Глава 3

Собровцы пошли за своим командиром, за ними два взвода ОМОНа. Сначала двинулись по дороге, но она им быстро надоела, и омоновцы решили идти напрямик, но склон оказался слишком крутым; преодолев только один спуск, они снова вернулись к дороге. Все это было отражено в одном из рапортов, который писал, видимо, мент, мечтавший со временем стать писателем – капитан Абдулкеримов, как посмотрел старший лейтенант по расшифровке подписи. Его подробнейший рапорт занимал два с лишним листа убористого текста, и хотя рапорт был написан с откровенными ошибками, Сергеев предвидел контраргумент мента:

«А покажите мне того писателя, который умеет без ошибок писать! Тем более не на родном языке».

И не согласиться с таким аргументом было трудно. Главное, что капитан Абдулкеримов расписывал произошедшее подробно и местами даже делал вполне конкретные выводы. Так, описав все трудности спуска вне дороги, командир взвода ОМОНа указал точное время, затраченное на спуск до заброшенного села со средневековыми башнями, и даже высчитал пройденное тремя взводами расстояние.

Впрочем, вблизи башни не показались такими уж старыми, хотя старший лейтенант Маликов и назвал их средневековыми, просто они были основательно разрушены, скорее всего, в позапрошлом веке, в период Кавказских войн, что вели горцы против Российской империи, не желая подчиниться царю-иноверцу, и впоследствии ни у кого не дошли руки до восстановления наследия прошлого. Но вполне реальным было допущение, что изначально башни строились именно в Средние века. Потом многократно разрушались и восстанавливались. Тогда, в старину, каждое село стояло само за себя, и на помощь соседей можно было не надеяться, потому что нашествия чаще всего были массированными, и соседи тоже переживали трудные моменты, отсиживаясь в собственных башнях. Но со времен, когда имам Шамиль сдался русским в плен и границы стали охраняться российскими войсками, ни персы, ни турки больше не рисковали, и массированные нашествия врагов прекратились. Наверное, потому и башни никто больше не восстанавливал. Это в последние годы за них взялись плотно. Решили сохранить средневековый быт для потомков, потому и расселили целое село по городам и селам республики, а в самом селе, на месте, работали одни ученые-археологи. Это именно их видел со скалы командир взвода ОМОНа Маликов. Археологи копали свои траншеи в поисках чего-то интересного. И еще Маликов видел дым над двумя домами. Как оказалось, эти дома занимают не местные жители, а сами археологи, держащие своих поваров, и сейчас им в этих домах повара готовят обед. Один из археологов, старый и, видимо, опытный, выбрался из траншеи, поправил очки на длинном носу и хотел что-то сказать омоновцам, может быть, на обед пригласить, но, увидев семь десятков голодных ртов, промолчал.

Ответили археологи и на вопрос о взрывах по другую сторону перевала.

– Это монтажники линию электропередачи через горы тянут. Иногда что-то взрывают. Место под свои мачты готовят…

– А кто у вас старший? – спросил майор Илаев.

– Профессор Бадави Ниязович Ниязов, – ответила выглядевшая моложе своих лет женщина со спортивной фигурой. Но ее возраст выдавала морщинистая шея. Сергеев знал, что возраст женщины определяется по шее и рукам, морщины на которых скрыть невозможно. Это же знал, видимо, и автор полицейского рапорта, потому что обратил на это особое внимание.

– И где его можно найти? – спросил майор.

– Он, наверное, у себя в палатке. Со всеми вместе он жить не желает – с племянником устроился, отдельно палатку себе поставил. – Она кивнула в сторону села, на полдороге к которому стояла большая четырехугольная брезентовая палатка, похожая на военную, рассчитанную на отделение. Сама палатка была такой высоты, что в ней можно было, наверное, ходить в полный рост. Привык, должно быть, профессор к жизненному простору и пытается его сохранить даже на археологических раскопках.

Командиры взводов пошли в сторону палатки, не попрощавшись с археологами. Но они рассчитывали встретиться с ними и на обратной дороге. Так что время сказать «До свидания» у омоновцев еще было. Простые омоновцы и собровцы двинулись вслед за своими командирами.

Палатка профессора имела дощатый пол и такой же каркас, а из клапана посреди одного из скатов крыши высовывалась металлическая труба, в настоящий момент не дымящая. Тем не менее двойные стены палатки с подкладкой из синтепона образовывали воздушную подушку и подразумевали, что в самой палатке даже прохладными осенними ночами не холодно. Майор Илаев первым подошел ко входу, нащупал через брезент доску каркаса и требовательно постучал.

– Кого Аллах послал? Я же просил меня не беспокоить! – сказал изнутри возмущенный и скрипучий, откровенно старческий голос.

– Республиканский СОБР! – ответил Илаев, но не добавил привычное: «Откройте, иначе мы будем вынуждены войти с применением силы и спецсредств», хотя видно было, что привычная фраза вертелась у майора на языке и он удержался, чтобы не произнести ее, только каким-то чудом. Восточная вежливость в этот раз победила привычку!

Старшего лейтенанта Сергеева Бог наградил не только мужественной внешностью, но и богатым даром воображения. Командир взвода военной разведки читал строчки из рапорта капитана Абдулкеримова и представлял себе всю картину произошедшего. И палатку профессора будто бы видел перед собой, и сам его слабый старческий голос словно бы слышал, и даже внешность представил почти так, как описал его чуть позже капитан.

Профессор сам вышел в клапан палатки, не приглашая войти внутрь ни собровцев, ни омоновцев. Но майор отстранил его рукой и вошел внутрь первым. За командиром тут же устремились другие бойцы СОБРа и их коллеги из ОМОНа. В палатке, в довольно темном отделении, отгороженном подвешенным шерстяным одеялом, была расположена и кухня, где профессор что-то себе, видимо, нехитрое готовил на электрической плитке, а в другом, точно таком же отделении, даже чуть меньшего размера, чем кухня, стоял дизельный генератор, на выхлопную трубу которого был надет гофрированный пластиковый шланг, конец которого был выброшен наружу через прорезь, сделанную в палатке. Мощности генератора, должно быть, вполне хватало на электрическую плитку и на две светодиодные лампочки, что висели в центральном отделении, и на компьютер, стоящий на одном из многих столов в торце палатки. Правда, компьютер представлял собой обыкновенный ноутбук, обычно имеющий свой аккумулятор, но аккумулятор тоже иногда требуется подзаряжать, а сейчас, как увидел капитан Абдулкеримов, он был включен в розетку. Отапливалась палатка печкой-буржуйкой, стоящей посредине палатки. У противоположной кухне стены палатки стояла раскладушка с несколькими ватными одеялами и подушкой в замызганной наволочке. Вторая раскладушка, с всего одним ватным одеялом и с подушкой в точно такой же наволочке, стояла у другой стены.

Но основное место в центральном отделении занимали несколько обыкновенных, как в сельской столовой, столов, уставленных артефактами. Здесь стояли осколки глиняных горшков и другой посуды, лежали наконечники для стрел и даже целый лук без тетивы, две сабли со ржавыми клинками и одна целая сабля с богато украшенной драгоценными камнями рукояткой. Эту саблю сразу после осмотра кухни и второго отделения, с дизельным генератором, и взял в руки майор Илаев, большой любитель и знаток, как он сам считал, холодного оружия. Клинок сабли был разукрашен несимметричными темными разводами.

– Осторожнее. Это редкий раритет, – сказал Бадави Ниязович. – Клинок, к сожалению, без ножен, нашли на верхней полке стеллажа в нише одной из башен, когда поставили леса и смогли забраться наверх. Судя по драгоценным камням, сабля принадлежала какому-то знатному человеку. Сам клинок – настоящий булат. Такая сабля украсит коллекцию любого музея. Осторожнее, я же говорю!

Последние слова профессор истерично прокричал, ибо майор ОМОНа решил проверить, на самом ли деле это булат, он сильно согнул лезвие и отпустил. Оно распрямилось с легким звоном.

– Настоящий булат не ломается… – оправдывая свои действия, тихо проворчал Илаев.

– Булат булату рознь, – ответил профессор. Все зависит от того, какой мастер делал клинок и с какой целью. Например, для разведчиков были специальные булатные сабли, которые сами разведчики носили вместо пояса и в случае провала за секунду обнажали их, чтобы отбиться от противников. А были и сабли для сабельного боя, более тяжелые и менее гибкие. Такие ломались при ударе сбоку поперек плоскости. Так что вы сейчас имели возможность сломать редкий вид оружия и лишить один из музеев украшения своей экспозиции. А нашу экспедицию вы лишили бы возможности приехать сюда же на будущий год.

– А вы намерены приехать сюда снова? – спросил старший лейтенант Маликов.

– Естественно… – как о чем-то давно решенном сказал профессор Ниязов. – В этом году выполнить все задуманное мы просто не успеваем…

– А это что? – спросил капитан Абдулкеримов, остановившийся у следующего стола, над которым не было лампочек.

– Кремневые ружья колесцового типа. Тоже раритетные. И пули к ним. Пули найдены в брустверах бывших окопов. По сути дела, из земли выкопаны. Но свинец, как известно, не ржавеет. И потому пули почти целые. Только слегка оплавлены вследствие самих выстрелов. А земля брустверов их не повредила…

– А что за тип такой у ружей? – спросил любопытный старший лейтенант.

– Кремниевое оружие, молодой человек, делится всего на два типа: на курковое и колесцовое. Курковое оружие выбивает искру при ударе курка – закрепленный в курке кремень бьется о стальную пластину-огниво, а в колесцовых ружьях кремень зажимается в губках курка и при нажатии на спусковой крючок трется по зазубринам стального колесика, выполняющего роль огнива, что тоже вызывает искры. Порох от искр воспламеняется, и происходит выстрел. При раскопках мы нашли четыре таких ружья. Два – вот, перед вами, а два, очень плохо сохранившиеся – мой племянник повез для передачи в музей еще вчера вечером. Вскоре должен уже вернуться. Я его жду – дождаться не могу…

– Вы не слишком поторопились с передачей оружия в музей? – спросил майор Илаев.

– А что делать! У нас нет денег, чтобы расплатиться с рабочими. В бюджете республики нам выделили крохи, из бюджета района только обещают дать какую-то мелочь. Приходится торопиться. А почему, простите, вы спрашиваете?

Вопрос профессора майор пропустил мимо ушей.