балки и выбрались на плато. Здесь произрастал низкий колючий кустарник, в котором прятались пластуны.

– Ну, шо, вашбродие, осваивайтесь, – сказал тихо пластун. – Токмо головы шибко не высовывайте. Стрелки, они вон, тут рядом, саженей четыреста будет.

– Спасибо, – коротко кивнул штабс-капитан. Поманил Павла. – Как настроение, поручик?

– Как будто вывалялся в грязной луже, – ответил Павел, доставая из-за пазухи тактический блокнот в толстой кожаной обложке и пару карандашей.

– Погодите, – остановил его Тидебель. – Сперва покурим. – Он достал металлическую папиросницу. – Не желаете? – протянул Павлу.

– Спасибо! – поблагодарил Павел, пытаясь удержать папироску в дрожащих, окоченевших пальцах. – Ка они у вас ещё сухие?

– Смекалка, – добродушно усмехнулся капитан.

Табак у капитана был крепким, аж горло драл. Дымок от него сизый. Тут же по кустам зашуршали пули.

– Вашбродие, – недовольно покачал головой пластун. – Слезайте ниже. Дыму от вас, как с печной трубы.

Павел с капитаном тут же сползли в овражек.

Павлу очень нравился Тидебель. Высокий, подтянутый, добродушный. Узнав, что Павел, заканчивал Инженерное училище, сразу же объявил, что видит в нем товарища. Сам учился в Инженерном, потом год преподавал там же. Генерала Кречена? Конечно помнил, но только полковником. Смелости Тидебелю не занимать. Служил адъютантом у самого Шиндлера. Потом под началом генерала Хрущёва. За храбрость награждён золотым оружием, но нисколько этим не кичился. Павла принимал, как равного, нет, скорее, как младшего брата.

Покурив, принялись осматривать местность, все так же, ползая на брюхе или прячась в кустах. Потом за камнями штабс-капитан Тидебель чертил планы в блокноте, а Павел ему подсказывал. Нередко вражеские стрелки замечали их и пытались подстрелить. Тут же пластуны сбивали им прицел.

К полудню съёмки местности были закончены, и Павел со штабс-капитаном вернулись в город.

***

К вечеру с Северной стороны на баржах подвезли туры, мешки и инструмент. Сгрузили все в Троицкой балке. Пустые баржи поставили в Килен-бухту и через них соорудили мост для удобного сообщения с Корабельной стороной. Пароходы «Владимир», Херсонес» и «Громоносец» встали в Килен-бухте для прикрытия работ артиллерийским огнём.

Как только начало темнеть, и перестрелка на линии поутихла, генерал Хрущёв двинул в ротных колоннах Волынский полк по сапёрной дороге. Дойдя до места за Килен-балкой, первый батальон рассыпался в цепь и затаился. Остальные два батальона встали за цепью в атакующих колоннах.

Следом двинулись через Килен-балку три батальона Селенгинского полка, неся с собой туры и инструмент. Все происходило тихо, быстро и в полном молчании. У четвёртого бастиона в это время завязалась перестрелка. Охотники Волынского полка устроил отвлекающую вылазку.

Поднявшись на место будущего редута, солдаты приступили к работам. Штабс-капитан Тидебель указывал, где надо вкапываться, а где возводить бруствер. Павел помогал ему. Слой земли оказался тонким, а под ним скальный грунт. Пришлось усиленно поработать кирками. Шесть рот копали ров, две роты ставили габионы, ещё две роты заложили траншею. Остальные подносили туры, фашины, мешки. Старались не шуметь и не разговаривать. С вражеской параллели постреливали на стук кирок. Как только пули начинали жужжать и петь вокруг рабочих, тут же все затихали и ложились на землю. Вскоре вновь брались за инструмент. Со стороны противника пытались подкрасться разведчики, но натыкались на пластунов. В темноте вспыхивали короткие схватки, лязг металла, вскрики, несколько выстрелов – и вновь всё тихо.

К утру поставили туры на контрэскарпе и наполнили их землёй. Перед редутом выкопали ложементы для стрелков. Утром Павел отвёл рабочих на второй бастион. В это время за спиной разгоралась жаркая перестрелка. Враг поздно заметил новые укрепления. На смену по мосту через Килен-балку спешили солдаты Селингинского полка.

В следующую ночь Павел вновь привёл солдат на работы. Туры уже стояли в два ряда, присыпанные землёй. Надо было оборудовать площадки под орудия, устроить банкеты для стрелков и вырыть пороховой погреб. Вражеские штуцерные неистовствовали. Но рабочие были прикрыты, а наши пластуны отвечали метко из ложементов.

Вскоре подошёл штабс-капитан Тидебель с ещё одной ротой. Ночь выдалась безлунная. Приходилось работать в полной темноте. Вдруг впереди подняли тревогу. Участилась ружейная стрельба. Неожиданно справа зазвучали французские команды и шум боя. Зуавы прорвались к работам, их тут же встретили в штыки. Генерал Хрущёв вовремя подоспел с резервом. Французов погнали обратно к траншеям. Павел с двумя солдатами подполз почти вплотную к французским окопам и подпалил фальшфейеры. Тут же из Килен-бухты начали бить пароходы по позициям противника. Сражение вспыхнуло нешуточное. Французы наседали. Их отбивали, гнали обратно, потом сами отступали под напором свежих вражеских сил. С нашей стороны подходило подкрепление. Опять кидались на французов, сходились с ними в штыки. Расцеплялись. Устраивали перестрелку и опять – в штыки.

***

Среди ночи затрещала частая ружейная пальба. Александр выбежал на палубу. На баке собрались все офицеры во главе с капитаном Бутаковым. Влево от Сапун-горы, между Георгиевской и Килен-балкой полыхала огненная линия.

– Никак, работы наши штурмуют перед Малаховым, – сказал Бутаков. – Боцман! Боевая тревога!

Александр спустился к машине. По телеграфу получил команду «Малый вперёд!» Вновь высунулся на палубу. «Владимир» шёл к Корабельной стороне, шипя и шлёпая по воде лопастями. Бутаков пытался подобраться, как можно ближе к берегу. Комендоры заряжали орудия. Пальба впереди стихала, вновь разгоралась. Слышалось «Урррааа!»

Подойдя к удобному месту, застопорили машину и сбросили якоря. Сквозь разорванные облака проглянула луна, озаряя поле боя. Кровавыми огоньками вспыхнули фальшфейеры, обозначая цель. Две серые стенки напирали друг на друга, сталкивались, смешивались, расходились. Слышались крики, стоны, лязг металла, и опять частая дробь ружейных выстрелов. Фальшфейеры разгорелись ярче. В их свете был различим строй синих французских мундиров и строй наших серых шинелей. Две живые стены редели, колебались, кидались друг на друга.

Пароход вздрогнул, посылая заряд в неприятеля. Рядом заговорили орудия «Херсонеса» и «Громоносца». Описывая огненные дуги, бомбы точно падали во французские колонны. Вспышки разрывов озарили сражение. Раздалось протяжное «Урррааа!». Синие мундиры отхлынули назад, а серые шинели стали на них напирать.

Вскоре всё смолкло, лишь иногда трещали выстрелы. Вдруг ожили батареи на Зелёной горке, засыпая наши новый редут снарядами. Им тут же ответили с бастионов.

– Пошла потеха! – весело крикнул с мостика Бутаков. – Заряжай ядрами по Зелёной горке!

***

К рассвету канонада замолкла. Туман нехотя растворялся, открывая поле, усеянное телами. Слышались стоны раненых. Двое пластунов змеями ползли средь низкого голого кустарника, волоча за собой офицера в окровавленной шинели. Скатились с ним в ров. Офицер вскрикнул. Павел со своим отделением сапёров подобрали раненых из редута и понесли их ко второму бастиону. Сам он вёл пехотного юнкера. Его саданули штыком в бок. Юнкер лёгкий, худой. Лицо мальчишеское, бледное. Иногда у него срывался стон, но он крепился. Всё повторял:

– Жив ведь! Выдержал! – и улыбка играла на его обескровленных губах.

– Молчите, – требовал от него Павел. – Силы зря теряете.

На бастионе юнкера уложили на носилки.

– Спасибо вам огромное, поручик, – сказал он, перед тем, как его унесли. – Я обязательно напишу матушке, как вы меня спасали.

– С Богом. Выздоравливайте, – пожелал ему Павел.

– Да, уж, – натужно вздохнул рядом ефрейтор Козлов. – Вряд ли он выживет. Эх, жаль мальчишку.

– Ну, зачем ты так? – воскликнул в отчаянье Павел. Ему очень хотелось, чтобы хоть этот юнкер остался жив. Без того народу полегло без счёта. Хотя бы у этого мальчишки была бы надежда. Выписался бы из госпиталя, приехал на родину героем, встретился с матушкой….. У Павла всё в душе заныло. Неужели и он умрёт?

– А я что? – обиделся Козлов. – На то Бог есть.

Над вражескими позициями показался белый флаг, требуя перемирие. В ответ над нашим редутом подняли такой же. Солдаты встали в цепь. Появились носилки.

Павел поднялся на банкету. Смотрел, как собирают тела.

– Чего, братцы, мож сходим, с французами потолкуем? – предложил один из стрелков.

– Брось, – отмахнулся другой. – Что с ними нонче толковать – они злые, по зубам получили.

– Смирно! – раздался звонкий голос сигнальщика. И тут же у дальних орудий грохнуло: «Урррааа!».

Все повскакивали, принялись поправлять одежду. Павел соскочил с банкеты посмотреть, что там твориться? Мимо орудий, в окружении многочисленной свиты, на бастион шли великие князья Михаил и Николай. На мундирах ни пылинки. Шнуры золочённые. Сапоги блестели. Как-то не вписывались их новенькие приталенные мундиры с золочёными висюльками в грязную, кровавую картину бастиона. Унтеры тут же выстроили солдат.

– От имени батюшки-царя, огромное вам спасибо! – воскликнул великий князь Михаил.

Тут же весь бастион гаркнул «Рады стараться!» и трижды – ура! ура! урраааа!

Почему-то у Павла не возникло никакой радости в душе при виде царских детей. Зачем они здесь? – подумал он. – Толку от них? Вон, какие холёные, чистенькие. И свита такая же. А нет! Среди свиты выделялись местные офицеры: серые лица, серые шинели, стоптанные сапоги….

Великий князь Михаил, осматривая бойцов, внимательно взглянул на Павла. Чем-то он его заинтересовал. Они не раз с ним встречались на военных смотрах в училище. Сейчас Михаил его не узнал. Лицо Павла огрубело, взгляд потерял юношеский задор. Кожа потемнела. Самому великому князю Михаилу исполнилось двадцать два. Статью он напоминал своего отца: прямая осанка, вечно вздёрнутый подбородок. Движения резкие. И взгляд такой же холодный и унылый, как у государя.

– Поручик, мне кажется, я вас где-то видел. Вы из Петербурга? – спросил Михаил.