Константин Бенев
Эпилог

Темнота. Она такая густая, что не видно пальцев на вытянутой руке. И совсем не имеет значения, что глаза давно привыкли к мраку: для того чтобы видеть, нужно хоть чуть-чуть света, хоть крохотный лучик. А тут его нет.

Плюх! Это очередная капля оторвалась от потолка, разрезала черноту напополам и звучно хлопнулась в небольшую лужицу на полу. Вслед за этим послышался скрип, словно что-то сдвинулось с места, потом еще… и еще… И вот темнота расступилась…

Бетонные стены, повалившийся на бок шкаф, свисающие со стен лохмотья обоев, стол. За столом – человек, с остервенением вращающий ручку динамо. Лампа, наконец-то, ожила окончательно.

Мужчина откинулся, вздохнул с облегчением.

– Жив еще…

Да, жив. Пока жив. Из последних сил. Но жив!!

Вот уже несколько дней как не стало Горшнева. Вдвоем они еще как-то поддерживали друг друга, подбадривали: помощь придет, обязательно придет! Теперь все одному. И вода, и последний сухарь. И надежда. И страх. Липкий, мерзкий ужас. А вдруг нет?.. И сердце заходилось в бешеном ритме, а воздуха не хватало.

Потом приступ проходил, уступая место злости: не дождетесь, он еще поживет! Может, эта злость и заставляла его сопротивляться сумасшествию?

Вот и сейчас…

– Нет! Прочь! Убирайся!!!

Мужчина взмахнул свободной рукой, отгоняя невидимку…

* * *

– Здравствуй, Беркут! – начстанции Баженов вышел из-за стола, протянул руку для приветствия. – Очень кстати вы у нас появились, видать не зря вас ангелами кличут.

– Здравствуй, Семеныч, – Беркут пожал протянутую руку. – А кто же, если не мы? Докладывай, что тут у вас произошло. Серьезное что?

– Серьезней некуда…

Баженов открыл дверцу шкафчика, достал стаканы и бутылку.

– Ты присаживайся, давай, в ногах правды нет. Предупреждаю, у меня тут с закуской проблемы, вот если только «невским шоколадом».

Вслед за бутылкой на столе оказалась тарелка с коричневатой субстанцией. Грибной шоколад.

– Мягко ты стелешь, Семеныч, видать действительно худо у вас…

– Ты выпей, коньяк хороший, не бодяга. А потом и поговорим.

Пьянящий аромат заполнил комнату… От такого захочешь – не откажешься. Беркут выпил свою порцию маленькими глотками, смакуя напиток, прислушиваясь к ощущениям: вот спиртное провалилось в желудок, оставив во рту давно забытый привкус винограда, вот тепло разлилось по всему телу, вот слегка ударило в голову…

После многодневной вылазки это было самым что ни на есть лучшим средством восстановления…

– К делу.

Баженов развернул на столе старую, видавшую виды карту питерского метро.

– Смотри. С кордонов донесли: с Югры нечисть прет. Именно прет, такого еще не было. Что там с ними произошло – одному бесу ведомо, но теперь это серьезная сила. И движутся они прямиком на нас.

Начальник замолчал, словно обдумывая что-то. Беркут тоже молчал: не ему решать, Баженов в обстановке ориентируется лучше, и наверняка придумал для этой своры специальную кару. А им, Ангелам, ее исполнять…

Словно прочитав его мысли, тот продолжил.

– Ты пойми, есть у нас время для эвакуации, нет ли – этого никто не знает. А рисковать колонией я не имею права. Ставить заградпосты – пустая затея, сметут всех, не остановишь. Остается лишь одно. Смотри, – Баженов указал на карте район за пределами Большого Метро. – Эта карта – раритет. Местная реликвия. Еще до Великой Отечественной выпущена. Вот тут, – Баженов еще раз ткнул пальцем в карту, – заброшенная ветка, которая ведет на Лебяжье. Строили ее с тем условием, чтобы к войне подготовиться получше. Участок этот местами разрушен, но пользу принести еще сможет. Задача твоему отряду – заставить эту гадину завернуть туда, а там пусть несется хоть до самого Ломоносова. Но, – Баженов выдержал паузу. – Есть одно большое «Но». Если у вас не получится, то придется рвануть туннель вот в этом месте, – он опять ткнул пальцем в карту, – тут есть место, где можно укрыться. Вся эта орава свернет на Лебяжье, ей деваться будет некуда, ну а вам… Вам придется подождать, пока мы до вас докопаемся. Сможешь?

Баженов внимательно посмотрел на Беркута. Тот отметил про себя, что глаз начстанции дергается – верный признак волнения.

– Семеныч, ты же знаешь: Ангелы идут туда, куда простым смертным путь заказан. Когда выступать?

Баженов разлил по стаканам остатки.

– Вчера…

* * *

Вчера. А вот сколько на самом деле прошло времени? Неделя? Две? Беркут сбился со счета…

Вначале все было вроде хорошо… Отряд разделился на две группы по три человека. Первая тройка должна была принять удар на себя и заставить заразу поменять направление, потом присоединиться к остальным и замуровать вход окончательно. И им удалось это. Почти…

Скорее всего, где-то был схрон с боеприпасами, старыми, еще с той войны… Ребята так и остались навсегда держать оборону. Вечная им память.

Беркут и двое бойцов укрылись, сумели. Карта не обманула. Эх, Баженов, что ж ты схрон-то не нашел?..

Но туннель запечатан, гарантированно, свора ушла в сторону. И они успели-таки спрятаться, карта не обманула. Это ли не везение?

Беркут усмехнулся. Везение…

Ромка Куликов ушел первым, его задело взрывом, никаких шансов… Он так и не пришел в сознание. Остались он и Горшнев… И тишина. Оглохшие после взрыва, они были похожими на рыб на песке, что жадно хватают ртами воздух. А она, как паутина, обволокла все вокруг. Они с Мишкой пробовали перекричать ее, но становилось еще хуже: отсутствие звуков сводило с ума, тишина после крика вызывала ужас. И еще нужно было экономить свет. Они сообразили это слишком поздно. Как и то, что есть подзарядки… Чертова контузия! А Мишка, гроза всей нечисти, оказывается, боялся темноты. Не той, что являлась их постоянным спутником в бесконечных туннелях метро, нет. Он боялся темноты, которая накрывает тебя, как пледом. Окунает в ужас, не давая опомниться: минута, другая – и ты начинаешь искать какой-нибудь выступ, поручень, и, не находя его, впадаешь в панику. Мишка, Мишка… Горшнева накрыла волна ужаса, когда Беркут в очередной раз пошел проверить завал, прослушать тишину. Вступив в бой с невидимым противником, Мишка проиграл: пуля срикошетила от стального шкафа…

Теперь его очередь – он знает, чувствует – страх убьет и его. Смешно. Он, Беркут, не знающий страха, Ангел, не раз спасавший других от ужасов нового мира! Но, видать, пришло время платить по счетам, время реванша для того, что он с такой яростью уничтожал. Все чаще приступы паники, все реже просветы в сознании… Еще немного, и сердце не выдержит. Или не выдержит рассудок. И неизвестно, что хуже.

Свет всполохами забегал по помещению. Лампа разряжалась.

– Сейчас… Сейчас, родимая, – Беркут вновь начал жать на ручку подзарядки.

Только не остаться вновь в темноте, только не остаться без света! Иначе все, каюк… Иначе опять будут эти видения. Умом он понимает – это просто игра воображения, сенсорный голод (о! даже определение вспомнил!)… Но стоит лишь остаться в темноте, и здравый смысл позорно сбегает с поля боя. Безумие побеждает. А пока ему удается сдерживать натиск, надо закончить одно очень важное дело. Очень важное!..

Когда лампа вновь стала давать достаточно света, Беркут расстегнул куртку и, порывшись во внутреннем кармане, достал сверток, бережно развернул его. Светловолосая девушка улыбалась и подмигивала ему с фотографии…

– Ну здравствуй…

Он хорошо помнил тот солнечный день в пригороде Киева. Лето. Было очень жарко. Они с семьей отправились на экскурсию. Соломенные крыши домиков и золотящаяся пшеница добавляли жара в и без того раскаленную донельзя атмосферу. Солнце, казалось, было вездесущим, и ему никак не удавалось поймать жену в объектив так, чтоб оно не мешало ему.

– Оля, ну стой же ты на месте! – он пытался быть требовательным, хотя на самом деле ему доставляло огромное удовольствие наблюдать за тем, как она строит рожицы. – И прекрати щуриться!

– Слушай, Беркут! Я сейчас вообще раздеваться начну перед объективом! Ты решил из жены себе гриль на вечер приготовить?!

Какое чудо, что эта фотография сохранилась. В какой-то момент ему показалось, что он опять там, в солнечном и жарком Киеве, что сейчас вдруг появится Ольга, а вслед за ней дочка. Такими, какие они были тогда, четверть века назад…

Капля воды вновь сорвалась с потолка и оборвала видение… Ну вот, еще час прожит. Беркут заметил: капля падала раз в час. Редко. Но какая-никакая стабильность. И вот уж от чего-чего, а от жажды он не умрет. Беркут хрипло рассмеялся, но потом зашелся в натужном кашле. И тут же испугался, настолько инородными, чужими были тут и смех и кашель.

Пожалуй, пора. Пока еще есть силы, пока в трезвой памяти и своем уме.

Бумага и карандаш всегда были при нем.

– Напишу-ка я тебе письмо, жена. Если Семеныч сдержит слово, то помощь придет. И тогда все будет хорошо. А не успеет… Тогда будет тебе это последним приветом.

Ну вот почему именно сейчас? Почему именно так? Чем, какими своими грехами заслужил он ТАКУЮ смерть? Пережить всех… Знать, что не сможет существовать с этим грузом, не сможет смотреть в глаза их родным? Каково это, а?..

– Простите меня. Если сможете.

* * *

Здравствуй, родная моя!

Ничего, что я иногда буду писать не в ту степь? Я не часто говорил тебе ласковые слова, теперь вот хочется наверстать. Тут очень темно и холодно, а еще очень тихо. Помнишь, мы мечтали с тобой, чтобы было темно, тихо и никто не беспокоил? Оказывается, это не так уж и хорошо, так что, не жалей. Сейчас мне больше всего хочется попасть домой, знай, я всегда скучал по тебе и дому. Ты обижалась, когда я уходил надолго, я знаю, хоть ты и не говорила. Но я не мог иначе, и очень благодарен тебе за то, что ты понимала это. За то, что не упрекнула ни разу, за то, что терпела, верила и ждала. Бог, хоть и послал мне испытания в конце жизни, но был милостив: он подарил мне тебя. Помнишь, как мы с тобой сидели долго-долго, прислонившись спинами, и молчали. Да слова и не нужны были. Тебе нужно было домой и мне, но мы не могли оторваться друг от друга. Отдал бы сейчас все за то, чтобы повторить это. Смешно, у меня сейчас и нечего отдавать. Жизнь уходит, а душа принадлежит Богу. А еще ты говорила, что голод постоянно напоминает тебе, что жива. Я хочу, чтоб ты знала: о том, что я жив, напоминаешь мне ты. Постоянно, каждое мгновение.

Чмокни за меня Аленку, передай, что люблю и верю – все еще будет у нее хорошо. И вообще, не унывайте. И верьте в чудеса, они, правда, случаются. Мне ли это не знать, командиру отряда Ангелов… Только, отряда больше нет. Наверное, он понадобился Богу для других дел. Но все равно, если вам понадобится помощь, – просто подумайте обо мне, и я приду!

Ну все. Пора прощаться… Целую. Люблю.

Р.S. А помнишь нашу любимую?

 
Ты у меня одна.
Словно в ночи луна.
Словно в году весна.
Словно в степи сосна…
 

Беркут сложил письмо, подложил его под лампу. Ну вот… Теперь еще черкнуть пару строк Баженову, и ждать…

* * *

Тишину туннеля нарушил звук падающей породы. Шум усиливался с каждой минутой.

– Дошли! Дошли, Семеныч! Ребята, вы тут? Жи… вы…?