– А я знаю, – ответила девочка. – Знаю, что умер. И почему это он не мог? Очень даже мог. Мертвые могут гораздо больше, чем живые, а он и живой все мог. Потому у нас и конь убежал. Кони, они ведь боятся покойников. А тогда Джерри-скрипач привел дяденьку. Дяденька никого не боялся. Даже тех чудищ, которых сам придумал. Хотя они очень страшные были. Но он все равно не боялся. Ему очень хотелось меня спасти. Я все думала: зачем он таких страшилищ придумал, а потом поняла, вот чтоб их не бояться, для того и придумал. Он очень храбрый и добрый! Спасибо тебе, дяденька!

И тут Якш рухнул на колени, и слезы вновь побежали по его лицу. Он плакал, потому что впервые понял, как удивительно и страшно устроен мир и как мир бывает прекрасен, если как следует постараться. Он плакал, оттого что наконец почувствовал: его простили. И пусть даже эта больная девочка ничего не знала о той страшной вине, что он сам взвалил на себя, пусть она и вовсе не знала, что он гном, пусть спасти одну невинную жизнь, предварительно загубив их гораздо, гораздо больше, явно недостаточно для прощения и оправдания, да и может ли быть здесь какое-то прощение и оправдание? Но вот здесь и сейчас, в этот единственный и неповторимый миг, на этой единственной и неповторимой олбарийской земле Якш чувствовал себя прощенным и оправданным.

Это было куда больше, чем он надеялся.

Якш плакал молча, заткнув рот обеими руками, силясь не разрыдаться в голос, страшась напугать девочку, а она, вскочив с постели и ловко проскользнув под рукой матери, уже гладила плачущего гнома по голове.

– Ну что ты, дядечка, что ты… ведь все уже хорошо… ты из-за меня плачешь? Не надо, дядечка, я ведь уже не умру, а скоро совсем здоровенькая буду. Правда-правда. Лекарь так и сказал. Можешь сам у него спросить. Ты не плачь, ладно? Вон, смотри – солнышко… травка зеленая… а ночью будут звездочки. Тебе нравятся звездочки?

– Да, – ответил Якш, – только я их никогда не видел, – смущенно добавил он.

– Какой ты чудной! – засмеялась девочка. – Хочешь, я тебе сама их покажу? Я их все-все знаю. Мне дедушка показывал. И как которая зовется, рассказал.

– Хочу, – сказал Якш. – Очень хочу звездочки посмотреть.

– Так что же это все-таки было? – тихо спросил кузнец.

– Чудо, – ответил сэр Хьюго Одделл. – Самое настоящее чудо, хвала Господу…

* * *

– Игрушки! – радостно вопил маленький гномик, мгновение назад задумчиво таращившийся в морскую даль. – Игрушки плывут! Смотрите скорей!

– Ой, и правда игрушки! Игрушки! – тут же завопили его приятели.

– Игрушки-игрушки-игрушки!

– Чур, мои!

– Нет – мои! Я первый увидел!

– А вот и нет! А вот и нет! А вот и нет!

– Вы – болваны! «Твои», «мои»… Как их оттуда достать?! – солидно возгласил гномик чуть постарше остальных. – Не видите, что ли? Они же далеко. Или кто-то из вас научился по воде ходить?

Владыка удивленно нахмурилась и бросила взгляд в сторону моря.

По морю плыли игрушки.

Сдержать восхищенный вздох ей не удалось. Игрушки были красивые. А потом… а потом она поняла, что они еще и очень большие. Просто громадные. Это только кажется, что они маленькие, потому что они далеко, а на самом деле они ужас какие громадные. Кто может играть такими? И кто посмеет?

– Корабли, – сказал подошедший Фицджеральд. – Наконец-то.

«Так вот они какие!»

– Корабли! – тут же с восторгом завизжала малышня. – Мы будем корабелить!

– Кораблить!

– Мы будем корабельщиками! – поправил кто-то из мальчишек постарше.

– Люди говорят – моряками, а не корабельщиками! – тут же поправили его самого.

– А кто такие моряки?

– Ну… это те, которые…

– Когда скалы поплывут по воде, настанет конец мира! – притворно отчаянным тоном возвестил один из старейшин.

«Книга камней. Каноническая часть. Пророчества о конце мира!»

Сказано было вроде бы негромко, но при этом использовался хитрый ораторский прием, столь излюбленный наставниками и старейшинами, когда негромкий вроде бы голос разносится далеко и внятен всем вокруг.

«Ах ты, старый мерзавец!»

Владыка порадовалась, что Якш перед уходом не только научил ее отличать этот прием от обычной речи, но и пользоваться им.

– Ты где-нибудь видел деревянные скалы, наставник?! – ехидно поинтересовалась владыка. – Или, может быть, ты где-то видел полотняные?

– Нет, владыка, – огорченно отозвался тот.

– Тогда заткнись и прекрати разводить панику, а не то…

– Горло перережешь, я помню, владыка, – печально отозвался старейшина.

– Плохо помнишь, – буркнула Гуннхильд Эренхафт.

– Эй, малышня! Корабли вам не игрушки! – крикнула она прыгавшим от восторга гномикам и гномочкам.

– Это вам не игрушки! – восторженно пропищала какая-то малявка. – Вам не игрушки, а нам – игрушки!

– Нам – игрушки! – дружным хором поддержали ее остальные и тут же попрятались под грозным взглядом владыки, которая с большим трудом сдерживала смех, грозивший вот-вот прорваться наружу и намертво испортить ее грозную репутацию.

– Да… трудное будет дело, – задумчиво молвил Фицджеральд.

– Какое?

– А вот уговорить стариков ваших на корабли взойти…

– Трудное, – кивнула гномка. – Но мы справимся.

«Пинками загоню!»

* * *

Оказывается, у людей есть совершенно потрясающая вещь. Она называется – сено. Его из скошенной травы делают. Для этого траву сначала срезают при помощи специальных орудий, они называются «серп» и «коса». Серп маленький и кривой, ручка у него короткая, и он как-то связан с ночным человечьим светилом, которое называется «луна», вот только Якш не совсем понял, как, а коса гораздо больше, с ее помощью траву косить легче, а еще она совершенно не похожа ни на косички гномок, ни на косы человечьих женщин. Потом скошенную траву оставляют сохнуть прямо там, где скосили, и, чем дольше она сохнет, тем больше превращается в сено. Время от времени эту уже не траву, но еще не сено, переворачивают, чтоб она со всех сторон сохла, это называется «ворошить». Переворачивают ее хитрым орудием, которое называется «грабли». Грабли деревянные, немного напоминают гномский боевой блэтткамм, а еще на них ни в коем случае нельзя наступать дважды, люди почему-то теряют уважение к тому, кто поступает столь опрометчивым образом. Потом уже высохшее сено складывают особым образом, это называется «стог», и он стоит так до тех пор, пока не приходит время переправить сено в место его хранения, которое называется «сарай».

Вообще-то скошенной травой, то есть сеном, люди животных кормят, не всех подряд, конечно, а некоторых из тех, что с ними живут, – вот хотя бы коней, к примеру, и коров, и коз, и овец, и кур, нет, кур, кажется, чем-то другим кормят, но, кроме всего прочего, сено – это такая шелестящая и совершенно фантастически пахнущая подстилка, которую предлагают всем усталым путникам в качестве постели, если этим самым путникам вдруг да ночлег потребовался.

«А если б мне все это не растолковали, я счел бы сено благовонием», – подумал Якш, поудобнее устраиваясь на шелестящей ароматной горе.

Вот и сбылось. Звезды. Много. Это так прекрасно, что слов не осталось. Никаких. Зато слез достаточно. Но их все равно никто не видит. Темно. «Безбородый безумец» уже уехал. У него дела. Больной ждать не может, а болезнь не хочет, так он, кажется, пошутил. Шварцштайн Винтерхальтер. Сэр Хьюго Одделл. Шарц. Лекарь из лекарей. Он, который мог бы лечить лишь своего герцога, упрямо лечит всех подряд. Потрясающая личность. О нем стоит подумать. Но не теперь. Теперь звезды. Звезды, звезды и звезды…

Девочке давно пора спать, но вместо этого она сидит рядом, стоять ей еще трудно, и страшно довольная, тоном многомудрого наставника повелевает звездам объединяться в определенные группы, и те подчиняются. А что еще остается делать, раз наставница такая строгая? А рядом с ней сидят страшно смущенные ее родители. Быть свидетелями чудес – нелегкая работа, и видят Боги, Якш их понимает. А потом, когда все созвездия названы и устроены в небе надлежащим образом, девочку уносят спать, и Якш наконец отправляется туда, где надлежит спать ему – на золотистой горе душистых благовоний. В крыше сарая дырка, и любопытные звездочки в нее заглядывают. Чудные, разве есть что-то интереснее их самих?

Сарай – замечательное слово. И дырка в крыше – тоже великолепная идея, гномы бы ни за что не додумались. Так просто и лаконично. Так прекрасно. Лежи себе и на звезды поглядывай.

Якш совсем уж было собирался уснуть, но чудеса продолжаются. Раз обрушившись на него, они не собираются останавливаться на достигнутом.

Он слышит осторожный шорох, скрип двери. Шаги. Легкие, почти невесомые шаги. Скрип приставной лестницы.

– Почему ты встала? – спросил Якш.

– Так надо. Я знаю, – ответила девочка.

– Что я знаю, так это, что тебе надо лежать, не то опять заболеешь.

– А я сейчас пойду, только… он сказал, чтоб я обязательно это сделала…

– Не понял, – нахмурился Якш. – Кто-то велел тебе встать и прийти сюда? Кто?!

– Ты понимаешь… они ее живую к нему в могилу положили… он сказал: это плохо. Неправильно это, чтобы живую – в могилу. Он сказал: Боженька сердиться станет. Она ведь живая! Она петь должна.

Якш вздрогнул. Девочка протягивала ему эльфью скрипку. Ту самую скрипку. Внезапное, как горный обвал, понимание обрушилось на него коротко и страшно.

– А как же он… без нее? – треснувшим голосом проговорил Якш.

– Он сказал… там, куда он отправится… там – другая музыка… она совсем на других скрипках играется. А эта – вот. Возьми.

– Мне? – ошарашенно выдохнул Якш.

– Да, – сказала девочка. – Тебе.

– Но я же не музыкант, – попробовал возразить Якш.

– Он сказал – тебе, – непререкаемым тоном объявила девочка.

– Но… что я буду с ней делать? Я же не умею играть!

– А он сказал: ты не играй, ты просто тележку тащи! Так и сказал.

Прохладная эльфья скрипка коснулась ладоней.

– Смычок еще… вот, держи!

В тот миг бывший владыка всех гномов Петрии еще не знал, что приговор его судьбы уже состоялся. Безжалостный и окончательный.

Судьба, она такая. Она уж если чего придумает…

* * *

Корабли. Такие большие. Такие чужие.

Гномы смотрят на них с опаской. Эти неведомые чудища, посланцы других миров, вот-вот изменят их жизнь. Изменят навсегда. Окончательно. Бесповоротно.

Изменят? Хорошо, если только изменят. А ну как отберут? Кто знает, что случится где-то там, в море? И доплывут ли гномы до обещанного им острова? Да и есть ли он – обещанный остров? Не пошвыряют ли люди их всех просто в воду? А что? Очень даже просто – раз и все! И никаких хлопот. Ведь на кораблях гномы будут абсолютно беззащитны!

Такие – или почти такие мысли – бродили среди гномов. Даже молодежь нет-нет да и подумывала о чем-то таком, а старики, те так просто не переставая об этом бурчали.

Ну не является безграничное доверие одной из гномских добродетелей. Скорей уж это порок, который должен быть наказан.

Корабли. Такие красивые. Восхитительно другие. Не похожие.

Многие гномы смотрят на корабли с восторгом. Люди придумали такие замечательные повозки для поездок по морю. Вот бы разобраться, как они работают, и усовершенствовать! Овладение таковым мастерством бесспорно изменит их жизнь. Навсегда. Окончательно. Бесповоротно. И хвала человечьему Богу! Пусть так и будет. А этот старческий бред про то, что их всех утопят… Зачем? Утопить такую кучу мастеров… Король Джеральд кто угодно, но не дурак! Да и гномы не так уж беззащитны! Одни Невесты справятся… Эти с чем угодно справятся.

Игрушки. Такие большие. Такие здоровские.

Ну и что, что корабли? Все равно – игрушки.

Взрослые. Такие глупые. Так достали. Болтают и болтают о каком-то дурацком утоплении. С игрушками поиграть не пускают.

А потом они нам надоели. Они нам совсем-совсем надоели, и мы побежали.

К игрушкам.

И взрослые нас не поймали.

А на игрушках сидели люди. Они показали, как на эти игрушки забраться и что делать дальше.

А взрослые припустили за нами следом, поняли наконец, как тут здоровско! Давно бы так! Вместе с нами бы поиграли. Нам ведь не жалко. Игрушки-то – большие. На всех хватит.

Корабли.

– Это ты хорошо придумала, деточка, чтоб часть первой партии вернулась назад, – сказала Мудрая Старуха владыке. – Пусть не бурчат недоумки, что там нас-де всех потопят. Пусть они вернутся с того острова, да и все нам обскажут, тогда и остальным поспокойнее плыть будет.

– Останешься тут за меня, Халльдис, – в ответ сказала владыка.

– Ты… отправляешься с первой партией?

– Ну не со второй же!

– Кто знает, может, и со второй придется… – вздохнула Мудрая Халльдис. – Может, и с третьей тоже.

– Верно, – кивнула владыка. – Впрочем, я так и так собиралась вернуться, дабы проследить за отправкой остальных, утешить тех, кто будет нуждаться в утешении, и пригрозить тем, кто соскучится по угрозам.

– Ты там повнимательней, Унн…

– Постараюсь, Мудрая…

Корабли.

Такие…

* * *

Якш не запомнил, когда ушла девочка, быть может, потому что закрыл всего лишь на мгновение глаза, а когда открыл…

Проснулся Якш оттого, что прямо у него в ухе орала какая-то птица. Сел. Потряс головой. Поковырял в ухе. Золотистые лучи солнца сочились сквозь стены в щелях сарая. Утро. Никакой птицы в ухе, естественно, нет. Птицы в ушах не водятся. Это она снаружи, со двора орет, дура эдакая. Так орет, что и впрямь кажется, будто в ухо залезла. Якш напряг память, мысленно перелистал доклады «безбородого безумца» и вспомнил, что дурацкую оручую птицу люди зовут «петух». И она вроде бы яйца несет. Или доится? Нет, это куры яйца несут, а доятся коровы. Молоком. А петухи – орут. Утром и вечером. И когда они орут, люди узнают, что день настал или, наоборот, кончился. Часы ведь не у каждого есть. Часы – штука дорогая, гномская. А петухи за так орут.

Или никто еще просто не придумал – петушиным криком торговать? Якшу представились короба, наполненные петушиным криком, и он улыбнулся. Раньше бы ему такое и в голову не пришло. Забавно все же на него человечий мир действует. Интересно, это только с ним так или со всеми гномами?

И тут Якш вспомнил то, что произошло ночью.

Девочка.

Скрипка.

Девочка принесла скрипку. Ту самую скрипку. Ту самую? Но… если ту самую скрипку, если ту самую скрипку вместе со скрипачом схоронили – тогда как?! Как, я вас спрашиваю?!

Да полно, не сон ли? Как она могла прийти?

Одна. Среди ночи. Больная. Откуда сил хватило? Да и скрипку… скрипку где ей взять?

Единственная пришедшая Якшу на ум картина была не просто ужасна – чудовищна. Больная, дрожащая от страха и холода девочка бредет одна ночью на кладбище соседней деревни, трясущимися от слабости руками разрывает свежую могилу и… нет, быть того не может!

«Да она бы до ушей перемазалась, а ведь была в чистой рубашке! – тут же подсказал бывшему владыке его прежний трезвый практичный ум. – И сил бы у нее не хватило! Могилу раскопать – для взрослого работа».

Так, может, все это лишь сон? Во сне чего только не привидится!

Сон?!

Якш протянул руку к брошенному на сено разбойничьему плащу. Вчера именно под ним он устроил волшебную скрипку старого барда.

Скрипку и ее смычок.

И откуда у человека эльфийский инструмент? Или он эльф был, этот старик? Но он же умер, а эльфы бессмертны, разве не так? И ушли давным-давно. Покинули этот мир, оставив людям с гномами их маленькие дурацкие проблемы.

Так сон или явь?

Якш не знал, на что он надеется больше. Или чего больше боится?

Пальцы коснулись скрипки, и Якш вздрогнул.

Да.

Сон? Не сон?!

Да.

Было? Не было?!

Да.

Какая разница, если – да?

Скрипка – та самая. Настоящая. Аж ладонь жжет, до чего настоящая. Осталось понять, что с ней делать. Легко сказать: «Ты просто тележку тащи!» – а как это выполнить?

«Да уж, загадал ты мне загадку, Джерри-скрипач!»

Якш наконец взял скрипку в обе руки, поражаясь тому, какая она легкая, и поднес к свету, обильно лившемуся из щелей.

«Так вот ты какая! Ну, что ж, будем знакомы, не возражаешь?!»

Перехватил скрипку так, как ее держал старый бард.

«Может, хоть ты мне расскажешь, как ты все-таки ко мне попала? Что там за чудеса творились под этими загадочными человечьими звездами?»

Поднес к волшебной скрипке смычок и чуть коснулся струн.

«Молчишь? Предпочитаешь оставаться таинственной? Что ж, воля твоя… ты все равно красивая».

Смычок замер на струнах. Якш созерцал его в каком-то священном ужасе, не в силах сделать последнего, рождающего звук движения.

«А как я тебе отвечу, дурень, если ты играть не умеешь? Вот научишься, тогда и поговорим!»

Ему показалось или он и в самом деле это услышал?

Неважно. Во всяком случае Якш решил, что чудес с него пока хватит. В самом деле, более чем достаточно для одного бедного старого гнома.

Он осторожно отнял смычок от струн, так и не посмев, так и не решившись совершить немыслимое… ему почему-то казалось, что, если звук окажется неправильным, скверным, произойдет что-то гадкое, нехорошее, он словно накличет что-то, а сотворить правильный звук он пока не способен, это же ясно!

Поэтому он осторожно завернул скрипку в плащ и по приставной лесенке аккуратно спустился с горы благовоний, на которых изволил провести ночь. Хватит дрыхнуть – пора уж и доброго утра хозяевам пожелать!

* * *

– Сопровождаемый нами объект чрезвычайной важности найден! – В голосе агента олбарийской секретной службы законная гордость мешалась с облегчением.

– Ну, слава Богу! – выдохнул его начальник. – Где?

– Совсем не там, где искали! – ответствовал агент. – В деревушке Миддлхерст.

– Ничего себе! – покачал головой начальник. – Но это ж какое расстояние! Пешком – с такой скоростью?

– Разве что через лес, – подхватил агент. – А еще говорят, гномы леса не любят!

– Через незнакомый ночной лес? С такой скоростью? А ты бы прошел?

– Так я ж не гном! – усмехнулся агент. – Где уж мне…

– Похоже, его бывшее гномское величество – мастер загадки загадывать, – покачал головой начальник.

– Еще какой! – поддакнул агент.

* * *

Когда день спустя, распрощавшись с девочкой и ее родителями, Якш тронулся в путь, он уже не выглядел сущим разбойником. Штаны, рубаху, куртку и башмаки ему подарили самые что ни на есть справные – вон, никто больше вслед не оборачивается! – а в подаренной котомке, кроме запаса еды и некоторых жизненно необходимых для путника мелочей, удобно устроились смычок и скрипка.

Теперь еще играть научиться – и можно считать, что жизнь удалась.

Новая жизнь.

Эта.

«Чтобы на скрипке играть научиться, недостаточно по дорогам ноги топтать! – думал Якш. – Надобно, значит, расспросить людей знающих, где у них здесь самолучшие музыканты обитают да кто из них учеников берет».

«А ведь за учение еще и плата потребна. Должно быть, немалая плата. Значит, еще и денег заработать следует. И мастеру в уплату, и самому на прокорм».

«И скрипку какую попроще арендовать, – мелькнуло у Якша. – Не на этой же учиться!»

К доставшейся ему скрипке Якш относился слишком почтительно, чтобы мучить ее своими неумелыми попытками произвести хоть какой-то звук.

Впрочем, у скрипки, видать, было свое мнение по этому поводу. Иначе почему она вдруг словно бы подскочила в аккуратно уложенной котомке и огрела бывшего владыку всех гномов по заду?

Дороги тут, конечно, неровные, колдобина на колдобине, но чтобы так…

И откуда тогда слова, что вроде бы сами собой взялись в голове:

«Болван! На чем играть, на том и учиться! Вот попробуй только заместо меня какую лакированную дешевку завести! Я тебе устрою, потаскун старый!»

Якш вздрогнул и прибавил ходу.

«Вот ревнивая зараза!»

«Клянусь, кроме тебя, никакой другой скрипки в руки не возьму! Тебе же хуже…»

«Это мы еще посмотрим – кому!» – ехидно ответила скрипка.

С инструментом все было ясно. Оставалось найти учителя и денег заработать. Точней, сначала заработать, а потом уж учителя искать.

Якш глубоко вздохнул и улыбнулся самой что ни на есть счастливой улыбкой. Впереди была долгая, полная самых разнообразных приключений дорога. Сколько новых ремесел он сможет освоить, сколько городов и стран обойти, сколько прекрасных человеческих девушек подарят ему свои ласки, сколько пива выпьет он в кабаках, на скольких человечьих ярмарках побывает, а какие чудные истории предстоит ему услышать самому и поведать другим, сколько интересных людей ему повстречается, а главное… самое главное… раньше или позже он научится играть на скрипке, обязательно научится.

И вот тогда он отправится навестить гномов. Потому что всем и каждому сможет честно сказать, что жизнь удалась.

Новая жизнь.

Эта.