Кабинет доктора медицинских наук патологоанатома Брянского Якова Моисеевича был истинным образцом рабочего места заслуженного человека. Старинная, основательная и прекрасно сохранившаяся мебель. Взять хотя бы дубовый стол под зеленым сукном, а на нем тяжелая бронзовая лампа. По краям стола высились толстые тома медицинской литературы. Книги так же заполняли открытые полки и высокий шкаф. Яков Моисеевич любил чистоту и комфорт, считая их самыми необходимыми вещами для плодотворной работы.
– Евгений Иванович, добрый день, – привстав из-за стола Брянский пожал протянутую Евгением руку и едва заметно повел ноздрями. – Вы ели на вокзале и выпили бутылку пива, пока я вас здесь жду?
– Яков Моисеевич, – кашлянул Борисов и поспешно прикрыл рот рукой, – я.. – смутившись, продолжил Евгений, но врач уже не скрывал улыбки.
– Извините, не хотел вас смущать. Присаживайтесь. Честно говоря, я заметил в окно, как вы вышли из машины. Машину эту я часто вижу у станции, и знаю, что это такси. Значит, вы приехали от станции, а зачем вам ходить на станцию, если по дороге от отделения до морга, она вам не по пути. Вот я и решил, что вы с утра в делах и просто вырвались перекусить.
Дедукция Брянского не была высшим пилотажем, но ход мыслей патологоанатома отдавал такой незатейливой и беззлобной теплотой, что Борисов невольно улыбнулся, почувствовав себя школьником.
– Ладно, отвлеклись, а теперь к делу. Вот заключение, – сказал врач, протягивая исписанный лист.
Следователь быстро перевел взгляд на мелкий убористый и по истине каллиграфический почерк. Из текста следовало, что возраст погибшей был около тридцати четырех – тридцати шести лет. Женщина продолжительное время употребляла наркотики, что привело к практически полному разрушению печени. Следов алкоголя Брянским выявлено не было. Последний прием наркотических веществ, по расчетам патологоанатома, произошел вчера в первой половине дня. Причиной смерти значилась остановка сердца из-за разрыва сердечной мышцы с одновременным кровоизлиянием в мозг. Сама смерть произошла в интервале между первым и третьим часом после полуночи. Следов насилия, будь то удушье, проникающие или огнестрельные ранения, а также колотых и резаных ран патологоанатому обнаружить не удалось.
– Пф, – выдохнул следователь, – есть над чем подумать. – Что она употребляла установить не удалось?
– Скорее всего, героин. Странно, что она не сразу умерла от передозировки.
– Т.е. вполне вероятно, что она закончила жизнь, запутавшись в проводах подстанции?
– Евгений Иванович, у нее на теле помимо шрамов, к которым мы еще вернемся, я обнаружил ожоги. Вы ведь еще до конца не дочитали?
Борисов покачал головой и вернулся глазами к заключению.
– Угу, угу, – задумчиво произнес следователь, переваривая прочитанное.
– Так вот, эти ожоги, – продолжил Брянский, заметив недоумение полицейского, – приведшие к разрушению стекловидного тела, проще говоря: из-за чего у нее отсутствуют глаза, произошли до встречи с трансформаторной будкой. Разница в несколько часов, и это я могу вам сказать точно.
– Да что ты будешь делать… – Евгений выругался одними губами, зная, что Брянский терпеть не мог сквернословия. – Вы ведь как всегда в этом уверены, и мне даже оскорбительно переспрашивать у вас об этом?
– Не оскорбительно, но я уверен. В секционной я вам все покажу.
– Без глаз она бы на этот мост точно не пришла.
– Тут даже не в глазах дело. На мосту, а точнее, когда она получила вторые ожоги, она была уже час-полтора как мертва.
– А вот эти вот первые ожоги, они могут быть бытовые? Глупый вопрос, да? – поспешно поправился следователь.
– Лично я, не представляю, как можно дома получить удар током такой силы, чтобы глаза вытекли. Остановка сердца – да, вероятно, но здесь было огромное напряжение. – Брянский поднялся из кресла и пригласил следователя пройти с ним к осмотру тела.
Секционная комната, где проводилось вскрытие, располагалась в восточном крыле здания. Идя по коридору, Борисов обратил внимания на темную, обшарпанную дверь и спросил у врача, куда она ведет.
– Там раньше комната отдыха была для дежурного, но я предпочитаю кабинет. Я же здесь практически круглые сутки, если что-то надо или, когда вскрытие, конечно, санитара подключаю, но в основном он мне здесь не нужен.
– Понятно.
Железный стол с привинченными к полу ножками вспыхнул под лучами искусственного света, наполнившими комнату вслед за щелчком выключателя. Борисов не одну сотню раз видел его, также, как и стоящую рядом этажерку с блестящими, аккуратно разложенными инструментами. На столе лежало боком обнаженное женское тело. Голова девушки покоилась на деревянной подставке и была упакована в целлофановый пакет. Такой способ применяют в морге для лучшей сохранности лица, с целью упрощения последующей процедуры опознания. На теле помимо уже знакомых Евгению шрамов-звездочек виднелись и другие, до этого скрытые остатками одежды. Эти новые шрамы были похожи на миниатюрные, скрученные деревья без листьев. От толстого ствола отходили тонкие ломаные веточки, сужающиеся к концу.
– Вот, это от удара электрическим током высокого напряжения. – Надев перчатки, Брянский дотронулся до красного ствола, выросшего на спине погибшей. – Смотрите, толстый конец берет начало у волосистой части головы. Здесь, предположительно и было место касания с источником.
Борисов кивнул.
– А это, что за точки? – следователь обратил внимание на едва заметное свело-синие пятно, отпечатавшееся на коже чуть выше границы свежего шрама.
– М, – протянул патологоанатом, натягивая пальцами кожу на шее женщины, – на первый взгляд похоже на след от гематомы, но, может, это какая-то краска. Ладно, это я потом посмотрю.
– Хорошо, что у нас дальше?
– Теперь смотрите сюда. – На этот раз патологоанатом указал на обнаженные стопы и икры погибшей. – Вот здесь ожоги схожие, но только на первый взгляд. Не буду хвастаться, но я с особым вниманием отнесся к их изучению, и обнаружил, что степень омертвения ткани различная у ожога на шее и на ногах. Отсюда и вывод, что вторые ожоги произошли посмертно, спустя час-полтора.
Борисов наморщил лоб и медленно выдохнул.
– Так, а что если, она упала сначала на верхние провода, и умерла, а потом осела по какой-то причине и получила второй удар от касания с железным ограждением? Такой вариант возможен?
– Теоретически – да, я не могу этого исключать, но был ли в подстанции ток после первого короткого замыкания? Странно, что эта будка вообще не загорелась.
– Да, надо бы с инженерами проконсультироваться. Будка железнодорожникам принадлежит.
– Вот и спросите у них. О пропавшей никто не заявлял, документы не находили?
– Нет, ничего. А что вы скажите вот об этой наскальной живописи? – Борисов, надевший перчатки сразу после врача, провел белым пальцем по ребрам девушки. Под латексом омертвевшая и потерявшая эластичность кожа бугрилась, образовывая бескровные складки, напоминавшие голенище сапога.
– А вот это, я вам скажу, еще интереснее, – Брянский лукаво улыбнулся.
– Не поймите меня превратно, но ваша улыбка меня напрягает. Что за десерт вы мне приготовили?
– О, этому десерту уже много лет. Никак не меньше десяти, а то и двенадцати.
Брянский переложил погибшую на спину и развел её руки в стороны.
– Так, лучше видно?
– Видно, но я не очень понимаю, что это. – Евгений внимательно смотрел на распятую девушку с надетым на голову черным целлофановым пакетом. Через туловище девушки от основания шеи до половых органов бежала узкая полоска свежего шва. По обеим сторонам от шва симметрично, словно крупные веснушки разбегались коричневатые точки. Борисов покачал головой.
О проекте
О подписке