– Мы уже упустили время, княже, – Годослав голову не опустил, а, наоборот, поднял, и посмотрел Бравлину в глаза.

– Объясни, чего ты опасаешься. Я не понимаю.

– Ты был хорошим князем для своего народа. Ты о своем народе заботился, и твой народ тебя любит. Я это одобряю, и могу только мечтать о такой поддержке своего народа.

– Ты считаешь, что твой народ не любит тебя?

– Я сомневаюсь в этом. Но я не был еще никогда князем своего народа. Народ может любить меня, как княжича, сравнивая с моим отцом, которого народ не любил, и только боялся. Батюшка Буривой жертвовал городом, забирал его богатство, и все тратил на Бьярмию, которую в итоге Войномир у него отбил. Чего ждать от сына неистового Буривоя, словене не знают, хотя считают меня иным человеком, нежели был мой батюшка. Тем не менее, значительная часть моего народа мне не доверяет. И, если посадский совет не решится вручить мне символы власти, будет назначено вече, которое и должно будет назвать имя нового князя. А, согласно нашему закону, посадский совет не имеет права самостоятельно решать, кому быть князем. Меня мог бы оставить за себя умирающий отец. Это было бы законно. Но не посадский совет. Потому, думаю, волхв Вандал, когда я заезжал к нему по дороге из крепости Карела, и требовал, чтобы я торопился. Вандал – видящий человек. Ему открыто многое в прошлом и в будущем. Но я все равно не успел. И какая теперь у нас складывается картина?

– Какая картина? – не очень понял Бравлин, что объяснял ему Гостомысл.

– Посадский совет значительной своей частью будет подкуплен Здравенем и Ворошилой. Бояр подкупить – дело не сложное. Другая часть посадского совета как боялась моего батюшку князя Буривоя, так же, в той же степени, не доверяет мне, ожидая, что я буду продолжать войну за Бьярмию, и вообще буду продолжателем дела отца, как вообще-то, честно говоря, и полагается сыну. То есть, две трети посадского совета выскажутся за проведение вече и общие выборы князя. Оставшаяся треть вообще не будет знать, за что выступать, и будет советоваться по своим концам и кварталам с народом. Там тоже невозможно предсказать решение советников. В итоге за меня может высказаться меньшинство. Подавляющее меньшинство. И совет предпочтет переложить ответственность со своих плеч на общие городские плечи. То есть, на решение вече.

– Ну и что с того? Вече, так вече. Это будет законным решением. Как мне говорили, кроме тебя в Славене нет ни одного достоянного претендента на княжеский стол.

– Есть такой претендент! – резко не согласился княжич Гостомысл.

– Кто? – удивился князь Бравлин.

– Ты. Как т хочет того Здравень со своими приспешниками.

– Но я не собираюсь отнимать у тебя княжение. Я прибыл в твои земли, как проситель приюта. И народ привел с той же целью. Ты меня принял. Неужели я кажусь тебе настолько неблагодарным и подлым человеком!

– Наши законы не отодвигают на задний план чужеземцев. Если ты прибыл сюда жить, то ты уже стал своим среди словен. И твой народ прибыл с тобой. И уже вступил в городскую жизнь, начал участвовать в строительстве. Значит, твой народ и может, и будет принимать участие в вече. И он, конечно, выберет тебя. То есть, случится то, чего именно и хочет добиться князь Здравень. И какая-то часть моего народа тоже тебя поддержит уже по одной той причине, что когда-то давным-давно у нас был князь Бравлин Первый…

– Да, я знаю, что был такой князь, и он сумел объединить под своей властью славянские земли от полуночных земель до Таврии.

– Тебя могут посчитать возможным продолжателем дел Бравлина Первого. Мне уже говорили, что есть среди словен такие разговоры.

– Но я не хочу быть князем над тобой, – строго и категорично заявил Бравлин Второй. – И своему народу я могу приказать выступить на твоей стороне, как выступлю и я. Я просто откажусь от любых претензий. И все решится в твою пользу.

– Это ничего не решит, – снова опустив голову, тихо возразил княжич Гостомысл. – Кому подчиняться, решает народ. Я сам не хочу быть князем, которому народ не подчиняется. И у меня нет характера моего батюшки, который мог силой заставить себе подчиняться.

– Так что ты предлагаешь сделать?

– Я предлагаю поступить изначально так, как того желают князь Здравень и посадник Русы Ворошило. Но только изначально. Они-то надеются, что я возмущусь, что я призову полки из Бьярмии, и начну войну с тобой. Но я этого не сделаю. Я подчинюсь решению вече. Однако ты должен будешь высказать одно условие своего вхождения на княжение.

– Какое условие?

– Ты пожелаешь видеть меня посадником Славена. Хотя это уже будет, скорее всего, не Славен. Ты говорил что-то про Новый город. Новгород…

– Если ты будешь согласен. Ты, и возглавляемый тобой посадский совет.

Последняя фраза была произнесена без раздумий, и показала, что Бравлин все понимал, и сам в мыслях просчитывал эти варианты. Так состоялся устный договор о разделении власти между Годославом и Бравлином Вторым. Договор этот обещал быть крепким и нерушимым, несмотря на то, что он не записывался ни на пергаменте, ни на дощечках, ни на бересте, и не скреплялся печатями. Но два правителя настолько уважительно относились один к другому, что ни один из них даже не думал хитрить в разговоре, и держать в голове обманные мысли. Подтверждением тому стали последующие слова князя Бравлина:

– Тогда я сразу возьму в свои руки все строительство. И, извини уж меня, буду строить не так, как привыкли словене, а так, как положено строить по науке, по опыту многих городов мира. Я этот опыт изучал. А то я смотрел сегодня ваши городские валы под стенами. Такие валы вполне может смыть хорошим ливнем, растянувшимся на седмицу.

– У нас обычно не бывает таких длительных ливней. Это в Вагрии, где море рядом, такое возможно. У нас же – я не припомню такого. Моросить целую седмицу или даже три седмицы подряд порой может. Но не ливень на целую седмицу…

– Случиться может всякое.

– Я никогда не строил городов. Я даже малых крепостиц не строил. И потому полностью тебе доверяю. Делай, княже, как знаешь…

* * *

Князь с княжичем проговорили до утра. Правда, гораздо раньше отпустили отдыхать Русалко и людей, что участвовали в захвате боярина Самохи. Тем не менее, еще в утренней темноте, заслышав на лестнице тяжелые шаги, Гостомысл подошел к двери, и выглянул. Поднимался Русалко. Княжич оставил дверь приоткрытой, чтобы сотник стрельцов понял приглашение. И, когда тот вошел, князь Бравлин сразу задал вопрос:

– Есть новости?

Обычному человеку времени на сон в эту ночь не хватило бы. Отпустили сотника поздно, а он уже вернулся, и выглядел с морозца свежим и улыбчивым, каким был всегда. Бравлин и подумал, что Русалко не отдыхал, а вернулся с новостями.

– Так… Мелочи всякие…

– Говори, – предложил Гостомысл.

– Я, как только проснулся…

– А ты спал вообще-то? – удивленно переспросил Бравлин.

– Конечно, княже. Как только отпустили, я домой отправился, и спать лег. А проснулся, как обычно, в одно и то же время зимой встаю. Облачился, и к воротам отправился. А там боярин Самоха уже допрос чинит. У самого глаз синяком заплыл, не видит ничего, говорит, с лестницы в доме упал. Нога подвернулась, и скатился, о балясину стукнулся. А сам стражу расспрашивает. Сначала про Буривоя все пытал. Не видел ли кто его дух после смерти. Ему поддакнули, начали какие-то байки рассказывать, кто что слышал с детства. В детстве всех, должно, пужали. Я сам помню, сестра на ночь страсти рассказывала. Потом боярин начал стражу пытать, кто сегодня ночью из города выезжал, в какое время, и кто возвращался. Ему и сказали, как я еще ночью велел, что только его дворовый человек на боярском же возке отправлялся жену навещать, через три часа вернулся. И тоже с синяком под глазом, как у боярина. Правда, сказали, что синяк у того поменьше был. Жена, наверное, ревнючая, указала, как себя вести след. Но женская рука слаба, оттого и синяк меньше. Кто ж скажет, что синяк за ночь расплывается… Потом опять же, другой дворовый человек боярина Самохи в Перынь отправлялся, и вернулся с волхвом. Через час этот волхв уехал к себе в капище. Больше за ночь никто ни в одну, ни в другую сторону через эти ворота не проезжал и не проходил. Если боярин кого-то ищет, пусть в других воротах поспрашивает. В Людином конце трое ворот вместе с воротами на мост…

– Подозревает что-то Самоха, – решил Гостомысл. – За шею свою опасается. Чувствует, что по его шее давно петля плачет…

– Я так думаю, – добавил Русалко, – что вечером по купеческим лавкам пойдет. Будет спрашивать, может, кто золотом расплачивался? У нас же золото в редкость в ходу бывает. Чаще серебром платят.

Сотник кивнул на кучку золота, что все еще лежала на столе перед князем Бравлином.

– А мы золотом русов будем русам же и платить за работу, – улыбнулся князь. – А лавок-то в Людином конце много ли?

– Шесть лавок. Основные торговые ряды были на той стороне, за Волховом. Погорели все.

– Отстроятся. На это же варяжское золото отстроятся. Золота здесь много.

– А я отправил городского стражника в Перынь, чтоб привел ко мне того волхва, что к боярину ездил. Ему этот стражник ворота открывал, лицо, говорит, запомнил. Как привезет, я попытаю его, что за надобность ночью у боярина в нем возникла.

– Лучше ко мне его пришли. Я сам спрошу. А гонцов Самоха не рассылал? – спросил Гостомысл. – Должен был членов посадского совета собирать.

– В ночь троих отослал. Еще до своей поездки, когда ночной дорогой напуган не был. С утра еще никого. Но что с рассветом будет… Наверное, тогда и пошлет. Сам темнотой уже напуган, понимает, что там какие-то призраки бродят. Только понять не может, думаю, зачем призракам золото нужно…

– Золото нужно не призракам, – заявил Гостомысл. – Золото нужно городу. На эту сумму можно пару хороших теремов построить. А Ворошила не скупится. Знать, важным это дело считает – стравить словен с ваграми.

– А много ли варяжских лавок в Славене было? – поинтересовался Бравлин.

– Много. Целых два ряда занимали. Они друг с дружкой рядом держались. Но я это прекращу. Пусть варяги в своем городе торгуют. Пусть хоть всю Русу распродадут.

– Значит, прибыль хорошую в Славене имели. Как же допустили сжечь и своих, и словен?

– Воевода Славер жег, – объяснил Русалко. – Ему до Русы дела было мало. Он из Бьярмии. А теперь на Буян к Войномиру отправился. Это тот, что нам на пути сюда встретился. Там, на острове, для его тяжелой руки работы хватит. Он, говорят, и разрешения у князя Здравеня не спрашивал. Пришли его полки из Бьярмии, сразу и начал действовать. А попробуй Здравень возразить, Славер и Русу мог бы с таким же успехом перед отъездом сжечь. Он человек таких правил. Характер, как у князя Буривоя…

– Кто-то жжет, кто-то строит, – рассудил Бравлин. – Так жизнь устроена.

– Но существует же в жизни и другое направление, – продолжил Гостомысл. – Кто-то строит так, чтобы невозможно было сжечь.

– Вот так мы и будем строить, – сделал вывод князь Бравлин. – Но вот ты, Русалко, скажи мне, как человек из города… Что нужно в первую очередь, чтобы город жил хорошо, и чтобы никто ему не угрожал? Полки, наверное, сильные под стенами?

– Полки тоже кормить надо, княже, – возразил молодой сотник. – И воям жен и детей нужно кормить. Наши полки в соседние земли набегов давно не устраивают, значит, за счет ремесла воев прокормить ни себя, ни жен с детьми, не смогут.

– Тогда что нужно городу?

– Чтобы торговля и ремесла развивались. Это значит, что у городской казны деньги будут, казна сможет и полки сильные содержать.

– Вот, княжич, глас из народа, – Бравлин повернулся к Гостомыслу. – А ты говоришь, что не допустишь варягов в торговые ряды. А они ведь в нашу казну деньги будут приносить. Я так думаю, что следует отдельные ряды для разных торговых людей построить. Пусть, хоть хозары с торговлей приезжают, хоть франки, хоть саксы. Чем лучше будет жить столица словен, тем сильнее будет княжество. И свои торговые обозы будем во все страны посылать. И даже оплачивать их будем, как храм Свентовита в Арконе экспедиции викингов оплачивает…

* * *

Рассвет пришел поздний, с начавшейся тягучей метелью. О предстоящей метели говорила еще ночная обильная поземка, что каждой метели предшествует. Но с рассветом метель пришла и сама, не сильная, но быстрая, стремительная, несущая мелкий колючий снежок, что безостановочно сек лица. Воздух был не холодным. Это ощущалось сразу, стоило только от ветра отвернуться. Но постоянно стоять спиной к ветру возможности не было. Словене вместе с ваграми начали работу еще затемно. Словенский обычай использовать вместо лошадей лосей сначала вагров сильно удивил, поскольку для них лось представлял только объект охоты, но они быстро к этому привыкли, и уже не удивлялись, даже видя верховых лосей в боевом строю словен. Некоторые из воев-вагров даже просили воев-словен обучить их езде на лосе, и с интересом слушали рассказы о том, как лось ведет себя в сече, как сам становится воем, и ударами передних копыт пробивает вражеский строй лучше любого копья, а широкими рогами порой защищает от того же копья противника, от меча и от стрелы. Потому боевые лоси и подбирались с самыми большими рогами.

Воями по-прежнему распоряжался Первонег, но, чтобы отправить дополнительно воев-вагров на работы в лес, Первонег спросил разрешения князя Бравлина. Князь думал не долго.

– Со стороны русов неприятностей ждать пока не приходится?

– Пока тишина. Тот полк, что приходил для захвата Славена, частично ушел со Славером на Буян, частично вернулся в Бьярмию. Городская дружина и слаба, и возрастом стара – стены оборонить сможет, но не в набег пойти. А мелкие дружины варягов, что обозы защищают, в один полк не собраны. Но я на всякий случай посты наблюдения выставил. Если что, прямком по льду прискачут, сообщат.

– Ну, тогда бери воев, сколько надо, пусть больше бревен запасают. Их ближе к весне много понадобится. Много больше, чем сейчас…