С одной стороны – он принадлежал, как говорят, самому себе, а с другой – его подпирало другое государство с верой несколько нетрадиционной для христиан.

Первоначально они уживались, и никому не было дела до того, кто и как веру ту исповедует.

Но с развитием европейских религиозных начал и посредством того же Рима, а чуть позже Ватикана, эти отношения были усложнены, и вскоре город Византия пал и преобразовался в Стамбул, став столицей Османской империи.

В общем, с возникновением крестовых походов за якобы гробом господним и т.д., т.п. все то и произошло. Никому не хотелось отдавать часть своей земли и, конечно же, то, чего хотели христиане.

Так получилось, что одна, первоначально взошедшая вера в чудо Христа стала прообразом второй, а чуть позже и третьей, создав тот самый буддизм.

На почве тех же территориальных разногласий и разгорелся спор, как о самом имени божьем, так и вообще о традициях вероисповедания.

И, конечно же, основой всему было желание присоединить земли и овладеть какими-то богатствами, не говоря уже о переподчинении самих народов.

Вот, собственно, кратко и все о той группе тюркского происхождения, что не так уж и далеко удалилась, но в силу разногласий обрела иную веру и составила иной народ в совокупности или без с другими группами.

Теперь, можно продолжать историю развития самой Руси, находящейся в составе открыто чистых трех групп, а также о тех, кто определился как могол и составил в последующем многие другие группы разных уже теперь народностей.

Итак, после гибели Святослава и далее кончины княгини Ольги киевский посад еще долго пустовал. Никто не решался занять то великое место, а сыновья Святича были еще малы.

В конце концов, на сходе тех, кто окружал саму княгиню и занимал соответствующие посты в том государстве, было принято решение посадить воеводу, как главного по тому времени посадского исполнителя.

Но кого? Сразу возник такой вопрос. Добрыня был молод, и княгиня, хоть и обещала ему это, все же не успела то сотворить. И тогда, те же люди решили пригласить из другого княжеского посада воеводу Ратича.

Он был опытен во многих делах и занимал в землях Полянских княжеский посад, так как князей самих там не было.

Слеп на один глаз был воевода тот, ибо в битве печенег-половец мечом по лицу прошелся. Носил перевязь он и скрывал лицо частью свое от людского ока.

Но люди знали все то и воеводу все же любили и уважали. Не давал никого в обиду он, и думали они, что и дальше так будет.

Согласился Ратич на власть киевскую и занял посад княжеский. Но горянские, то есть сами киевские возмутились тому и спровадили его ниже в дом посадский. Особо не огорчился воевода по тому, но часть злобы на людей тех затаил. И всегда думал, как бы больнее уколоть их при случае.

Надумал однажды Ратич в поход идти и задумал Малушу – мать княжескую Владимира повидать, чтоб узнать кое о чем для себя.

Прознал про то по-своему Добрыня, брат ее, от другов гридней своих прежних и, опередив Ратича, увез Малушу из тех мест, спрятав на время в доме другом.

Приехав к дому Малуши, воевода повстречал отца ее и упросил обо всем.

Нету-ти Малуши моей, – отвечал отец тот Микула – воин бывший, в гриднях когда-то состоящий, так же, как и его сын, – ушла она вдаль, – и человек показал рукою на пыльную, пробитую копытами лошадей землю.

Ах, ушла Малуша, – разозлился воевода, поняв, что Добрыня опередил его, да так и рубанул мечом по руке той, отчего упала на земь она, да так и лежать осталась.

Кровь хлынула из обрубка руки Микулы, а он так и застыл в недоумении.

– Будешь знать, как рукой показывать, – зло выкрикнул Ратич и, пришпорив было коня, рванулся вдаль по дороге, но не тут то было.

Не понравилось то гридню одному, из другов Добрыни бывших.

А, ну, стой, – сказал он воеводе и рванул зa узду так, что лошадь аж на дыбы стала.

Чего ты? – испугался Ратич и пугливо осмотрелся по сторонам, видя как гридни со всех сторон к нему подъезжают, – что это вы задумали тут? – залепетал он в испуге вовсе.

А вот что, – сказал гридень, Мартыном которого звали и рубанул своим мечом так, что и рассек воеводу того от головы до седла.

Ой, что ж ты наделал, сынку?– залепетал в испуге Микула, сжимая свою окровавленную культю другой целой рукою, – я ж стерпел то и ничего не сказал. Зачем ты погубил его? Теперь и тебя казнят другие, – и Микула тот горько заплакал.

Нe казнят, – успокоил Мартын и к гридням повернулся, – расскажем все, как было. Не имел прав он так поступать. Тело же его в реку бросим, как татя какого и злодея общего, раз на людей своих руку поднял.

На том и порешили, и поспех домой удалились.

Ничего не сказали гридням люди посадские по поводу тому и с миром, как говорят, отпустили, пустив слух в земли Полянские, что воевода погиб в бою. Но все ж на совет собрались и меж собою посетовали.

– Надобно тем гридням хвост поджать. Так, гляди, они и до нас доберутся. С воеводой, всеми избранным, не посчитались, а с нами тем более. Гляди, так до князей доберутся.

На том порешили и начали мзду всякую создавать вокруг гридней. То кур у кого ущипнут, украдут значит, то петуха красного пустят в закрома какие, пожар значит учинят, то девиц каких молодых, под венец идущих, распотрошат и в реку для отмыва кинут.

Вскоре люд киевский да и прибрежный, подольский значит, начал супротив гридней восставать и мзду уже свою пускать.

Завидят кого одного где-то, то так и придушат, а то попросту пьяного в реку кинут. Отраву начали лошадям да и им давать, отчего болеть те стали, и чрез время уже сами на совет собрались. Речи повел тот самый Мартын.

– Чую, братья, я, что рукою люду простого кто-то другой ведает и головы наши подставляет. Надобно исчислить, кто так поступает и разобраться во всем.

Затем другой гридень речь повел.

– А я думаю, надо Добрыне обо всем рассказать. Может, он нам что и посоветует или делом приложит.

Подумали гридни и решили так, как второй сказал поступить и сделали то в дальнейшем. Долго думал Добрыня над всем тем и долго не решался, как ему поступить. Но тут случай подвернулся, и все само собой разрешилось.

Напился гридень однажды какой-то и к деве повадился, да там его и отлупили мужики собравшиеся. Отпор значит дали. А до того пили все вместе. Клич прошел по месту жилья ихнего, и всяк гридень сбунтовался.

– Что это такое? Будет народ нами повелевать. А ну, возьмемся за мечи, да проучим всех, чтоб больше никто носа не высовывал.

Кровь взыграла и мзду воссоздала большую. Много крови безвинно пролилось. Пострадали и посадские люди. И им от гридней досталось. Многих они побивали, так как знали, что за чем состоит.

Тогда, испугался народ весь такого, до времени схода объявленного носа не высовывал со двора. Гридни же наслаждались победою и всяк упивался ею, досаждая кому-либо из близлежащих.

Вот тогда настоящая баталия и развернулась. Посад гридней ниже стоял, чем княжеский, людей посадских, дворовых и даже безземельных, ремесленников значит.

Тем то и воспользовались люди и за свою боль воздавая, начали на посад гридней бочки катить и все прочее бросать, а опосля в бой кинулись, кто с чем.

Битва жаркая была. Много с обоих сторон погибло и в конец дня, а с утра то все началось, общий пожар по городу пошел.

Кто-то додумался гридням посад поджечь, а огонь к другому перекинулся. Вскоре запылал весь город Киев.

Люд бросался кто куда, спасаясь от пожара. Не до битвы и мзды стало. Начали все тушить совместно и только к дню следующему к вечеру, мало-помалу все стихло.

На том битва завершилась, и всякий своего оплакивать начал. Помирились тогда все и за дело восстановления принялись.

Вот с тех пор оно и пошло. Вначале мзду свою единоличную кто воздает, другой поддержит, дальше больше, бочки катить начнут, пожар пускать, рушить все и так далее. А затем плакать совместно, опосля мириться и все вновь восстанавливать.

Оттуда же и поговорка пошла древнерусская: « мол, что ты на меня или кого бочку катишь ».

Вот так-то, люди добрые, русичи. Все то из жизни берется и ею подтверждается.

Перемирие было то недолго. Вновь те посадские на свой сход собрались. Больно им стало, что их чин пострадал в борьбе этой.

Надобно тех гридней вовсе изничтожить, сказал один из них, – только вот не знаю, что придумать к этому.

Кто ж охранять нас тогда будет? – задал вопрос кто-то другой.

А зачем нам это, – ответил тот же, – мы и так неплохо проживем, а коли надо, то и сами постоять можем.

Молчание наступило тогда, но спустя время все ж поддержали человека того и порешили совместно мзду ту пустить.

Однажды к гридням вновь деву подбросили, на чердак ее положив и заставив там орать, как резанную.

Надо сказать, что деве той лет мало было, и так же Малушей она прозывалась, ибо мала была, а также отмечу, что подкуп отца ее в этот раз впервые свершился вообще на Руси. До того, откровенной дачи злата или чего-то другого не было.

Так вот. Дева та кричит наверху, людей созывая, гридни не поймут ничего и головами во все стороны крутят. Люд собираться начал, снова злобу вверх воздавая из-за стен небольших посада того.

Вскоре людей собралось множество и силой своею, толпою значит, стену ту порушили и в двор ввалились. Гридни к дому самому отступили, на всяк случай приготовив свои мечи.

Кто-то на чердак полез и деву ту достал, за волосы волоча. Кровь по ее ногам стекала струйками и вся раздета догола она была. Обучил ее отец этому и заставил проткнуть себе веткою место оное, что как дань чистоты сохранялось.

Взбеленились люди, проклятья на головы гридней посыпались, и вот-вот должна была битва разразиться.

А народу собралось тьма тьмущая со всего Киева. Так бы за один раз они тех гридней и побили. Посадские те в стороне стояли и один из них руку о другую потирал…

Заметил то Мартын, сотник гридней, и, выйдя наперед, вдруг руку вперед протянул, пальцем указывая на человека того.

– Вот, кто мзду нам воздает. Желает вашими руками нас погубить. Не делали мы всего того, в чем нас обвиняют. Желают посадские, чтоб мы под их властью ходили и всяку гнусь ихнюю исполняли. Не за воеводу Ратича мстят, а за себя боятся, чтоб мы им руки не поотрубали за дела их каверзные.

Человек тот руки потирать перестал и назад тиснуться начал, сквозь своих пробираясь.

– Видите, боится он, что правда в глаза ему кольнет. Оттого и прячется за спины своих. Что вы, люди, на нас бочку вновь катить стали. Вон, кто виноват. Их рук дело. Где отец, мать девы той. Что их крику не слышно?

И точно, люди обернулись, а их не нашли. И к деве той с распросами обратились. Тут она во всем и призналась и вновь разрыдалась, чтоб простили ее гридни и люди за то, что родители ее на подкуп польстились.

Через время на двор тот привели родителей девы той и вновь допросили. Они также сознались и рукой указали на человека того. Люди вытащили его из группы таких же и поставили перед своим лицом.

– А, ну, признавайся, делал то или нет?

Ну, кто ж в своей вине признается. Знал ведь чин посадский тот, что смертью это карается, потому и молчал.

Долго спрашивали его, но тот все упирался. Тогда и порешили так:

– Нечего тут разбираться. И так ясно, что виновны все. Хотели всех нас стравить, яко псов каких, а самим в добре проживать. Казним всех без разбору. Раз вместе они держатся, то значит, и беду одну создают.

Так и поступили.

Вначале казнили прямо здесь виновных, а затем по домам их подались, pyшa их, добро выгребая и бросая его кому попадет.

Так вот с той поры и повелось. Как кто рукою укажет на кого-то, то так люди и казнят. Думают, что оно так и есть. Так же погромы творят и целыми семьями уничтожают чтоб, как говорят, повадку не было.

Так же добро делят или в злобе большой рушат, сжигают. А того и не ведают, что ошибку раньше сами допустили и дали себе лапшу на уши повесить кому-то.

Долго буйство то шло, но, наконец, завершилось. Хотели и княжичей было прибрать, но Добрыня их защитил, да и гридни вступились.

– Нельзя княжичей по ветру пускать. Не поймут того другие люди. Обвинят нас в вине пред богом Перуном. Он за них стоит, и он велит им управлять нами. Пусть, подрастают и ценят нашу доброту, а также веру нашу в бога Перуна и Сварога.

Здесь надо отметить, что после смерти Ольги и по происшествию почти восьми лет, гонения на, так называемых, волхвов прекратились, и они снова обрели покой.

Оттого и повелось, что Перун – то бог общий, а Сварог – бог небесный. Люди то все придумали и то все в слух какой пускали.

Так вот закончилась первая распря между знатью и простыми людьми, и так оно с тех пор повелось и ведется до этого времени.

Вскоре народ киевский на общий сход собрался, как то и водилось со времен былых. Решили на трон, посад киевский князя Ярополка посадить, хоть и отроду он был еще мал.

Всего то двенадцать годов ему и было. Хоть и имя князю дали сильное "ярый", яровой, от земли значит, пошел, но здоровьем и телом слаб он был, и в седле с малу плохо держался.

Плохо стрелу пускал, плохо меч держал, под руку его сделанный.

Но все же князь – он и есть князь. Так и посадили его на трон киевский. Весть о том разнеслась по всей округе и дошла до самых окраин русских, варягов и других, в роду одном состоящих.

Добрыня вскоре воеводой стал, да так и остался им до конца дней своих.

Но недолго Ярополк правил. Болезнь вскоре пошестью по Киеву поползла и его сгубила. Лет в пятнадцать смерть и постигла.