Василий Одинцов

Повсюду были красные флаги, транспаранты и портреты членов Политбюро. Дружный трудовой коллектив авиационного завода № 125 имени И. Сталина возвращался домой с празднования девятнадцатой годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции. Настроение было праздничное, сначала участие в общегородской демонстрации, затем бурные ораторские речи об успехах в индустриализации, о соцсоревновании, о досрочном выполнении пятилетки. Грозные предупреждения врагам народа, империалистам и разным агрессорам. Дух рабоче-крестьянской революции витал в воздухе, поднимал боевой дух комсомольцев, сплачивал ряды коммунистов. Воодушевлённая рабочая молодёжь с песнями расходилась, разделяясь на мелкие и устойчивые компании близких по духу друзей.

Сегодня меня звали Василий Одинцов, именно в нём я «очнулся», когда жёлто-зелёный туман выплюнул меня в очередную реальность.

Василию Одинцову было девятнадцать лет. Активный общественник, член комитета комсомола завода. Василий днём работал учеником токаря, а вечерами постигал науки на рабфаке. Готовился поступать в Сибирский финансово-экономический институт.

Вообще у Одинцова была другая мечта. С детства, одухотворённый подвигами Шерлока Холмса, Василий мечтал стать таким же великим сыщиком, распутывать сложные клубки преступлений, выводить на чистую воду матёрых воров и убийц. В своих мечтах Вася Одинцов, выслеживал злоумышленников в засадах, стрелял по врагам в опасных погонях, находил невидимые другим улики, раскалывал кровожадных бандитов. Но мечта так и оставалась мечтой.

– Вася, не забудь, в понедельник заседание комитета, будем разбирать дело Поповой, – секретарь комитета комсомола завода Еремеев, пожал руку Одинцову и побежал по своим делам.

– Хорошо, буду, – еле успел ответить убегающему комсоргу Василий, и приобняв двух дружков, двинулся праздновать дальше.

***

Туман стёр картинку, а когда марево распалось, моему взору открылся новый вид.

***

Заседание комитета комсомола проходило 9-го ноября 1936 года в актовом зале авиационного завода, было расширенным, с участием комсомольцев, которых набилось в помещении порядком.

За столом, покрытым кумачовым полотном, сидели члены комитета, здесь же был и Василий Одинцов. Слушалось персональное дело комсомолки Поповой Нины, работавшей секретарём товарища Горелица – директора авиационного завода. Секретарь комитета Еремеев вызвал Попову на сцену и, глядя прямо в глаза, предложил изложить суть собравшимся товарищам.

Нина, повернулась в зал, и, переминаясь с ноги на ногу молчала.

– Что же ты молчишь, Попова? – спросил Еремеев.

– А что сказать-то? – в ответ спросила Нина.

– Ты сама не понимаешь, что ли, расскажи о своей связи с врагом народа Гуревским, надеюсь, помнишь такого?

– Так, какая же здесь связь? – искренне удивилась Нина, – Ну, пытался он за мной ухаживать, разве это связь?

– А, что же это, по-твоему? – вклинился Василий Одинцов.

– Не знаю, но не связь, это точно, – парировала Нина.

– Нет, погоди, что значит, не знаю. Ты с ним встречалась?

– Ну, может, и было пару раз.

– В кино ходила?

– Ну, ходила.

– Гулять вместе, гуляли? Цветы дарил? Стихи читал? – не унимался Василий, – Отвечай, чего молчишь.

– Да, – Нина потупила взор, – Было.

– Домой провожал? Целоваться лез? Может до чего и большего дошло, а? – решительно наступал Одинцов.

– Да как же тебе не стыдно, такие вопросы девушке прилюдно задавать?! – Нина стала пунцовой, задыхаясь от возмущения.

– А чего мне-то стыдиться, я с врагами не слюнявился, – под общий хохот зала ответил Василий.

– Ты если уж попалась, то давай не юли, а говори, как есть, мы тут все комсомольцы, нам правда нужна, какой бы горькой она не была. Мы в своих рядах предателей не потерпим. Любого врага на чистую воду выведем. Правда, ребята? – обращаясь к залу, спросил Василий.

– Да, верно говоришь, товарищ Одинцов, в корень зришь, – одобрительно гудели комсомольцы.

– Вот видишь, Попова, народ требует от тебя правды. Ты должна здесь, сейчас же разоружиться, очиститься от налипшей на тебя грязи, – добивался признания Василий.

– Ну, что же вы товарищи, не скрываю я ничего от вас, что было, то и говорю, да ухаживал, да гуляли, да целовались пару раз и всё. Ничего больше не было! – Нина, еле сдерживалась, чтобы не разреветься.

– Вот тут тебе и вопрос, как же ты врага-то не разглядела? А может всё видела, но промолчала? Может ты врага покрывала? – с напором допрашивал Попову Одинцов.

– Да, что ж ты опять на меня напраслину-то возводишь? Да если, хочешь знать, это я сама в органы о нём сообщила! Это я можно сказать его, и разоблачила! – защищалась Нина.

– Что, значит, сама разоблачила? Не было на этот счёт никаких указаний. Не тронули тебя органы это, да. Но вот то, что ты кого-то разоблачала, это ты врёшь, – возмутился Еремеев.

– Да не вру, правда это, – уже не сдерживаясь, зарыдала Нина.

– Всё с тобой ясно, Попова, спелась с врагами, а когда пришло время ответ держать, так тут же в кусты, мол, знать ничего не знаю, мол, следствию помогала. Не выйдет! Ответ держать всё равно придётся, пусть не перед народным судом, но перед комсомольской организацией, это уж точно! – резюмировал допрос Василий.

– Товарищи, думаю, Попову мы послушали, позиция её нам ясна. Кто хочет что сказать, выходи к нам, – скомандовал Еремеев.

– Товарищи, я хочу высказаться, – Любовь Казанцева из конструкторского бюро подняла руку, – Я с места, можно?

– Я, что хочу сказать, я ведь предупреждала тебя Нина, насчёт Гуревского. Я же говорила тебе, что он связался с какой-то дурной компанией, встречается с разными там певичками и прочим несознательным элементом. Что же ты меня не послушала? Не приняла никаких мер, а?

– А что…Что я должна была предпринять? – рыдала Нина.

– Да, что там говорить, гнать её из комсомола надо, под суд её отдать, и делу конец, – кричали из зала горячие головы.

– Правильно, под суд её! Ишь, выискалась тут, прошмандовка, врагам ты свою честь продала!

– Давить таких надо, ещё в утробе!

– Да что с ней разговаривать, к стенке её!

– Что смотришь, вражина? Совсем совесть потеряла!

– Тихо товарищи, тихо! Ну что Попова, есть, что сказать собранию? – Еремеев пристально посмотрел на Нину.

Нина, уже еле державшаяся на ногах, только замотала головой и что-то промычала в ответ.

– Давайте я скажу, – встал Василий, – С судом мы конечно подождём, если бы наши доблестные органы хотели, давно бы её арестовали. Раз отпустили, значит так и надо, не нам решать. А вот насчёт комсомола, тут ты Нина допустила непростительную близорукость, проглядела врага, не заметила его звериную сущность.

– И нет тебе в этом прощения, – продолжал он, – предлагаю из комсомола Попову Нину исключить, с формулировкой: за связь с врагом народа.

– Принимается, кто «за» прошу голосовать, – Еремеев окинул взглядом зал.

– Кто «против»? Воздержался? Что ж принято единогласно.

– Так же, считаю необходимым поставить вопрос перед товарищем Горелицем о пребывании Поповой на военном заводе. Кто «за». Принято единогласно. На этом считаю собрание закрытым.

***

Туман скрыл от меня это жестокое судилище, а когда развеялся, то я с Василием Одинцовым пребывал в кабинете первого секретаря райкома комсомола.

***

Первый секретарь райкома комсомола Видякин Егор пригласил войти пришедшего на приём Одинцова Василия, молодого рабочего, общественника, комсомольца, члена комитета комсомола авиационного завода.

– Здравствуй, Василий, как дела на заводе? Как комсомольская жизнь? Кипит, бурлит?

– Здравствуй, товарищ Егор, всё путём! Работаем ударно, по-комсомольски, стыдиться за нас уж точно не придётся! Боремся с казёнщиной, с бюрократией и прочими пережитками!

– Ну, уж, на военном заводе и бюрократия? Как такое может быть?

– А как же, директор у нас краснознамённый, боевой, настоящий коммунист, а вот инженера подкачали. Всё по бумажке, никакой инициативы, рубят все наши начинания на корню. Мы уж этот вопрос, где только не поднимали, а всё одно толку нет.

– Инженеры, говоришь, создают помехи производству? Не дают нормально работать? Интересно, а кто конкретно, фамилии есть?

– Так, а что фамилии, любого бери, всё одно бюрократы. Ни стахановского почина, ни настоящего соцсоревнования, всё как-то однообразно, что ли, без комсомольского прорыва.

– Ты вот, что, свои соображения по инженерам на бумаге изложи, чтобы с фактами, фамилиями, а я со своей стороны обещаю разобраться, а если потребуется, и органы подключу. Договорились?

– Договорились, товарищ Егор, сделаю.

– Ну, ладно, теперь к делу, я ведь тебя вызвал-то зачем. Есть к тебе комсомольское поручение, задание можно сказать.

– Любое задание райкома готов выполнить, товарищ Егор.

– Так уж и любое? Ну ладно, томить не буду, сразу говорю, задание архиважное. Хотим мы тебя Василий в органы рекомендовать, да не куда-нибудь, а в УГРО, на борьбу, так сказать, с преступным элементом. Как ты на это смотришь?

– Да, я прямо и не знаю, что сказать, – растерялся Василий, хотя сердце его забилось часто-часто – детская, почти забытая мечта, начала сбываться.

– Ну, что ты, заладил «не знаю, что сказать». А вот, как про тебя говорят – чистый следователь, на персональных разборах, лучше тебя никто виновных не опрашивает, в корень, говорят, зришь, или врут?

– Наверное, им видней, я просто до истины хочу всегда докопаться, выяснить, как мог наш советский гражданин встать на скользкую дорожку. Тут, да, спорить не буду, есть у меня такая черта.

– Вот, видишь, значит и вправду нужно тебе профессию менять. Значит решено. Идешь работать в УГРО по комсомольской путёвке.

– Так точно, товарищ Егор, иду!

– Ну, вот и отлично, давай, решай все дела, закругляйся, недели тебе хватит? Нет, ладно, две недели тебе сроку и пятого апреля, в понедельник выходи на стажировку в УГРО.

***

Жёлто-зелёная субстанция поглотила кабинет первого секретаря, а когда рассеялась, картинка была уже другой.

***

5 апреля 1937 года стало незабываемым и поистине важнейшим днём. Василий Одинцов находился в кабинете начальника РО НКВД старшего майора милиции Сергеева. Ефим Степанович только, что поздравил Василия с началом работы в уголовном розыске, пожал руку и произнёс напутственную речь.

– Ты, Одинцов, пришёл работать не просто в милицию, ты попал на передовую, на передний край. Уголовный розыск – это лучший из лучших отрядов нашей Советской милиции, призванный беспощадно бороться с врагами нашей Советской власти. Да, воры, бандиты, убийцы и прочее жульё, это враги! Совершая свои подлые преступления, они не только бьют по нашим советским гражданам, они бьют по нашему рабоче-крестьянскому строю, они вселяют неверие и страх в сердца людей. Как же так, – рассуждают наши граждане, почему нас обворовывают, почему лишают честным трудом заработанной копейки. Куда же смотрит Советская власть? Почему она нас не защищает? – вопрошал Сергеев.

– И некоторые слабые люди, обыватели, начинают всерьёз думать о беззубости нашей Советской власти, о нерешительности Партии, о том, что не той дорогой мы идём. Понимаешь о чём я, Одинцов? Вот так это происходит. Любой, оставшийся безнаказанным жулик, наносит непоправимый ущерб репутации и милиции, и Партии, и Советскому строю. Отсюда следует, что всякое преступление, каким-бы оно ни было, должно быть раскрыто, преступник найден и отдан под суд. А уже наш справедливый народный суд разберётся и воздаст должное любому врагу. Только так и никак иначе! И ещё, Одинцов, работая на переднем крае борьбы с преступностью, ты будешь постоянно сталкиваться с людьми, с нашими советскими людьми, – Сергеев поднял указательный палец вверх и выдержал многозначительную паузу.

– Всякое может быть, по-разному судьбы складываются, бывает и ошибки случаются. Но запомни раз и навсегда – никогда, не забывай, что ты неотъемлемая часть этих людей, сын трудового народа, которому даны ни с чем несравнимые права и власть. Нельзя быть равнодушным к судьбам людей, и если ты столкнёшься с несправедливостью, ты должен, не взирая ни на что, ни на какие обстоятельства, восстановить эту нарушенную, кем бы ни было, справедливость. Понял? В лепёшку разбиться, но честное имя советского гражданина, ты просто обязан защитить…

***

Туман втянул меня обратно и я, вновь, плавал в вибрирующем потоке. Снова появилась жёлто-зелёная лужа, втянула меня в себя, а когда развеялась, то я оказался дома, перед телевизором:

– …денемся, – ответил Шамангалиеву Шилов

Сериал продолжался с той самой секунды.

***

С последнего путешествия прошло больше месяца. Я уже стал беспокоиться, что всё закончилось, но нет. Как-то сидя в офисе, задумался и, неожиданно, оказался висящим в серой пустоте. Появившаяся «лужа» втянула меня и…