Видел и понимал ли всё это сам Николай? Его мечтательный взор был устремлён в далекое будущее, словно мост к неизвестному берегу. Рядом с ним всегда была его жена, Александра Фёдоровна, в девичестве принцесса Алиса. Он поверял ей все свои помыслы, открывал самые важные государственные тайны. Ники называл её Аликс, а она подписывала ему письма: «Твоя старая Курица». Это был брак по любви.

Николай окружил себя лучшими знатоками Русского стиля. Среди них – видные архитекторы Суслов, Покровский, Щусев, знаменитые художники Васнецов, Рерих, Билибин и Нестеров. Организатором строительства стал полковник царского конвоя Ломан. На государственном уровне создано «Общество возрождения художественной Руси». У нового проекта появились свои учредители, великие князья, священнослужители и богатейшие люди России. В их числе известные деятели культуры и искусства того времени. Всё это задумывалось, как некое спасение страны от «западной революционной чумы» и ереси «жидовствующих». В планах нового общества – сбор сведений о памятниках русской старины, создание в Петрограде отдельного хранилища произведений древнерусского творчества. Не скатиться бы только под этим славным знаменем до откровенных черносотенных еврейских погромов, до подавления первых ростков политических свобод и либерализма.

Большому русскому кораблю нужно только набрать ход. Его сильно качает волной, слишком много уже пробоин в бортах. Придёт время, и его капитана станут уговаривать покинуть с семьей тонущий корабль, бежать в Англию или Германию. Ведь Керенский наверняка обманет, ему нельзя верить. Теперь поздно: его предали все, даже генералы и ближайшие друзья. Нет, капитан не должен покидать своего корабля в минуту смертельной опасности. Нужно выпить эту чашу до конца…

В 1909 году началось строительство собора в русском стиле в честь Фёдоровской иконы Богородицы. Говорили, что эта икона была явлена в XII веке в Городце на Волге, именуемом в народе Малым Китежем. С ним было связано предание о бывшем в тех местах Большом Китеже, невидимом граде – символе исконной Руси. Эту икону поместили в храме святого Фёдора Стратилата, изображённого всадником-змееборцем, покровителем княжеской власти. Потом его образ был вытеснен известным образом Георгия Победоносца. Под самим собором создали ещё один, особый пещерный храм, посвящённый преподобному Серафиму Саровскому. Его причисление к лику святых было принято Святейшим Синодом только после настойчивого обращения самого Николая. Это было сделано вопреки желанию обер-прокурора Синода Победоносцева.

Мы направляемся к Фёдоровскому Государеву собору. Он уже отреставрирован снаружи и сияет праздничным золотом своих куполов. Туда ведёт аллея из старых, покрытых наплывами деревьев. Наверное, они являются свидетелями многих далеких событий. Включаю своё воображение и вижу, как Николай II в присутствии великих князей и первых духовных лиц отмеряет шагами место для будущего храма. На нём военный мундир полковника лейб-гвардии Преображенского полка с широкой голубой лентой через правое плечо. Он одержим идеей спасения России через возрождение её духовности. На лице государя великая радость, известная только глубоко верующему человеку. Он верит в судьбу, свое призвание от Бога. Окружающие говорят о «смиренной, простой и непосредственной» религиозности своего государя. Неожиданно слышится хлопок, похожий на выстрел. Он возвращает нас обратно на землю. С соседних деревьев в небо поднимается галдящая стая ворон.

Кованая ограда с двуглавыми золочёными орлами на воротах, сидящие нищие с испитыми синими физиономиями. Сразу спускаемся в пещерный храм по винтовой лестнице. Перед нами небольшие помещения под низкими сводами, покрытые красивой росписью. Старинные, писанные на доске иконы без оклада. Мне хочется узнать их возраст. С этим обращаюсь к смотрительнице. Она строго поясняет, что здесь действующий храм, а не музей. Прошу извинения и довольствуюсь ощущением особой атмосферы храма. Она действует на меня очень сильно.

Не зря ходил сюда молиться загадочный сибиряк старец Григорий Распутин. Представил, как этот здоровущий бородатый мужик брал здесь своими нежными ручищами старинную икону и целовал её влажным волосатым ртом. В полумраке храма поблескивали его глаза. В них тлел какой-то притягательный, насмешливый огонёк. Он сковывал движения и подавлял волю.

Поднимаемся в верхнюю часть храма и обходим иконы каждый по своему маршруту, ставим свечи. Против воли, краем глаза, продолжаю наблюдать за тобой. Мой добрый, кроткий и светлый Ангел, быстрый взгляд из-под опущенных ресниц и губы, шепчущие молитву. Вижу твоё волнение от прикосновения к Богу и одновременно чувствую легкую зависть, поскольку сам здесь этого никогда не испытываю.

Выйдя из храма, постепенно обходим остальные строения Фёдоровского городка. Здесь их сохранилось достаточно много. Дома для священнослужителей, нижних чинов, казармы и различные хозяйственные постройки.

Пытаемся представить себе здесь протекавшую дореволюционную жизнь. Вот совершается молебен на начало строительства Дома дьяконов. Рядом стоят князья Путятин, Ширинский-Шахматов и архитектор Русского городка Кричинский. Они обсуждают последние новости из Государственной Думы. Кажется, сам молебен им уже не слишком интересен.

Снова подходим к Трапезной палате, предназначенной для проведения официальных обедов: «…чтобы общение в храме Божьем распространялось и на повседневную жизнь». Людей вокруг всё больше высокого сословия, в военных мундирах или священного сана. На зелёном лугу у пруда беззаботно прогуливаются столичные барышни с выздоравливающими молодыми офицерами. Война, господа. Теперь мода на всё военное и патриотичный русский стиль.

Прямо перед нами высокая Башенная палата с зелёной крышей, которую венчает золотой диск со знакомым Всадником-змееборцем. В этих стенах находится просторное книгохранилище, вместившее более семисот книг и художественных альбомов.

На балконе Белокаменной палаты видим высокую фигуру усатого полковника Ломана, который оживлённо беседует с императрицей Александрой Фёдоровной, показывая рукой в сторону Фёдоровского собора. Она близоруко щурится, вглядываясь вдаль, и согласно кивает ему головой.

Красота необыкновенных построек в этом осеннем парке привлекает общее внимание. У южного фасада замечаем двух юных художниц-гимназисток, развернувших свои краски и мольберты. Рядом с ними художник Билибин. Он высок и строен, с узким лицом, обрамлённым красивой бородкой. Молодой художник что-то рассказывает своим спутницам. Все его движения наполнены изящной небрежностью. Сейчас он более всего похож на сказочного принца или испанского гранда.

С началом войны с Германией государь учреждает в городке лазарет великих княжон Марии и Анастасии. На увиденном мною снимке княжны с одинаковыми улыбками позируют перед фотографом в группе выздоравливающих офицеров. Замечаю, что у офицера слева совершенно равнодушный отстранённый взгляд. Здесь княжны уже в палате солдатского лазарета, снова фотографируются. Теперь они не улыбаются и даже не смотрят в объектив. Наверное, им теперь немного страшно. За ними, прямо на койках, разместилось полтора десятка солдат в белье и больничных халатах. Грубые и жёсткие сильные лица, перевязанные бинтами головы и конечности.

В этом лазарете проходил свою военную службу поэт Сергей Есенин. В день именин великой княжны Марии Николаевны он участвовал в торжественном концерте, читал своё стихотворение. После этого Есенин был удостоен разговора с государыней. Потом зазвучала музыка ансамбля бравых солдатушек балалаечников. Следом на сцену пожаловала известная исполнительница русских песен Надежда Плевицкая. На ней отделанный речным жемчугом кокошник и просторный синий сарафан. Настоящая речная нимфа, наяда.

– Говорят, что здесь видели Фёдора Шаляпина…

– Что, тоже будет петь?

– Пока он сидит с бокалом шампанского.

Пришедшая сюда власть большевиков по-своему распорядилась с доставшимся ему великим наследием. На обломках старого строя возникла новая империя – Советский Союз. Из её названия исчезло даже упоминание о Руси или России.

Можно сказать, что Фёдоровскому городку ещё относительно повезло. Он не подвергся окончательному разрушению. Его здания были переданы Агрономическому институту. Однако все собранные здесь бесценные музейные коллекции исчезли бесследно, фрески во внутренних помещениях старательно замазали.

Почти через столетие на Царской лестнице Трапезной палаты золотыми буквами повторили трогательную надпись, сделанную государём 12 февраля 1917 года: «…осматривал с удовольствием постройки при Фёдоровском Государевом соборе. Приветствую добрый почин в деле возрождения художественной красоты русского обихода. Спасибо всем потрудившимся. Бог на помощь вам и всем работникам в русском деле. Николай». Не сохранились строки Тютчева, которые здесь были начертаны рядом:

Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить;
У ней особенная стать –
В Россию можно только верить.

Нам ещё хочется попасть в Государеву Ратную палату, в которой совсем недавно открылся музей, посвящённый Первой мировой войне.

Дорогу туда находим не сразу, студенты местного Аграрного университета не имеют о нём даже малейшего представления. Помогает встретившаяся по дороге пенсионерка. Она подробно описывает наш будущий маршрут, а потом ещё рассказывает о соседнем двухэтажном здании в стиле модерн, стоящем в Академическом переулке.

Это был знаменитый императорский гараж, насчитывавший когда-то свыше 40 автомобилей. Самое современное техническое оборудование и лучшие петербургские шофёры. Говорили, что личный шофёр Владимира Ленина, некий Степан Гиль, тоже был из их числа. Теперь там располагалась сельхозтехника академии.

После этого мы быстро нашли нужный музей. Его белокаменные двухэтажные палаты с башней исполнены в неорусском стиле, сохранившем некоторые черты церковной архитектуры Пскова и Новгорода. Такая спокойная по своим линиям постройка больше подходила нашему Русскому Северу. Кажется, что таким здесь был ещё выстроен Фёдоровский Государев собор.

Военный музей занимал только помещения первого этажа, соединённые галереей портретов гвардейских кавалеров. Он оказался очень современным. На специальных электронных панелях можно было легко найти любую информацию, проследить за ходом боёв. В большом зале, под арочными сводами палаты, за стеклом стояли военные мундиры участников противоборствующих сторон. По большей части, из коллекции самого государя. Он был большим собирателем с широким кругом интересов.

На этом фоне русский мундир казался затерявшимся и не сразу отыскивался. Здесь висели многочисленные знамёна воевавших стран, под стёклами витрин были собраны многочисленные образцы оружия. Более внушительным по позициям выглядело всё, что представляло воюющую кайзеровскую Германию. Да, у нас был сильный, серьёзный и хорошо обученный организованный противник. Даже все вместе остальные участники войны смотрелись в музее намного бледнее.

Наверное, это было немного не то, что нам хотелось увидеть. Война, о которой нас заставляли забывать. Здесь снова было много сказано о первых персонах, царской семье и совсем мало о простом русском солдате. Создатели музея только приоткрыли дверь в эту страшную войну. Ещё можно сказать, что они начали большую и важную работу. Потому что этот маленький музей у нас пока единственный. В стране, которая в мировых военных конфликтах чаще других несла самые большие потери. Значит, опять что-то не додумали, не оценили, значит и дальше, будем совершать свои прежние ошибки.

Мне показалось, что организаторам экспозиций больше близка идея всеобщего примирения, что они более ориентированы на зарубежного посетителя. Только однажды, когда перешли в следующий зал, у меня заныло сердце. Увидел скромный быт русского пехотного младшего офицера, который так медленно менялся все последующие десятилетия. Того самого, что водил за собой в атаку солдат. Среди них всегда были самые большие потери. Немецкие офицеры предпочитали ходить в бой за чужими спинами и пристреливать отступавших подчинённых. Рядом была экспозиция из предметов военного лазарета. Неожиданно для себя, ощутил страшный приторно-сладкий запах покойницкой, всё это уже было в моей жизни. От такой мысли даже содрогнулся. Кажется, ты ничего не заметила. И ещё… этот вечный запах госпиталя, запах карболки, случайный или намеренный. Может быть, кому-то стало плохо, и было, отчего…

Символично смотрелись стоящие рядом щегольские французские, тяжёлые немецкие и простые русские сапоги. Об этом в Европе сейчас старались не вспоминать. Что же, посещение такого музея могло бы стать напоминанием о прежних военных союзах и совместно пролитой крови. Мы дети XX века, и все эти убитые «сидели в каждом из нас»…

Выходя из музея, мы поблагодарили его организаторов. Спасибо, что теперь у нас есть такой музей. Мне, военному ветерану, это очень дорого. Кажется, работникам музея уже было не до нас. Приехало какое-то важное лицо, все забегали, на нужных позициях вытягивались в струнку. Почти, как в армии.

У выхода стояли дорогие автомашины представительского класса, рядом большое полицейское сопровождение с «мигалками». Мы тоже заторопились и поскорее ушли в тихий Александровский парк. Долго гуляли, до самой темноты. Она теперь скорая на подъем. Говорили друг другу, что непременно вернёмся сюда обратно, на следующий год. Лучше всего было приехать в июне и обязательно посетить Сиреневую аллею. Пьянеть без вина от белой ночи и этих безумных запахов. Ты же согласна, правда?

В тот осенний вечер нас удивительным образом притягивало здание Арсенала, похожее на западный средневековый замок. Там сейчас собраны разные коллекции царского оружия. Нам было холодно, а в окнах Арсенала горел свет. Смотритель внутри начал его выключать, желтые квадраты гасли один за другим. Только на самом верху они всё ещё продолжали гореть. Неожиданно в окне мы увидели силуэт скачущего всадника. Нет, это был не рыцарь, совсем другая посадка в седле. Степной, похожий на дикого зверя воин, пугающий своей неизвестностью. Никому не дано понять и постигнуть его поступков. И тогда на память пришли известные блоковские строки:

Да, скифы мы, да, азиаты мы
С раскосыми и жадными очами…
………………………………….
Россия – Сфинкс. Ликуя и скорбя,
И обливаясь чёрной кровью,
Она глядит, глядит в тебя
И с ненавистью, и с любовью!..

Мы возвращались домой по скользким улицам и мостам, при зыбком свете фонарей. Снова говорили, спорили или соглашались. Правдой было одно: с каждой новой поездкой мы всегда становились чуточку другими…