Глава третья

Участок и дом, принадлежащие фамилии Меньшиковых относились к шестому отделению полиции города Клина. Туда и направилась Алла Михайловна, выйдя из морга. Погода стояла прекрасная, и если до морга, Меньшикова ехала на такси, то до отделения решила прогуляться пешком и предаться легкой ностальгии, которая, впрочем, ей была совсем не свойственна. Со смертью отца Алла Михайловна внезапно осознала, что она, как старшая дочь, становилась теперь и старшей в семье. Несмотря на то, что и у отца и у матери были братья, сестры и племянники, причем многие из них носили такую же фамилию, Алла Михайловна главной ветвью семейного дерева считала собственную.

Асфальт в городе независимо от того, лежал он на тротуаре или на проезжей части, перевидал на своем веку десяток зим, оставивших глубокие морщины. Весной быстрые ручейки, заполняя трещины, стремились к редким водостокам, застывая с ночными заморозками, как остекленевшие вены. "Твою мать, ностальгировать лучше в кроссовках", – к такому выводу Алла Михайловна пришла в три раза быстрее, чем к отделению полиции, и решила поймать машину.

Записавшись у дежурного, женщина поднялась на второй этаж, где располагался кабинет следователя. Едва Меньшикова постучала и приоткрыла дверь, как из кабинета раздался суровый мужской голос.

– Подождите.

Женщина поспешно притворила дверь и опустилась на стул, стоявший около кабинета. Оставшись наедине, Алла вновь погрузилась в размышления о предстоящем разговоре с полицией, но не смогла надолго сосредоточиться и сбилась.

Дверь кабинета открылась и по коридору застучали высокие шпильки, отлично дополнявшие стройные женские ноги. Меньшикова проводила взглядом их обладательницу, сама до конца не осознавая, что могло заставить ее повернуться.

– Вы ко мне? – следом за женщиной на каблуках, на пороге кабинета возник высокий мужчина в штатском.

– Мне нужен следователь Борисов, – Меньшикова едва успела закончить, как мужчина отстранился от двери и жестом пригласил войти.

– Присаживайтесь.

Пройдя внутрь Алла опустилась на стул аналогичный стоящему в коридоре. Почувствовав, что сидение еще не остыло от ягодиц предыдущей посетительницы, Меньшикова поспешно одернула дорогой жакет от спинки и сместилась на край.

Обойдя стол, полицейский опустился в потертое кресло радостно скрипнувшее, почувствовав хозяйский зад. Следователя звали Борисов Евгений Иванович. Ему было тридцать четыре года и именно на столько он выглядел. Это вечное соответствие возрасту ничему не удавалось замаскировать. Небритость, усталость, легкий алкоголизм, тяжелый бодун, штатское или форма, не имели значения, Евгений выглядел ровно на тридцать четыре так же уверенно, как на тридцать три год назад.

Следователь кивнул, поймав взгляд Аллы.

– Рассказывайте.

– Меня зовут Алла Михайловна Меньшикова, я дочь Михаила Ефимовича Меньшикова. Двадцать четвертого апреля мой отец скоропостижно скончался, я в это время была за границей, похоронами занимался младший брат, сын покойного, – уточнила женщина, – и вскрытия не делали.

Следователь встряхнул головой, стройный рассказ внезапно оборвался, но Алла, заметив это быстро поправилась.

– Понимаете, отцу было шестьдесят восемь лет, слабое сердце, а полтора года назад ему делали операцию в Германии, – Алла начала сыпать все факты в одну кучу. – В итоге нет заключения о причине смерти, подтвержденного вскрытием.

– В каком итоге? Стоп, давайте по порядку, – покачала головой Борисов и начал самостоятельно пересказывать услышанное. – У вас умер отец, соболезную.

В этот раз соболезнования были явно дежурными, но вежливость требовала вежливости, и Алла поблагодарила полицейского.

– Он умер дома или в больнице?

– Дома.

– Ваш брат, сын покойного, написал отказ от вскрытия на основании того, что у отца давно наблюдались и фиксировались проблемы с сердцем, и не было обнаружено следов насильственной смерти?

– Не было.

В словах следователя сквозила ледяная рассудительность, возводившая барьер между финансовыми интересами Меньшиковой законными правами на них.

Подавшись вперед всем корпусом, следователь спросил:

– Вы кого-то конкретного подозреваете? В противном случае об эксгумации не может быть и речи. – Борисов не стал ходить вокруг да около, почувствовав истинный интерес посетительницы.

– Да, – неожиданно для самой себя выдала Меньшикова, встрепенувшись и гордо откинув голову. Подобная поза придала решительности всему её образу.

– Кого? – еще больше наклонившись вперед, спросил Борисов, моментально скопировав манеру общения собеседницы. Нависнув над столом, Евгений вонзился немигающим взглядом в женщину. Со стороны они походили на разноименные части магнита, подрагивающие от близости полей и обменивающиеся волнами невидимой, но четко осязаемой энергии. Стоило одному из них отвести взгляд, моргнуть или дернуть скулой и прежнюю связь восстановить было бы невозможно.

– Брата, – одними губами прошептала Алла, после чего они оба как по команде синхронно откинулись каждый на спинку своего посадочного места. Кресло скрипнуло, магниты разъединились, и, несмотря на шокирующее обвинение Меньшиковой, общая напряженность в кабинете пошла на убыль.

Алла до последнего не знала, что ответит именно так. Всем своим видов она старалась выказать веру в подобное происшествие. От пристального взгляда следователя ей стало не по себе. Обвинение родного брата в убийстве отца, подозрение на близкого родственника, высказанное не абы кому, а следователю уголовного розыска, полицейскому. Краска залила лицо женщины, Борисов вновь придвинулся к столу и взял ручку.

– Я должен вас предупредить, что по закону вы не обязаны свидетельствовать против близких родственников, но ваше устное заявление, ввиду его серьезности, нуждается в проверке.

Отступать было некуда и Меньшиковой ничего не оставалось, как, придать лицу максимальную невозмутимость.

– Нет. Я сболтнула лишнего, – женщина поджала губы и прерывисто задыша, – вы так это все сказали, так подействовали на меня. Боже упаси, мой брат тут абсолютно не при чем.

– Пф, – отбросил ручку Борисов, вновь откидываясь на спинку, – женщина, если вы пошутить пришли, то выбрали неудачное место, у нас не цирк.

– О, это все моя трагедия. У меня определенно что-то с рассудком, мне срочно нужно домой, извините, – качала головой Меньшикова, направляясь к двери.

Алла Михайловна еще не успела взяться за ручку, как дверь сама распахнулась. Стоявший за порогом сначала сделал шаг, но затем, заметив женщину, остановился, пропуская Меньшикову в коридор. Алла выскочила на улицу, и первой попуткой поспешила домой.

Глава четвертая

– Женский день?

– Да иди ты в баню, Ген, с ума посходили эти бабы, – шаря по ящикам стола в поисках сахара, буркнул следователь вошедшему коллеге-криминалисту. – Представляешь, одна говорит, что её сосед хотел изнасиловать. Пришла заявление писать. Одета, будто на панель собралась, а из аргументов одни домыслы, даже не намеки. Он ей якобы под юбку заглядывает постоянно, когда под машиной возиться, а она мимо проходит. По десять раз за день. Вторая – что только вышла, – кивнул на дверь Борисов, – видал? Так вот, пришла и предложила батю её раскопать. Недавно умер, а заключение со вскрытия не дали. Я спрашиваю, считает ли она смерть насильственной, может, подозревает кого, а она ничего умней не придумала, как на брата все свалить. Наследнички гребанные этого Меньшикова, ну ты знаешь.

– Погоди, погоди. Так это дочь Меньшикова?

– Алла Михайловна, тьфу ты черт, – Борисов остановился посреди кабинета, едва не дойдя до закипавшего чайника, –ее брат, он, вроде наркоманил когда-то?

– Да, было дело, – заметил криминалист, – года три назад после облавы на ночной клуб, чтобы его отмазывать из областной прокуратуры приезжали.

– Мда.

– Такой отца за дозу не пощадит.

– Твою мать, Ген, ну где ты раньше-то был, – вопрос Борисова был в большей степени риторический, поскольку Евгений и сам прекрасно знал, где был его напарник, – ты пока по магазинам бегаешь, а… – не закончив, махнул рукой следователь.

Геннадий Андреевич Шилов всегда ценил своего напарника за невероятную динамику эмоций. Борисов был из тех, кто моментально вскипает и заводится с пол оборота, сохраняя при этом ясность ума и не теряя контроль над ситуацией. У криминалиста и следователя получался отличный симбиоз, когда каждый честно готов признавать сильные стороны напарника и собственные недостатки. Чем серьезней и опасней работа, тем больше должно быть простоты в отношениях между коллегами, причем не попустительства или халатности, а именно тонкого мира взаимопонимания, предугадывания. Шилов, в свою очередь, был человек тонкой душевной организации, отчасти даже склонный к мистицизму, хоть и глубоко скрывал этот факт под бронежилетом рабочих будней.

– Вот ты меня завёл, и теперь надо ехать.

Следователь стоял у окна, глядя на белые от цветов яблони. Мелкие листочки еще только начинали разворачиваться, а старые серые ветви уже вовсю были усыпаны дрожащими на ветру лепестками, обрамлявшими золотистые тычинки.

– Можем же просто пригласить на разговор этого Меньшикова младшего, чем тебе не подходит такой вариант?

– И он придет и сознается, что наркоман со стажем, отца убил, а паровозом и пару глухарей на него повесим?

– Было бы неплохо, но тогда мы останемся без работы.

– Сейчас быстренько смотаемся, оценим обстановку. Я, знаешь, Ген, вообще-то сомневаюсь в правдивости этой Аллы, но, после твоих заявлений, не успокоюсь, пока сам не посмотрю.

– Отлично, все на меня теперь свалил. Жень, я не беспокоюсь, так что, может, сам съездишь?

Борисов закатил глаза и выругался одними губами, на что Шилов поспешил заверить напарника, что все-таки готов составить ему компанию, отложив текущие дела.

Особняк семьи Меньшиковых находился хоть и не рядом с отделением полиции, но все еще подпадал под определение пешей доступности. За разговорами время, как и дорога, пролетели быстро лишь для одного из полицейских. На майские праздники жена затащила Шилова на очередную распродажу обуви, организованную, как гласило из рекламы, таможенниками. Геннадию было все равно, но ради удовлетворения покупательской потребности супруги, пришлось купить пару ботинок, которую, как оказалось на третий день, разносить было просто невозможно.

– Как новые боты? – непринужденно спросил Борисов, уже наслышанный о покупке.

– Зря я тебя послушал, надо было на машине ехать.

– Этот май весельчак…– с улыбкой начал Евгений.

– Что это у тебя такое лирическое настроение?

– Да ты знаешь, никогда не присутствовал на эксгумации. Вот идем, все вокруг в цветах, природа пышет жизнью, а мы, скорее всего, поедем выкапывать труп, – Борисов перевел взгляд на начавшего прихрамывать коллегу, – вот Брянский обрадуется, а то все хвастался, что подснежников в этом году нет, а тут на тебе, полноценный крот, или как это у них называется? Землеройка?

– В очередной раз поражаюсь твоему безграничному оптимизму, может, на радостях и ботинками махнемся?

– Сам себя заковал, сам и таскай свои кандалы, да вот уже и пришли, – кивнул Борисов на высокий кирпичный забор.