Буфетчик и француженка

Билет купить не удалось. Проводники под свою ответственность везти не решились и послали в штабной вагон.

Начальник поезда – мощная, властная женщина – попросила паспорт. Открыла страницу с пропиской и неожиданно поинтересовалась моей профессией.

– Пишу в газету про налоги.

– И про что только теперь в газету не пишут, – удовлетворённо сказала начальник. – Впрочем, вы нам подходите. Как тронемся, входите и садитесь в третье купе.

Поезд тронулся, я пошёл на место.

Вагон был переполнен. Однако в третьем купе находился всего один пассажир. На нижней полке манерно сидела длинноногая девица. Судя по причудливости позы, спина барышни обладала невероятной гибкостью. Белый окрас тонких брюк немного подтаивал там, где они плотно прилегали к загорелым ногам. Крохотная белоснежная майка на фоне вызывающе роскошного красного лифчика выглядела необязательным аксессуаром. Лицо барышни не желало подчиняться зрительной памяти. А память вербальная после мимолетного знакомства сохранила бы о лице не больше трёх слов: неправильное, привлекательное, ускользающее. Барышня смотрела на меня в упор.

«Шикарная француженка», – подумал я, но «добрый вечер» сказал по-русски. Ответа не последовало. Сопровождаемый пристальным взглядом, я присел на краешек противоположной от барышни полки и с интересом уставился в окно, наглухо закрытое пыльной дерматиновой шторой. Купе подавляло сумраком и духотой.

Прошло несколько минут. Поясницу лизнула струйка пота.

– Вы буфетчик? – вдруг произнесла девица на чистейшем русском. Интонация могла убить смесью снисходительности и презрения. Повеяло бывшими крепостными, Серебряным веком, сумасбродными декадентками дворянских кровей и накрахмаленной салфеткой через предплечье.

– Нет, – ответил я, и достал фляжку:

– Выпить хотите?

Барышня капризно помотала головой, продолжая меня гипнотизировать. Я выпил. Возникло желание пошутить.

– Раз уж вы приняли меня за буфетчика, позвольте предложить вам орехов.

(В рюкзаке очень кстати оказался кулёк со смесью кешью, фундука и миндаля).

– Хорошо. Пожалуйста, дайте жареных солёных фисташек, – она привстала с полки. Поворошила кулёк, поморщилась из-за отсутствия фисташек и выбрала миндаль. – А что это вы пьёте? – спросила она, принюхавшись.

– Дешёвый виски, – отвечаю.

Прошло минуты три. Барышня элегантно сгрызла миндаль и вновь обратилась ко мне.

– Значит, вы заяц?

– Как вам сказать. Вообще-то я домой еду.

Она начала грызть еще один миндальный орех. Взгляд девушки фокусировался на мне так долго, что я бы не рискнул назвать ее воспитанной. Проще сказать, она не сводила с меня глаз. Конечно, с одной стороны, ноги у нас в роду – весьма выразительная часть тела, а я в шортах. Но в лице, особенно в третьем подбородке, я в последние годы уверен не был, да и насчёт изящества талии сильно сомневался, хотя в сочетании с размахом плеч…. Я выпрямил спину, задрал подбородок, расправил грудь, втянул живот. Чуть подумав, слегка напряг обе голени – и изрядно приложился к фляжке.

– А зачем вы пьёте? Вы ведь сейчас выпили, нет?

– Да.

– А зачем?

– Потому что хочу выпить.

От светской беседы, напоминающей театр абсурда, я стал потеть интенсивнее.

– А вы знаете, что пить вредно? От этого люди умирают (она произнесла «умивают»), я знаю.

– Догадываюсь, что вредно.

– Поэтому пейте лучше морковный сок.

Совет пугал исключительной серьёзностью.

– Хорошо, – пообещал я. И – выпил.

Следующие минут десять глаза барышни сосредоточенно расстреливали меня то короткими, то длинными очередями. Я смотрел в угол купе, и время от времени пытался приветливо улыбнуться. Несмотря на ударные порции алкоголя, улыбка выходила кривоватой.

– О чём вы думаете? – вдруг кокетливо прощебетала она, после чего уселась на полке на корточки, прислонилась спиной к стене и чуть-чуть сползла вниз, расставив ступни для устойчивости.

Стало очевидно, что цвет трусов под белыми полупрозрачными брюками отличается от цвета лифчика – красное не просвечивало. Тёмное, впрочем, тоже. Брюки в том месте были идеально белыми. Скорее всего, и трусы на ней белые. А, может, дело вовсе не в белых трусах, а в ткани брюк, которая в районе шагового шва плотнее, чем на штанинах. Если же барышня не носит трусов (а почему бы и нет, собственно говоря, вон какая она странная), значит, она делает специальные стрижки, гм, в зоне бикини. Ну, а если она ни стрижек таких не делает, ни белых трусов не носит, то выходит что она – натуральная блондинка.

Переваривая то ли очаровательную естественность, то ли пренебрежительную бесстыдность, с которой мне было позволено устремиться к этим вроде как интимным открытиям, я расплывчато кивнул и выпил.

– А мне сказали, что это купе для работников ресторана, – барышня протянула ногу, положила ее на мою полку и стала непринуждённо помахивать ухоженной стопой. Стопа покачивалась в опасной близости от моей руки. Хотя будь барышня чуть более предсказуемой, я наверняка бы порадовался такому соседству.

– Раз вы не буфетчик, значит, вы заяц? Ведь правда? – а вот это уже прозвучало вкрадчиво.

– Ну, вы-то явно не буфетчица, – нашёлся я.

– Но обо мне договаривались. Насчёт меня замгубернатора по туризму звонил!

– Я сам о себе договаривался.

– А это можно?

В вопросе чувствовалась тревога.

– Я часто так делаю, – успокоил я барышню.

– Ага, – заметила она с не слишком уверенной улыбкой. – Ну что ж.

Несколько минут девушка стелила белье на верхнюю полку и хранила молчание. Я сидел под застилаемой полкой, старался не смотреть на её обнажённый живот и часто пользовался фляжкой.

– Вот вы опять выпили, – донеслось сверху. – А я пойду в ресторан. Съем что-нибудь.

– Только не ешьте мяса.

– Как? Оно же вкусное. Надо есть мясо. Я знаю людей, которые не едят мяса. Они очень странные.

– А я покурю. Сигареты вкусные. Знал я людей, которые не курят и они…

– Они странные, да? Скажите, правда, они ведь странные? Вот видите, можно же найти общую тему. Давайте я не пойду в ресторан. А вы не ходите курить. Я – генеральный директор туристической компании.

Руку она протянула так, что уместными оказались бы и галантный поцелуй, и деловитое рукопожатие.

– У вас ЗАО? Большой оборот? Или вы на упрощёнке? – я с энтузиазмом пожал её руку.

В ответ на мои предположения барышня кивнула.

– «Организации, перешедшие на упрощённую систему налогообложения, освобождаются от обязанности ведения бухгалтерского учёта». Как известно, эта норма содержится в пункте 3 статьи 4 федерального закона «О бухгалтерском учете» №129-ФЗ от 21 ноября 1996 года. При этом такие организации ведут бухучет в отношении основных средств и нематериальных активов по общим правилам. Вы знаете об этом?

– Да.

– А о том, что это прямо противоречит пункту 1 статьи 88 федерального закона «Об акционерных обществах»?

– Разве? Ну, может быть. И что же, по вашему, из этого следует?

– Ну, это не по-моему. Вчера Минфин в Высшем арбитражном суде требовал устранить это противоречие. В Минфине считают, что вы освобождаетесь от обязанности сдавать бухгалтерскую отчетность в налоговые органы на общих основаниях, но не освобождаетесь от обязанности вести бухучёт в полном объеме. Однако вам повезло: председатель Высшего арбитражного суда, кажется, не разделяет это мнение. А в случаях, когда из-за отсутствия данных бухучёта нарушаются права акционеров, он предлагает судам назначать экспертизу за счет компании.

Конец тирады застал девушку полулежащей на полке в позе одалиски. Она меня больше не разглядывала. Она на меня смотрела. Я перестал потеть, впервые за последние полчаса выпил с удовольствием, и развил успех:

– Каких писателей предпочитаете?

Всплыли, разумеется, Донцова и Робски. После некоторых размышлений нарисовался Коэльо. На этот раз кривоватую улыбку я изобразил нарочно: «Хотите, я вам прочту что-нибудь настоящее?» Прочёл из Бродского. Барышня вздохнула: «Целая история. Но как можно все это запомнить?» – (Пожимая плечами): «А разве можно не запомнить стихотворение, которое нравится?» – «А это было стихотворение?!»

Сдержаться я не успел.

– Могу рекомендовать регулярное прослушивание джазовых пьес. Это должно подготовить ухо – принципы ритмической организации стиха Бродского весьма схожи с законами, по которым строится ритмическая основа джазовой пьесы.

Она перестала на меня смотреть и начала разглядывать. Я снова почувствовал себя буфетчиком. Вспотел, неловко отсалютовал ей фляжкой, выпил и вышел из поезда, на ходу подумав: «Шикарная француженка».

2006.

В дурдом по собственному желанию

Я увидел её сразу. На этот раз ошибки быть не могло. Ничего похожего на предыдущие случаи. На ситуации, когда я пытался избежать очередного разочарования. Когда убеждал себя, что среди веселящихся на студенческой дискотеке девушек есть несколько очень достойных вариантов. Что я готов потерять голову и без памяти влюбиться в какую-то из них. Нет, чёрт возьми, сегодня всё случилось иначе! Сегодня взгляд мгновенно выхватил её из общей массы и не терял ни на секунду. Даже когда толпа заслоняла её от меня, я знал, где она сейчас находится и где вынырнет через минуту. Эта мгновенно возникшая между нами связь явно неспроста. Это знак. Может быть, это даже судьба.

Она почувствовала мой взгляд. Очень тепло улыбнулась в ответ. Легко согласилась потанцевать со мной. Я боялся в это поверить, но деваться от фактов (танец, улыбка) было некуда: она испытывает те же чувства!

Из-за столь явного обещания взаимности я готов взлететь к крутящемуся под потолком зеркальному шару. И, кажется, даже прилагаю некоторые усилия, чтобы этого не сделать – зачем смущать девушку раньше времени.

Танцуем, болтаем. Она явно увлечена разговором, очень живо на всё реагирует. У неё отличное чувство юмора – она всегда вовремя смеётся! Ну, один раз не в счёт – вряд ли стоило так хохотать, когда я сказал ей, что она очень похожа на Пат, на Патрицию Хольман, как я её себе представлял, когда читал «Трёх товарищей». Зато, отсмеявшись, она назвала мне своё имя. Её зовут Полина! Отличное имя, между прочим. Влюбиться в Полину куда интереснее, чем в Юлю или Лену.

Мне всё ясно про нас и наше ближайшее будущее – провожаю, идём вполоборота друг к другу, держимся за руки, глаза у обоих сияют, страстно целуемся в подъезде, ей пора домой, где ждут родители, не можем расстаться, договариваемся завтра увидеться с самого утра, и уж потом…

Исключительно для проформы озвучиваю предложение проводить её до дома. Я несколько озадачен отказом, но тут же понимаю, что иначе и быть не могло. Ясен пень, красивая девушка просто обязана иметь какого-нибудь незадачливого ухажёра-воздыхателя. А девушка порядочная никогда не сдаст старого верного ухажёра сразу, это тоже понятно. Короче, главное – не формальный отказ, главное между нами было сказано без слов. Теперь самое важное – шанс не упустить. То есть рук из-за какого-то левого поклонника не опускать, соплей не распускать, а добиваться своего умно, настойчиво и решительно, как Роберт Локамп или его друг Готфрид Ленц.

Следить за ней несложно. Она по дороге к остановке с подругами болтает, по сторонам и назад не смотрит совсем. Садится в первый вагон трамвая, я – во второй. Народу немного, и я отлично её вижу через незапертую кабину вагоновожатого во втором вагоне. Выходит одна, на Благоева, идёт в сторону ДК глухонемых. Тут следить сложнее – ночь, безлюдно, снег белый и фонари хорошо работают. Замечает, бежит. Трогательно так бежит, неловко, фигура хорошая, но спортом явно не занималась. Да ещё спотыкается постоянно, потому что теперь всё время назад смотрит, на меня то есть. Я, чтоб не пугать девушку, и не бегу даже, так, то трусцой, то быстрым шагом, держусь минимум в 30-ти метрах, дистанцию не сокращаю. Мне ведь главное дом и подъезд увидеть, а там уж дело техники.

На следующий день у соседей осторожно номер квартиры выведал. Купил букет, внутрь письмо с признанием в любви по всей форме и с адресом – главпочтамт, мне, до востребования. Минут за десять до её возвращения из Политеха (пока танцевали, она рассказала, где учится, ну, а расписание там у всех на виду висит) вставил в дверную ручку. Она букет в квартиру занесла, и письмо внутри нашла, я из дома напротив в бинокль видел.

Жду ответа, летаю, как на крыльях, всем вокруг рассказываю, что мне дико повезло, наконец-то я настоящую любовь встретил. Помню, соседи мои по общаге, двое первокурсников с нашего филфака, очень за меня радовались. Выспрашивали, как это у нас всё закрутилось, и что именно я ей в письме написал. Ну, мне не жалко, рассказал, пусть молодые красиво ухаживать поучатся.

Она прислала ровно тот ответ, который я ожидал. Как говорил один известный персонаж, о, как я угадал! О, как я всё угадал! Она действительно в тот вечер сразу почувствовала связь между нами; она, если называть вещи своими именами, тоже влюбилась в меня с первого взгляда. Мало того, она объяснила свою застенчивость и формальный отказ именно наличием какого-то дежурного ухажёра, которому она после моей записки немедленно дала отставку. Наконец, она даже извинилась за то, что рассмеялась, когда я сказал ей, будто она похожа на Пат, на Патрицию Хольман. Написала, что, получив записку, буквально залпом проглотила «Трёх товарищей», была потрясена такой лестной оценкой и теперь, в свою очередь, мечтает увидеть во мне Роберта Локампа.

Вооружившись ещё более шикарным букетом и прихватив с собой в качестве талисмана её восхитительное письмо, я отправился на свидание. Меня распирало от счастья, и я не то чтобы шёл. Я, скорее, плыл по воздуху. По пути мне встретились первокурсники с филфака. Узнав о письме Полины, они сначала как-то странно переглянулись, но потом справились с понятной и, в общем-то, простительной в такой ситуации завистью: нашли в себе силы от души за меня порадоваться и пожелать мне удачного свидания.

…