Цитаты из книги «Феноменология психических репрезентаций»

…теория прототипов помогает нам понять, почему малиновки как птицы лучше, чем страусы. Но определительный подход объясняет, почему страус тем не менее является птицей [с. 411]. Следовательно, и определительная теория, и теория прототипов (как, кстати, и референтная теория) имеют свои сферы приложения. Г. Глейтман, А. Фридлунд, Д. Райзберг (2001) пытаются объединить определительную теорию и теорию прототипов: Рассмотрим слово бабушка. У этого слова существуют необходимые и достаточные признаки, так что здесь определительная теория вполне подходит: бабушка – это мать одного из родителей. Но также может быть и прототип: бабушка – это женщина, которая печет пирожки, старая и седовласая, с добрым огоньком в глазах. Когда мы говорим, что кто-то похож на бабушку, мы наверняка говорим о прототипических признаках бабушки, а не о генеалогии. …Следовательно, люди имеют два частично независимых мысленных образа бабушки [с. 412]. Не вполне понятно, что авторы имеют в виду, говоря о двух «частично независимых мысленных образах бабушки». Все же для большинства людей главным является сенсорная модель собственной бабушки (или бабушки своего приятеля, если нет своей), то есть образы конкретного человека, присутствующего в окружающем мире. Следовательно, и референтная теория вполне имеет право на существование. Современная психология, однако, придерживается в основном теории Н. Хомского, согласно которой язык является якобы самостоятельным когнитивным модулем, независимым от чувственного познания. Соответственно, и значением понятия, обозначающего некую сущность, могут и должны быть лишь логические конструкции из других понятий, обозначающих признаки данной сущности. Исследователи поэтому почти и не рассматривают сенсорные модели в качестве значения понятий. Даже Г. Глейтман, А. Фридлунд и Д. Райзберг, описывающие конкретный прототип бабушки в виде «женщины, которая печет пирожки, старой и седовласой, с добрым огоньком в глазах», то есть в виде чувственной модели данного объекта, обсуждают тем не менее «прототипические признаки бабушки».

Определительная теория восходит к известной теории значения Дж. Катца и Дж. Фодора (J. J. Katz & J. A. Fodor, 1963), которые описали значение понятия как совокупность иерархически организованных признаков. Например, понятие холостяк задается сочетанием трех признаков: мужчина, взрослый, неженатый. Исследователям поначалу казалось, что этот подход открыл путь к точному, машинному исчислению понятий и составленных из них логических высказываний (вербальных конструкций). Однако данный подход исключал из рассмотрения многие факторы, так как позволял рассматривать в качестве холостяков, например, вдовцов, иерархов церкви и другие группы, не относящиеся к данной категории. Определительную теорию значения можно рассматривать как попытку формализованного описания вербального значения понятий. Однако эта теория, как и референтная теория, в отдельности не в состоянии охватить и объяснить все варианты значения понятий. Она не могла, например, объяснить, почему одни члены категории представляют категорию лучше, чем другие. Например, овчарка больше похожа на собаку, чем пекинес, а чайка более удачный пример птицы, чем пингвин. В качестве очередной попытки создания универсальной теории значения понятий возникла теория прототипов. Г. Глейтман, А. Фридлунд и Д. Райсберг (2001) пишут: Согласно теории прототипов, значение многих слов описывается как целый набор черт, ни одна из которых по отдельности не является ни необходимой, ни достаточной [с. 409]. При этом: …каждый прототип обеспечивает что-то вроде мысленного среднего всех примеров понятия, с которыми сталкивался человек [с. 410]. Другими словами, по мнению авторов, прототип – нечто вроде собирательного образа, обозначаемого данным понятием. Таким образом, создатели теории прототипов вновь вернулись к сенсорному значению понятия как к главной составляющей этого значения. Но и теория прототипов не в состоянии решить проблему значения понятий. Г. Глейтман, А. Фридлунд и Д. Райсберг (2001) обращают внимание на то, что:

Что именно мы знаем, когда мы знаем значение слова? Этот вопрос оказывается на удивление сложным. …Начнем с исключения некоторых ответов, которые представляются ложными [с. 406]. И далее авторы критически рассматривают несколько теорий: референтную, определительную, прототипов и теорию, объединяющую две последние. Они замечают: …референтная[141] (ссылка моя. – Авт.) теория значений утверждает, что вишня – это просто ярлык для определенного вида плодов, а локомотив – ярлык для определенного вида транспортного средства. Следовательно, значение этих слов – это всего лишь вопрос знания того, какой именно объект в мире получает ярлык [с. 407]. Создание референтной теории в психологии свидетельствует о том, что ее авторы рассматривают в качестве значения понятия чувственную репрезентацию объекта или явления, обозначаемого данным понятием, хотя и говорят при этом о том, что значением понятия являются сам объект или явление. Г. Глейтман, А. Фридлунд и Д. Райсберг (2001) не готовы принять данную точку зрения, обосновывая это совершенно справедливым утверждением, что существуют понятия, которые не имеют соответствия в реальном мире, например единорог или неизбежность. Можно было бы даже добавить, что вообще отнюдь не все понятия обозначают сущности окружающего мира. Впрочем, авторы тоже указывают, что: …большинство теорий значения слов утверждают, что только небольшая горстка слов в языке описывает элементарные, простые понятия. Остальные слова – это ярлыки для совокупностей понятий [с. 407]. Я бы уточнил: небольшая горстка понятий обозначает чувственные репрезентации предметов, присутствующих в физическом мире, и в отношении их референтная теория, как мне представляется, верна. Например: те же вишня, дом, собака, дерево и т. д. Остальные понятия – это ярлыки для «совокупностей понятий», или вербальных конструкций, и в отношении их референтная теория неверна. По поводу определительной теории значений Г. Глейтман, А. Фридлунд и Д. Райзберг пишут (2001): Она утверждает, что значение можно разложить на набор компонентов, которые в нашем

Наиболее известной попыткой выявления вербального значения понятий, исходя из их связей с другими понятиями, является метод семантического дифференциала[140], предложенный Ч. Осгудом и его коллегами (см., например: Ch. Osgood, 1964; Ch. Osgood, C. J. Susi, P. H. Tannenbaum, 1957). В связи с исследованием Ч. Осгуда встает вопрос: можем ли мы относить к значению понятия все прочие психические явления (в частности, другие понятия), с которыми у данного понятия имеются ассоциативные связи? Теоретически да, но практически это приведет лишь к размыванию вербального значения понятия. Подход Ч. Осгуда к обнаружению вербального значения понятия через ассоциации изучаемого понятия с другими понятиями не оправдан, так как все понятия связаны между собой в семантическую сеть, в которой любое понятие так или иначе через другие понятия связано, в конечном счете, с любым другим понятием. Вербальное значение понятия вообще нельзя отождествить просто с совокупностью (набором) других понятий, даже имеющих самые сильные ассоциативные связи с этим понятием. Ассоциации понятия сложно и неоднозначно соотносятся с его вербальным значением, и последнее нельзя свести к этим ассоциациям. Значение понятия выражается не в сумме связанных с ним других понятий. Оно заключается и может быть выражено лишь в форме специальных вербальных конструкций, которые не являются просто суммами входящих в них понятий, как уже обсуждалось выше. Соответственно, вербальное значение понятия нельзя свести к сумме других понятий, поэтому, даже выделив самые сильные связи понятия с другими понятиями, мы не обнаружим его вербального значения. Более того, чем больше понятий мы пытаемся включить таким образом в значение конкретного понятия, тем больше будет расплываться его значение. Нечто в этом роде имеет место, как установила Б. В. Зейгарник (1973), у больных шизофренией, у которых актуализируются второстепенные, малосущественные связи понятий, что приводит к расстройству их мышления.

сожалению, не только в лингвистической, но и в психологической литературе широко представлены работы, в которых в качестве значения психических объектов (например, образа медали и образа слова «медаль») выступают физические объекты (сама медаль и слово «медаль») или, наоборот, значением слова «медаль» считают психический объект (понятие медаль), что совершенно неадекватно и бессмысленно[139]. Методологически неприемлемо рассматривать физические и психические объекты в рамках одной смысловой структуры, не делая между ними различий, если вы не придерживаетесь теории «нейтрального монизма» У. Джеймса, Э. Маха (см. разд. 1.4.1). Например, бессмысленно следующее предложение: «значением слова является соответствующее понятие». Подобные утверждения тем не менее встречаются нередко и сильно осложняют понимание проблемы значения. Раз образ восприятия слова как психический объект не отождествляется большинством авторов с самим словом как физическим объектом, необходимо раздельно проводить анализ значений этих двух групп объектов: психических (образы слов и конструкций из них) и физических (слова и языковые конструкции). Можно было бы сказать, что значениями слов являются объекты окружающего мира, и это – лингвистическое значение; а значениями понятий являются совокупности других психических явлений и конструкции из них, и это – психологическое значение. Хотя такой подход не вполне адекватен. Слова, как и другие объекты окружающего мира, не существуют в нашем сознании, а лишь репрезентированы там. И обрести значение могут поэтому только образы слов и прочих объектов окружающего мира.

Повторю, для того, чтобы двигаться дальше, совершенно необходимо четко разграничить психологическое и лингвистическое значения. Психологическое значение – это значение психического явления, например понятия. Лингвистическое значение – это значение слова – особого материального объекта. Однако и в том и в другом случае само понятие значение репрезентирует некую психическую сущность. Психология должна рассматривать значения психических явлений, в том числе понятий, а лингвистика – значения слов. Хотя на практике такого четкого разделения, как я уже говорил, нет и многие психологи обсуждают значения слов, а лингвисты – значения понятий. Хорошо иллюстрирует путаницу, существующую в отношении проблемы значения слова и значения соответствующего слову понятия, высказывание А. А. Леонтьева (2005): Каким образом значение слова «стол» связано со значением реального стола, представленного нашему сознанию в виде образа того или иного рода или приписываемого нами такому образу? Как философ я могу ответить: этот образ ни в коей мере не знак, но какой-то вид идеального объекта, спроецированный на реальный объект и слитый с ним субъективно в единое целое («удвоение» предмета, по Выготскому). Как лингвист я отвечаю: слово «значение» имеет два значения – более узкое (собственно языковое значение) и широкое (языковое плюс предметное значение). В некоторых ситуациях мы ошибочно отождествляем языковое значение с предметным и наоборот. Но как психолог я не могу дать определенный ответ, как именно связаны эти два вида значений: как ни странно, но эта проблема до настоящего времени серьезно не исследована [с. 138].

различать с достаточной ясностью то измерение семиозиса, которое является в данный момент предметом рассмотрения… В одних случаях «значение» указывает на десигнаты, в других – на денотаты, иногда – на интерпретанту; в ряде случаев – на то, что знак имплицирует, в других – на процесс семиозиса[137] (ссылка моя. – Авт.) как таковой, а зачастую на значимость или ценность. …Другой фактор, способствующий путанице, – психолингвистический: людям вообще трудно мыслить о сложных функциональных и реляционных процессах, и эта ситуация нашла отражение в преобладании определенных языковых форм. Действие сосредоточивается вокруг оперирования вещами, обладающими признаками, но тот факт, что эти вещи и свойства выступают только в сложных связях, осознается гораздо позже и с большим трудом. …Значение рассматривается как некая вещь среди других вещей, как определенное «нечто», определенным образом расположенное в определенном месте. Таким местом может быть признан десигнат… Или же таким местом может оказаться интерпретанта… В действительности же ни одна из этих точек зрения не оказалась состоятельной и необходимой. …Значения не следует размещать как сущности в каком-либо месте процесса семиозиса, но следует определять, исходя из этого процесса в целом. «Значение» – это семиотический термин, а не имя в языке, на котором говорят о вещах; сказать, что в природе существуют значения, вовсе не означает утверждать, что имеется класс сущностей наравне с деревьями, скалами, организмами, а значит только, что такие объекты и свойства функционируют в рамках процесса семиозиса [с. 74–75].

Существует множество определений понятия значение[136]. Только в Большом толковом психологическом словаре (2001), например, приводится 14 их вариантов. В психологии нередко недифференцированно обсуждается и значение психических явлений, и значение объектов внешней реальности. В качестве самого значения также рассматриваются и психические явления, и предметы реальности. Пишут и о «вербальном», и о «невербальном значении», о значении слов и понятий, о значении изображений, плакатов, эмблем, жестов и мимики, открытий, книг, работ и т. д. Мне представляется правильным выделять два главных подхода к определению понятия значение – лингвистический и психологический. Первый больше тяготеет к тому, что значения – «это не мысленные сущности». Согласно второму, «значение находится в умах говорящих (слушающих)». Следовательно, лингвистическое значение имеет отношение (правильнее сказать, должно иметь, хотя в литературе это не всегда так) в основном к отношениям между физическими объектами: словом и обозначаемым им предметом, тогда как психологическое значение – к отношениям между психическими феноменами. На практике же и лингвисты часто используют психологические определения, так как без рассмотрения психических явлений невозможно обсуждать и объяснять отношение знаков к обозначаемым ими объектам. И, наоборот, психологи в своих работах широко пользуются лингвистическими терминами и определениями. Очень часто вообще объединяются физические и психические сущности, что окончательно запутывает проблему. Так, например, даже такие авторитетные исследователи, как Г. Глейтман, А. Фридлунд и Д. Райзберг (2001), пишут: Значение слова есть понятие, которое оно выражает. Референты слова – это все те вещи реального или воображаемого мира, которые включены в это понятие [221, 497].

Из факта наличия в сознании сенсорной модели движения совсем не следует, что ее прототип существует в данный момент в воспринимаемой физической реальности. Так же, как из восприятия красного цвета отнюдь не следует, что этот красный цвет находится там, где мы его видим. Можно сказать, что наша психическая модель движения объекта в физической реальности совершенно явно включает в себя то, чего там уже нет, а следовательно, наша психика в данном случае репрезентирует нам нечто большее, чем то, что существует в окружающем нас мире в каждый настоящий – единственно только и наличествующий в физическом мире момент.

воспоминания и восприятия одного и того же ее аспекта. Именно совместное пребывание в сознании репрезентации того, что только что было воспринято, и репрезентации того нового, что еще воспринимается, и обеспечивает феномен сенсорного моделирования не только того, что принято называть движением, но и того, что мы называем временем. Репрезентации изменений окружающей реальности, рассматриваемые нами как движения объектов, существуют лишь в нашем субъективном «психическом настоящем». Воспринимаемые нами изменения окружающего мира явно выходят за пределы «физического настоящего реальности в себе», захватывая ее «физическое прошлое». Следовательно, особенности нашего сенсорного моделирования создают у нас специфическую репрезентацию окружающего мира, по меньшей мере не вполне соответствующую «реальности в себе». Мгновенные образы восприятия окружающего возникают в сознании одновременно с мгновенными иконическими образами только что воспринятого окружающего, что делает только что ушедшую и навсегда исчезнувшую физическую реальность элементом нашего «психического настоящего». Такую форму репрезентации физической реальности обеспечивают последовательности мгновенных образов восприятия и воспоминания одних и тех же изменяющихся элементов физической реальности, присутствующие в сознании если не совместно, то по крайней мере с субъективным ощущением одновременности их наличия.