Изучать любой язык по учебникам легче, чем его разговорный вариант, потому что есть время понять о чём речь, общенье с текстом не напрягает нон-стопным таратором. Правда, меня ущемляло, что как-то мало кому понятно о чём я пытаюсь высказаться с опорой на пройденный в учебниках материал, прежде чем постепенно мне не дошло, что Армянский и Карабахский Армянский далеко не один и тот же язык.

Зато в газете я чувствовал себя как рыбка выпущенная в знакомый аквариум – все статьи на Армянском из учебников!

Однако плату за первый месяц работы в газете я не успел получить, город взяли в блокаду и обстреливали уже артиллерийскими орудиями, а жители перешли жить в подвалы пятиэтажек в основном. Электричество часто отключалось, пока его не вырубили вовсе и для освещения подземелий применялись керосиновые лампы и свечки, а из растаявших люди отливали новые, правда, уже меньшего размера.

Газ не отключили, потому что магистральный трубопровод после Степанакерта подымался в Шуши, где после резни в марте 1920, проживало, практически и этнически, чисто Азербайджанское население, которое нельзя было оставить зимой без отопления.

Самый пронзающий отчёт о событиях весны 1920 создал Осип Мандельштам своим стихотворением «Здесь в Нагорном Карабахе, в древнем городе Шуше…».

Он не был очевидцем резни, но десять лет спустя прошёл по безмолвным улочкам сожжённых Армянских кварталов Шуши.

Поэты, они не только будущее прозревают…

* * *

Бутыль #6 ~ Тихая пристань ~

Откуда этот чудила ващще возник я даже и не вкликнулся.

Тем более, что в истому пока что ещё не впадал и как раз перед тем окинул улицу просвещённым взором, потому как тикальника на мне нет и время суток определяю по состоянию ритма жизни улицы. Наполненность биения и всё такое, если кто понимает.

Как сама улица называется навряд ли даже и припомню, названия тут слишком периодически тусуют, то за белых, то за красных, но у нас на районе я её и ощупью найду.

Район вполне тихий, ментуры даже и близко не увидишь, не-а, в одиночку ни одна патрульная машина не рискнёт. Эт только как в стайку соберутся, уикалки повключают, тогда може да, но шанс всегда не исключён на пулемёт Дегтярёва напороться или какую-нито новомодную херню из Китайского ширпотреба.

Производств особых нет, те два десятка Северных Корейцев, что сутки напролёт стрекочут швейными машинками в подвале напротив бара "Мало Не Будет" слишком лёгкая промышленность, как и те потомки делегации с Ямайки на Международный Форум Студенческой молодёжи, которые на пятом этаже шестнадцатиэтажки снежок для Дона расфасовывают и тоже особо не шумят.

Правда на той неделе один из их аккордно-бригадного подряда в окошко выбросился или помогли ему, снизу ж не видно.

Я на обед как раз проходил, когда он свою лебединую песню высоким альтом исполнил, аж до ля-бемоля дотянулся второй октавы, но задеть никого не задел, достаточно аккуратно по асфальту плюсь! и глазами в небо смотрит. Пристально так. С укоризной. Сразу так и не подумаешь даже, что Ямайских кровей, скорее за уроженца южных штатов Индии принять можно.

Ну два борделя ещё, оба под вывесками Тайского массажа, но труженицы особой миниатюрностью не отличаются, все массажистки как на подбор – из средней полосы России. Не зря же мы вливались в чипирующую глобализацию.

Даже зала игровых автоматов нет, лишь пара неафишированных игровых притонов, но там только в секу режутся да в очко. Мелководье, Каррочи.

А что шмаляют вечерами, так то подрастающая блатва свои стволы опробуют, так что с района за неделю не больше пары пердильных мешков с покойником вывозят, среднестатистически.

А и истоме откуда взяться после ещё токо-токо второго маячка?

У меня к дури взвешенный подход с соблюдением всех приличий гомеопатии: два маячка в первой половине дня, два после обеда.

Ну да мне много-то и не надо, в уголочке культурно прилунюсь, пачку чипсов схрумкаю, или хотдога пожую, хорошо эти доги смирные, на укусы не огрызаются, сверху бурдой залил типа койфиг-какавы – вот и весь обед за день, теперь можно и восвояси на свою скамеечную обсерваторию: отслеживать биение деловой активности да и третий пора уж маячок принять, а полновесный косяк я только на сон грядущий забиваю, под кодом ИСПОНОМ: «Изделие: Спокойной ночи, малыши».

Вощщем, варианта нету, шоб я его раньше не усёк и тут – здрасте-жопа-новый-год-приходи-на-ёлку! – как из воздуха вывалился этот чудило в перьях, волосяной покров торчком, длиной по моде 60-тых, когда дети цветов культурную революцию на калифорнийских пляжах раскручивали, джинсы до длины поколенных шортов обрубил, ну видно же шо не резано, а рублено, на валун положил и каменным рубилом отхряскал как неадекватный неандерталец, а глаза круглые и по сторонам озираются, Каррочи, картина Рембрандта «Лох на ярмарке».

Потом ко мне общий курс своей навигации направил.

– Где я? – грит.

А мне чё? я после третьего маячка всегда общительный: «Ну да», – грю, – «тебе скажи где, так ты начнёшь «где моя рота?» спрашивать, вали-ка ты прямиком к доктору Серафимовичу со своими наводящими вопросами».

– А щас зима или лето? – спрашивает. Ну охренеть до чего обдолбался хиппи.

– Смотря из какого тропика посмотреть, – грю, – а сам-то ты откуда?

– С Острова Свободы, – грит.

– Овва! Амиго марихуанисто! Куба – си! Янки – но! Как там Фидель? Ему на эксгумацию на когда назначено?

На это он двумя пальцами за бороду под нижней губой ущипнулся, мотнул головою и на скамейку рядом присел: «Скорей всего в пятницу», – грит и – в задумчивость впал.

Тут по асфальту Мулаточка Майа профланировала, вишенка в своих сладких 16 годках, да старательно так – не идёт, а пишет знак бесконечности буфером ягодиц неотразимых с явным посылом, умыслом, посулом.

И чем спрашивается волосатик этот её так торкнул, а? Мимо меня такую вот каллиграфию не устраивает.

Он затуманенно взглядом её проводил. Ну шо ж, смекаю, случай не безнадёжно запущенный, безусловный рефлекс на месте.

– Особо так не гарцуй, бледнолицый, по дружбе предупреждаю, у этой юной скво батяня вышибалой трудится в "Мало Не Будет", чуть чё отделает так шо ни одной городошной битой не повторить шедевра, ни даже двумя. А ежели эрекцию пристроить некуда, так выбери зрелую леди из Тайского салона напротив.

– А я чё, я ничё, – грит и обратно в свою задумчивость впал изображать Мыслителя из мастерской Родена, но с бородой до пояса.

На этот момент поперёк нашего общения тень упала, так я и не глядя знаю, что это нигга подвалил из местного молодняка, которые у Дона на подхвате, ну не персонально ясный пень, они от его гонцов наркоту получают, толкают и навар сдают за определённый процент выгоды, а друг друга все они «ниггами» зовут, насмотрелась пацанва голливудщины.

Стоит значицца и так выпуклисто жвачку чамкает, крутой же ж по само немогу у него ж вчера на яйцах пушок проклюнулся. Вот и висит над головой, подмогу выжидает.

Эти нигги на улице не кучкуются—у каждого свой ареал, исходя из которого уже его, ниггины гонцы, шибздики, обеспечивают доставку товара на рынки школьных дворов и туалетов мелкими партиями—однако держат друг друга в пределах видимости, когда один с поста двинется с явно крейсерской скоростью, то и следующий в цепочке их якорных стоянок тоже снимается и – следом, типа как те грифы в пустыне Невады за десять миль на одну и ту же падаль собираютсяю

У меня пока телек работал Жизнь Зверей Без Прикрас любимая передача была.

Ну я ж говорил – вот и второй подтягивается и вот они уже две тени брошены на нашу скамейку. А зачем? Про этого хиппующего лоха и без бинокля видно, что слупить нечего, одна борода да джинсы рубанные, а про меня улица знает шо я вдумчивый – наедешь так через краткий промежуток если не кирпич с карниза так ещё что-то грянет, а креститься поздно уже, потому как шняга с Крысом плохая примета на районе.

– Хай, нигга, – грю, – об чём месидж в твоём воцапе? Если вопросы к моему собеседнику, так у него верительные грамоты правильная ксива – в самоволке из Санта-Моники.

Он только жвачку на следующий кутний перекинул и дальше чавкает, пока ему дойдёт смысл сказанного. Утраченное бля*дь поколение, членораздельную речь не различают без «фак!» после каждого второго слова.

Потом он на дружбана своего глянул типа семафорит – нуждаюсь в синхронном переводе.

– Опаньки! – грю второму, – а я тя, нигга, знаю, ты сын Энди Кринолога букемекера, какие ставки на шанс сборной России против Буркины-Фасо? Кстати, факано классный у тебя твой факаный прикид бля*дь.

И как он ещё не сварился в этом лакированном нейлоне? У них прикид как униформа – все под одну гребёнку, а на шею цепь из рыжего литья, в Древнем Риме на рабов ошейники одевали, а эти сами добровольно в рабский хомут подставляются…

И тут он жилетку свою блискучую раздвинул, подол майки приподнял, а там, по закону жанра, из-под ремня рукоять вытарчивает не то макара, не то от люгера, на магнум у него мошны не хватит у этого крутого куроса с пушистой мошонкой.

Но тут мой кругозор расширился аж до приступок перед следующей дверью, а там сидит причина инцидента, Мулаточка Майа во всей своей юной красе из гибких ляжек под набедренной повязкой и тугих титек под майкой на голое тело, что до пупка не достаёт.

И как это я не просёк, что она оказывается там тормознулась? Да, Крыс, не те уж у тебя рефлексы через эту грёбаную энтропию…

– Бля*дь! – вскинулся вдруг хиппи и шкрябонул всей пятернёй под левой мышкой.

Тут у каждого налётчика челюсть распахнулись по самые гланды, а ихний гоп-стоп из чувственного танго перешёл на ритмичный галоп в разные стороны, потому что от движения ловца блох борода его распахнулась и обнажила бандальеру подвешенную от шеи на грудь, а в ней обрез из бландербаса: Добро пожаловать на Карибы!

Однако Остров Сокровищ уже опустел, только Майа на соседнем крылечке своим сладким язычком по обильных губкам пробежалась да ещё дальше раскрепостила позу своих ляжек.

Тут только волосатик выпал вспять из своей задумчивости:

– А де тут кустик шоб пассать, – грит и опять поскрёбся…

* * *

Бутыль #7 ~ За землю платят кровью (Аяз Ниязи оглы Муталибов) ~

Пулеметный и автоматный огонь из Кркджана (Азербайджанский, самый верхний район самого города) достигал не дальше здания театра.

Мы жили на съёмной квартире по улице Туманяна и в подвале ближайшей пятиэтажки, на перекрёстке с улицей Лусаворича, я освободил половину подвального отсека между бетонных блоков фундамента под убежище для моей семьи.

В начале освободительного движения, когда имелась связь с Арменией, оттуда доставляли помощь в виде одежды, дефицитных продуктов питания и детских библий на Армянском.

Возможно прибывали и другие виды помощи, но о том лучше знать членам созданного в Карабахе комитета специально для её распределения среди населения после временного складирования в подвале упомянутой пятиэтажки.

В результате, один из подвальных отсеков настолько переполнился разбитой тарой и следами крысячих пиршеств комитетчиков, что ни у кого из аборигенных жителей здания рука не поднялась на подобный объём работ и подземной свалке пришлось дожидаться моих освободительных усилий, по наводке тёщи.

Но даже и мне задачу удалось выполнить всего наполовину. Впрочем, и высвобожденного пространства хватило для размещения жены с нашими детьми—двугодовалым сыном и семилетней дочерью от её первого брака—плюс две незнакомые женщины, которым не нашлось места в переполненных отсеках-закоулках обширного подвала.

Убежищем для тёщи и ещё десятка женщин и детей из домов близлежащего частного сектора служила мастерская портного (который убрал из неё всё кроме стен) в соседней многоквартирной двухэтажке, ну а я наотрез отказался покидать нашу однокомнатную в доме частных квартиросдатчиков, где имелась чугунная печка газового отопления.

Главным условием выживания в ту зиму являлась добыча воды для питья, приготовления пищи, стирки. Магистральный трубопровод подававший воду из загородной речки был взорван в нескольких километрах от Степанакерта, а работники водоканала справедливо полагали проведение ремонтных работ в местах открытых прицельному огню снайперов актом самоубийства, тем более, что назавтра опять взорвут.

В отличие от блокадного Ленинграда, у степанакертцев не было Невы под боком, а только несколько уличных кранов воды проведённой от источников на близлежащих склонах. Многометровые шумные очереди подставляли свои вёдра под самотечную струю не толще большого пальца, бросались врассыпную и жались к стенам ближайших домов при очередном артналёте.

Лично я предпочитал выходить за водой с наступлением темноты не потому, что расчёты орудий прекращали свою работу, нет обстрелы велись невзирая на время суток, однако ночью очереди за водой бывали несколько короче.

С утра я отправлялся на работу, хотя газета, естественно, перестала выходить и мне уже никто не предлагал переводить передовицы с Армянского. Тем не менее, у меня имелась отмычка для дверного замка в комнату переводчиков с двумя окнами, тремя столами в отметинах суровой правды жизни и двумя стульями, так что в изредка случавшиеся дни затишья (приезд Госсекретаря США по дороге из Агдама, а вскоре прилёт министра иностранных дел на вертолёте) тем из сотрудников, кто заскакивал (по многолетней привычке или просто от нечего делать), приятно было убедиться, что в здании хоть кто-то да и есть.

Дряхлое здание двухэтажной редакции стояло в тени правого крыла мавзолейно-угловатого параллелепипеда Обкома КПСС в четыре этажа, а когда завхоз стал слишком рано запирать входную дверь висячим замком то, благодаря дружеским отношением со сторожем Рашидом, мне удалось снять слепок ключа на кусок пластилина, которым иногда играли наши дети, и изготовить вполне сносный дубликат—сказались навыки слесаря третьего разряда Конотопского Паровозо-Вагоноремонтного Завода—хотя без тисков это не так просто.

(На заметку любителям этнографии. Да, «Рашид» не Армянское имя однако игра с именами вполне в традициях Армянского этноса, лишь бы родители сочли благозвучным или правильным из политических соображений. Отсюда такое множество Артуров, Гамлетов, Офелий, Лаэртов, Дездемон, Джеймсов, Джоников (уменьшительное от «Джон») Карин и т.д., и т.п.

Учительницу географии 7-й школы звали Аргентина Вараздатовна (это не кличка, а по паспорту) или такое вот вполне заурядное и тоже по паспорту: Чапаев Ваникович Григорян—не каждому дано понять, что «Чапаев» это имя, ну а дальше, как положено – отчество («Ваник» – уменьшительное от уменьшительного «Ваня»), фамилия.

А зацени конструктивизм при составлении довольно распространённого в Армении имени: В(ладимир)+И(льич)+Лен(ин), скобки сокращаем и остаётся «Вилен».

Женщине по имени «Элекрофикация» пришлось всю жизнь откликаться на сокращённое – «Эля» (а и неплохо звучит, между прочим, скажи?).

Или взять хотя бы историю возникновения имени моей свояченицы? Свекровь её матери (моей тёщи) гостила у родственников в Москве и ей там приглянулось слово из прозвучавшей радиопостановки про Жанну Д’Арк из Орлеана (радиопостановка это сериал, но только по радио, дело-то было в 50-е и до телевидения СССР тогда ещё не развился, факт входа телевизоров в Американский быт в 30-х, ещё одно доказательство, что Запад начал загнивать раньше нашего), которое она и попросила записать для неё на бумажке.

Ну и чем плохо, спрашивается: «Орлеана Александровна»?

Хотя и суеверия тоже примешиваются – если дети в семье рождаются квёлыми или умирают в раннем возрасте, надо поставить мусульманское (чаще всего турецкое) имя и – помогает, потому что верят, будто должно помочь.

Отсюда сторож с именем Рашид и его постоянно радостной улыбкой квадратными зубами.

Мне встречался пацанёнок по имени Эльчибей (имя воинственного президента Азербайджана в 90-х), шустрый и крепенький.)

По утрам семья сходилась на квартиру для завтрака, а если шёл обстрел, я относил в подвал чайник воды вскипячённой на газовой плите, после чего отправлялся проведать семьи остальных двух дочерей тёщи, в подвалах их пятиэтажек, и передать хлеб испечённый ею накануне в духовке газовой плиты.

Взамен передавалась баночка сливок или варежки Ашоту, из которых кузен его уже вырос, да пока ещё великоваты, но вполне мужского кроя и расцветки…

Обычный внутрисемейный кругооборот понятный тем, кто застал эпоху дефицитов…

А затем, с чувством исполненного долга и крахмальным поскрипыванием чистой совести, я снимал висячий замок с двери редакционного здания и запирался изнутри, потому что завхоз переживал на тему пишущих машинок с Армянским и Русским шрифтами в комнатах второго этажа.

Переводческая находилась на первом и, когда редакционную дверь снаружи дёргали, мне недалеко было пойти посмотреть (пару раз в неделю) кого там принесло и чего ради.

Ну скажем, машинистке Сильве рассказали ложный слух будто редакция сгорела от Алазани, она пришла и убедилась, что это брехня, а заодно, на радостях, решила забрать тапочки из ящика в столе под её машинкой, на всякий, ей в них печатать удобнее.

Или же посторонний ветеран графомании (за щетиной не разобрать, но под восемьдесят как минимум) принёс свёрток «материала» приготовленного для газеты, которая уже два месяца как не выходит.

А куда ей выходить, если все газетные киоски заперты либо разбиты? Погружённый в пыл творчества он этого не заметил…

При совсем близких взрывах здание подпрыгивало и, с прощальным звяком, роняли окна на пол осколки своего стекла. Я сгребал их веником и подсоблял Рашиду забивать пустые оконные рамы виниловой плёнкой из запасов завхоза. От сторожа разило винищем и он матерно жаловался своему молотку на уборщиц, которые совсем перестали являться для исполнения их служебного долга.

Я молча пропускал мимо ушей его инвективы, потому что не хотелось догадываться в чей огород эти камешки.

Вообще-то от Алазани больше грохота, чем эффективности, кладку стен толщиной в 40 см пробить ей не удавалось. Да, наружную сторону раздолбает, внутри стена пойдёт трещинами, но не насквозь. Ну а если в окно влетит или через балконную дверь, тогда конечно – квартира всмятку, перегородкам не устоять, да и халабуду древне-деревянной застройки разворотит до основания.

Зато по ночам, выйдя за водой, я имел возможность любоваться чарующим зрелищем их полёта—чисто эстетически—жёлтая ленивая комета дугообразно падает из Шуши на город, следом другая (но раз так высоко над головой, точно не в меня), а с земли, навстречу их пламенеющему полёту, торопливо длинные стежки трассирующих очередей из автомата – сбить… Толку никакого, но сюрреализм картинки впечатляет.