– Вот, когда наступит мир и благоденствие, эти дикари сами присягнут русскому царю, – согласился Павел. Он весь кипел, бурлил идеями. – А вот ещё что я задумал. Коль производить рекрутские наборы, то из тех губерний, где стоят наши армии. А потом вообще брать в солдаты только детей этих же солдат.

– Это мудро, – кивнул Панин. – Пока пахаря научишь строем ходить, да ружье заряжать – год нужен, не меньше.

– И самое главное: создать новый воинский устав, да такой, чтобы каждый, от фельдмаршала до рядового знал в точности, что ему надо делать и в каких случаях.

– Полностью согласен с вами, Ваше Высочество. Пора применить всеобщий порядок. А то у нас в каждом городе свой гарнизонный устав, – заметил фон Пален.

– Но, вот, когда? Когда я успею все это воплотить? Когда? – Он с силой захлопнул тетрадь и швырнул её на стол. Губы его нервно затряслись. – Я пишу с тринадцати лет. С тринадцати! – повысил голос наследник. Скулы порозовели. – В шестнадцать я должен был вступить на престол. Матушка моя, Екатерина Алексеевна обещала гвардии и народу, что я в шестнадцать лет стану вседержавным императором. А мне уже за сорок, и я все ещё числюсь в наследниках. Где же справедливость, господа? – Он вдруг перешёл на крик, грозя кулаком кому-то вверху. – Я должен был преобразовать страну, сделать Россию самой могущественной, самой образцовой страной. А что в итоге? Сижу в Гатчине, как сурок в норе. А что вокруг твориться? Сначала всеми делами заправляли бездари и лихоимцы Орловы, теперь – Зубовы. Кругом – бардак и самоволие. Разве мало нам Пугачёва? С запада надвигается якобинская зараза, а окружение императрицы пьянствует! Ай! – вдруг пронзительно воскликнул он и схватился за виски. Лицо его перекосилось в страшной гримасе, побагровело, из носа закапала тёмная кровь. Наследник сполз с кресла на пол.

– Лекаря! – рявкнул Аракчеев и бросился к Павлу. – Господа помогите.

Небольшое тщедушное тело наследника легко подняли и уложили на диванчик. С шумом ворвался лекарь в сопровождении двух помощников и принялся колдовать над Павлом. В воздухе резко запахло нюхательными солями и спиртом.

– Выйдете, выйдете, господа, – настойчиво попросил Аракчеев.

Мы с Паниным и фон Паленым оказались в темной галерее. Иные офицеры попрощались с нами и быстро разошлись, ссылаясь на дела. За высокими окнами с тяжёлыми бархатными портьерами опустились серые сумерки.

– Не знаете, что мы наблюдали? – с тревогой спросил Панин. – Наследник не здоров?

– До меня доходили слухи, что его ещё в юности пытались отравить, – вспомнил фон Пален. – Думаю, мы наблюдаем последствия этого инцидента.

– И кто желал его смерти? – с ужасом шепнул Панин, оглядываясь по сторонам, как будто нас могли подслушивать.

– Если я вам начну излагать свои версии, то боюсь вскоре оказаться в казематах Петропавловской крепости. Так что, попытайтесь сами додуматься.

Какое-то время мы шли молча. Шаги гулко отдавались под мрачными темными сводами замка.

– Не подскажете, что было на ужин? – вдруг спросил фон Пален.

– Капуста с колбасками, – ответил я, громко сглотнув. Желудок мой напомнил, что ему так и не дали нормально насытиться с этими задачками да вопросами.

– Изумительный ужин! – с сарказмом подтвердил Панин. – И клюквенный морс.

– Понятно. Голодные? – сообразил фон Пален. – Я тоже, знаете, с дороги. Пойдёмте-ка я вас накормлю.

Мы вышли во двор, и фон Пален уверенно зашагал в направлении казарм. Мы с Паниным удивлённо переглянулись и последовали за ним. Фон Пален по-хозяйски вошёл в солдатскую трапезную, где пахло кислыми щами, свежим хлебом и жареным мясом. Низкий потолок едва освещали сальные свечи. Строгими рядами стояли широкие дубовые столы и такие же дубовые скамьи. Фон Пален кликнул дежурного унтер-офицера.

– Дружок, осталось что-нибудь?

– Караульный котёл.

– Отлично! Тащи. Надеюсь, караульных не объедим?

– Никак нет, ваше благородие. Для караула всегда с лишкой готовим.

На столе тут же появились наваристые щи с кусками зажаренного сала и перловая каша с бараниной. Огромные ломти грубого хлеба и куски коровьего масла. Глиняные кружки с темным, пахучим квасом.

– Вот это – ужин! – удивился Пани. – А что же тогда так скудно офицеров угощают?

– Таков порядок, – криво улыбнулся фон Пален. – Вот парадокс, Никита Петрович: солдат кормят на убой. И не дай бог, кто из рядового состава пожалуется на плохую пищу, – ответственного офицера сразу в карцер на неделю.

Цокая шпорами, тяжело протопал Аракчеев.

– Караульный котёл готов? – спросил он у дежурного унтера.

– Так точно! – ответил тот. – Кто пробу снимал?

– А вот, господа офицеры.

– Присаживайтесь к нам, Алексей Андреевич, – любезно предложил ему фон Пален.

Аракчеев недовольно засопел, втянул голову в плечи, длинные руки заложил за спину.

– Господа, ну как вам не стыдно, – с укором сказал он. – Трапеза предназначена для солдат. Хотите поесть плотнее – на то харчевня у дороги стоит. А за такие фокусы можно на гауптвахту загреметь.

– Просим прощения, Алексей Андреевич. Впредь не допустим сего безобразия, – заверил его фон Пален и, понизив голос, спросил: – Как Павел Петрович?

– Спит, – коротко ответил Аракчеев. – Вечерний вахтпарад я отменил, но к утреннему будьте готовы. Спокойного отдыха, господа. – И удалился.

– Он доложит о нашем незаконном ужине? – настороженно спросил Панин.

– Аракчеев? Никогда, – уверенно ответил фон Пален. – Но при случае вам все припомнит.

Коль вы всех и вся здесь так хорошо знаете, помогите нам вырваться. Нам нужно в Петербург, – взмолился Панин. – В долгу не останемся.

– Извольте, – просто сказал фон Пален, – только после утреннего вахтпарада. Ночью вы отсюда не уедете. На всех дорогах караулы. Шлагбаумы закрыты. Будете прорываться силой – караульные стреляют без предупреждения. Нужен пропуск, выписанный Аракчеевым. А он его вам не выпишет без дозволения Павла Петровича.

– Давайте все же попробуем уговорить Аракчеева, – настаивал Панин. Уж очень ему не хотелось оставаться в этом мрачном, холодном замке.

– Аракчеева? – хохотнул фон Пален. – Уговорить? Не смешите. Проще уговорить столетний дуб сплясать менуэт.

Плотно поужинав, мы отправились обратно в замок. В холле встретили Великого князя Александра. На юноше была накинута епанча, подбитая соболиным мехом. В руках он держал треугольную шляпу, украшенную белыми перьями.

– Вынужден вас покинуть, господа, – сказал он с тяжёлым вздохом.

– В столь поздний час? – удивился фон Пален.

– Коль Ея Величество, императрица требует к себе, – время суток не имеет значение.

По парадной лестнице спешил Великий князь Константин, так же одетый к дороге.

– Очень рад был с вами вновь повидаться. Вам повезло застать нас с братом в Гатчине, – сказал Александр. – Обычно мы проводим все время подле Императрицы. Бабушка с самого рождения опекает меня и брата. К отцу отпускает редко, да все торопит, чтобы мы поскорее возвращались.

– Но на дворе скоро полночь, – удивился Панин.

– У отца припадок. Когда он придёт в себе – неизвестно. Обычно доктор после припадка даёт ему снотворный порошок. Мы решили не ждать до утра, – выдал планы подошедший Константин.

Константин был ниже брата на полголовы, чуть уже в плечах и больше походил лицом на отца, нежели красавец Александр.

Быстрыми тяжёлыми шагами из сумрака анфилады вышел Аракчеев.

– Ваше Высочество, все же решили ехать сейчас? – недовольно спросил он.

– Вы уж простите нас, Алексей Андреевич, – развёл руками Великий князь Александр. – Сами знаете, императрица нагрузила меня государственными делами. Все твердит: будущий император должен с малолетства уметь управлять державой.

– Александр Павлович, – попробовал прервать его Аракчеев, намекая, что не стоит говорить так откровенно при посторонних.

– Ах, бросьте, Александр Андреевич, – махнул рукой Александр. – Уж графа Панина я знаю с детства, и у фон Палена гостил как-то в Риге. Это достойнейшие и честные люди.

– Благодарю, вас, – поклонился фон Пален. – Но что же вас так расстраивает? Быть в центре государственных дел, на мой взгляд, намного интересней, нежели проводить время здесь, в Гатчине. От вахтпарада до вахтпарада.

Аракчеев недовольно покачал головой, но промолчал.

Александр вздохнул:

– Меня все это очень тяготит: мои государственные обязанности, которые мне вовсе не по душе; намёки бабушки, о том, что я должен наследовать власть за ней; упрёки отца, поэтому же поводу…. По утрам я присутствую при докладах, веду государственную переписку…. Но я ни в чем не разбираюсь. Для меня политика, юриспруденция, договоры – тёмный лес. Ну, какой из меня император? А отец видит во мне соперника, думает, что я его предал. Но как я могу его предать? В чем здесь моя вина? – несвязно говорил он, глядя куда-то мимо нас, что выдавало его неуверенность. Вдруг он неожиданно прервал речь и быстро кинул: – Прощайте, господа.

Лакеи раскрыли двери. Пахнуло осенней сыростью. Александр и Константин вышли в ночь. Скрипнула дверца кареты, свистнул кнут, топот копыт – и все стихло.

– Позвольте вас спросить, – после долгой паузы осторожно обратился фон Пален к Аракчееву.

– Вы не поняли Александра? – догадался полковник.

Я думал – все это глупая молва. Неужели и вправду императрица хочет после себя передать престол внуку, минуя законного наследника?

– Ничего вам не могу сказать конкретного, господа. Не в моей это компетенции. Моё дело – артиллерия, – безразлично ответил Аракчеев.

– Но вам никогда не приходило в голову: что будет, если такое все же случится? – пытал его фон Пален.

– На кой вам это, господа? Живите сегодняшним днём, – недовольно буркнул полковник. – И не прислушивайтесь ко всякого рода болтовне. А ежели вам интересны дворцовые сплетни, так вон, – он брезгливо кивнул куда-то в сторону, – у графа Кутайсова спросите. Он полон сплетен, как комод бабьим бельём.

***

Кавалерские покои оказались вполне приличными, с просторными залами. Мебель простая, но добротная, подобрана со вкусом. Камины, правда, топили только в спальных комнатах, да и то – скудно. Кровати узкие, жёсткие, но удобные. А может мне так показалось после недели ночёвок на почтовых станциях.

Панин с фон Паленым раскурили трубки и беседовали о политике. В дверь осторожно постучали. Панин и фон Пален удивлённо переглянулись: кого это принесло в столь поздний час? Не дожидаясь приглашения, в комнату вошёл невысокий грузный человек. Одет он был не по правилам Гатчинского государства: малиновый бархатный колет; лосины нежно-розового цвета; башмаки с огромными блестящими пряжками. Лицом он тоже не походил на северянина. Смуглая гладкая кожа, совиные тёмные глаза и хищный горбатый нос. Мясистые губы слегка растянуты в угодливую улыбку. Вид у человека был нездешний и слегка отталкивающий.

– Разрешите? – произнёс он нагловато.

– Милости просим, – ответил фон Пален. – С кем имеем честь?

– Кутайсов, Иван Павлович, гардеробмейстер Его Высочества.

Мы по очереди представились.

– Рады вас видеть, – сказал фон Пален. – Аракчеев нам о вас рассказывал.

– Ах, что хорошего может сказать обо мне этот солдафон, – недовольно скривил губы гардеробмейстер. – Для него, кто не в военном мундире – тот недостойная тварь. А у меня, знаете, должность ответственная. Я парикмахерскому искусству учился в Париже и в Берлине у лучших мастеров.

– А к нам, вы, с каким вопросом? – с нетерпением подал голос Панин, которому ужасно хотелось поскорее лечь в кровать.

– Я по весьма деликатному дельцу. – Он повернулся к фон Палену. – Не ошибаюсь, вы же генерал-губернатор Курляндии?

– Да. Нахожусь в этой должности с прошлой осени. До этого три года был правителем Рижского наместничества.

– Вот вы мне и нужны, – расплылся Кутайсов в жабьей улыбке. – Решил я приобрести земли в Курляндии. Да боюсь оплошать. Места те не совсем хорошо знаю. Может, вы мне, как-нибудь, дадите пару советов?

– С удовольствием, – с готовностью ответил фон Пален.

– Вот и отлично! – обрадовался Кутайсов, достал из кармана колета золотую табакерку, усыпанную изумрудами. Достал таким образом, чтобы все могли полюбоваться столь дорогой вещичкой. Открыл крышечку. Предложил нам ароматный табак. Все, и я в том числе, вежливо отказались. Тогда он сам набрал щепоть, сунул в широкую ноздрю, зажмурившись, с удовольствием чихнул, спрятал табакерку обратно в карман.

– Как здоровье Павла Петровича? – осторожно поинтересовался Панин.

– Припадок прошёл, если вы об этом, – беспечно ответил Кутайсов. – Здоровьем наследник никогда не отличался. Вечно хворает, вечно простуды, а уж эти припадки у него часто случаются. Никакие лекари помочь не могут. Светила медицины из Франции, из Германии, даже из Турции приезжали. Осматривали, какие-то порошки прописывали – все без толку. А надо-то ему всего лишь покой. Он, знаете, все в делах, все в суете с утра до ночи. – Кутайсов понизил голос. – И уж очень беспокоится об этом манифесте.

– О каком? – заинтересовался фон Пален.

Императрица, говорят, сочинила манифест. Написала его втайне от всех. Сама же запечатала и строго-настрого приказала вскрыть только после её кончины. А в нем Её Величество требует, – он заговорил почти шёпотом, – чтобы власть передали Великому князю Александру, а Павла Петровича упекли бы в Петропавловскую крепость, а потом – на Соловки. Вот так. – Он скорчил печальную гримасу.

– Если никто не видел текст сего манифеста, то откуда такие слухи? – не поверил Панин. – При дворе много всякой чепухи несут. Не стоит всему верить.

– Не чепуха! – обиделся Кутайсов. – Мне сам Александр Павлович, Великий князь о том поведал. А ему императрица, матушка наша, намекала. Впрочем, не хотите – не верьте. Спокойной ночи. Рад был с вами познакомиться.

И он удалился, так быстро, как будто чего-то испугался.

– Что скажете об этом человеке, господа? – усмехнулся фон Пален.

– Мерзкий тип, – брезгливо передёрнул плечами Панин.

– А ведь он каждый день приставляет лезвие бритвы к горлу наследника.

– Брадобрей – он и есть брадобрей, – с нескрываемым презрением кинул Панин и рухнул на тахту. – Он же без роду, без имени. Насколько помню, его генерал Репнин взял в плен при Бендерах. Он был маленьким мальчиком. Потом Николай Васильевич прислал его наследнику в подарок.

– А я слышал, что его освободили из турецкого плена, когда генерал Толебен освобождал Кутаиси, – высказал свою версию фон Пален. – И что он не турок, а чистокровны грузин, да ещё княжеского рода.

– Княжеского рода? – привстал на локтях Панин. – Да вы на рожу его льстивую посмотрите. Разве это князь?

– Тише, тише, Никита Петрович, – зашипел на него Фон Пален. – Какой же вы неосторожный, а ещё при дворе служили. У стен есть уши. Вот увидите, этот самый Кутайсов лет через пять в графы выбьется, а то и в князья. – Фон Пален обратился ко мне: – Вот вам, молодой человек, две лестницы, по которым можно взобраться, чтобы сделать себе имя и состояние: первая – Аракчеев, как верный и преданный пёс, и вторая – Кутайсов, льстивый угодник. Оба пути трудные. Вам надо выбирать, ведь у вас нет влиятельных родственников или покровителей.

– Покровителей нет, – согласился я. – Но путь Аракчеева мне более приемлем. Уж лучше воевать, чем бороды брить.

– Достойный ответ, – усмехнулся фон Пален и одобрительно похлопал меня по плечу.

***

– Господа офицеры! Подъем! Форма парадная! – разнёсся в гостиной громкий голос Аракчеева. Офицеры вскакивали с постелей. Слуги внесли свечи.

– Господи! – в ужасе воскликнул Панин, взглянув на циферблат золотых часиков, вынув их из кармашка жилета. – Ещё только четыре утра!

– Уже четыре утра, – безжалостно поправил его Аракчеев.

– А где мой лакей? – поинтересовался Панин. – Кто мне поможет одеться?

– Сами, уважаемый Никита Петрович. Сами! Никаких лакеев, – поторапливал Аракчеев.

– Кофе в постель не подать? – издевательски засмеялся фон Пален, натягивая ботфорты. – Торопитесь. Опоздаем к построению, потом останемся без завтрака.

Жуткий ледяной ветер гулял по плацу, пытаясь задуть факела. Редкие снежинки кружились в бешеном вихре. Сквозь рваные облака проглядывали звезды. Иногда показывалась неполная луна. Ровными шеренгами застыли полки гренадёров и егерей. Эскадроны кирасир, драгунов и гусар подтягивались к флангам.

Наследник в парадном мундире, под знамёнами Гатчинского государства уже стоял на парапете у главного входа и внимательно наблюдал за построением. Справа и слева от него застыли адъютанты.

– Опаздываете! – упрекнул он Панина и фон Палена. – Слева от меня, – указал наследник.

Подбегали командиры подразделений и докладывали: сколько больных, сколько в наряде и какие есть жалобы от рядового состава. Когда подбежал очередной командир роты гренадёров, Павел Петрович недовольно сдвинул брови:

– Почему вы докладываете, капитан Стошев? Где майор Коганов?

– Подвернул ногу, – ответил капитан. – Нынче в лазарете.

Бригадир Панин, Никита Петрович, – окликнул наследник. – Приказываю вам на время вахтпарада возглавить роту.

Панин удивлённо захлопал глазами, открыл было рот, чтобы возразить.

– Цыц! – толкнул его локтем фон Пален. – Выполняйте.

– Но я не умею, – протестующе шепнул он.

– Вы сдурели! – так же шёпотом возразил фон Пален. – Бригадир, и не умеет командовать ротой? Выполняйте, ради бога! Иначе загремим на гауптвахту.

– Слушаюсь! – гаркнул Панин и побежал вслед за капитаном Стошевым.