2010 год
– Черт! Черт! – Виктор в сердцах стукнул по крышке магнитофона и тот, издав странный звук, остановил воспроизведение. – Что еще за экономический отдел? Кто это??
Он обхватил голову руками.
«Что я наделал?» – предательская мысль холодком пробежала по позвоночнику.
Дрожащими руками он нажал кнопку перемотки.
Магнитофон задумался на мгновение, потом пленка пришла в движение и почти заполненная правая бобина начала быстро опустошаться.
Виктор сел на табуретку возле стола и, глядя, как вращается механизм, как струится тонкая трепещущая линия пленки, задумался.
Почему он ничего не помнит? Почти никаких воспоминаний о том периоде жизни у него не осталось и уж точно не помнит, чтобы слушал голос какого‑то странного мужчины. Такое воспоминание должны было врезаться ему в память – но ничего, ни единого проблеска, обрывка, каких‑то то косвенных свидетельств… не осталось ничего.
Он пожал плечами, сходил на кухню, приготовил кофе и бутерброд. За окном уже вовсю занялся день – солнечный и прекрасный. Сквозь раскрытую форточку комнату наполнял пьянящий аромат свободы. Весна кружила голову и Виктору хотелось восполнить все те годы, которые он провел в заточении. Восполнить с лихвой.
Он достал телефон, ввел запрос в поисковую систему и уже через час стоял у невзрачной двери обычной хрущевки, в какой жил и сам. Пожалуй, этот дом был даже старше – на обшарпанных стенах едва можно было различить зеленую краску. Побелка чернела от подпалин и нецензурных надписей.
«Слава КПСС!» – прочитал он огромный красный девиз и удивился. Кому это надо в двадцать первом веке, – подумал он.
Дверь долго не открывали. Черный дерматин обивки местами был порезан и из него торчали желтовато‑серые хлопья синтепона, похожий на жир какого‑то тюленя или кита.
Он позвонил еще раз, потом третий и хотел было уходить, как за дверью послышались шаркающие шаги, брякнула цепочка, проскрежетал замок и дверь приоткрылась буквально на один миллиметр.
– Яков Абрамович? – спросил Виктор. – Я звонил по поводу сеанса вам звонил. Виктор.
– Виктор? – женский старческий голос повторил его имя. – Мы никого не ждем. Уходите!
Он уже повернулся, когда дверь неожиданно распахнулась и позади него раздался удивительно энергичный и приятный голос.
– Софочка, я же тебе говорил, что ко мне иногда приходят люди. А ты забыла… Ну ничего. Ничего. Давай, я встречу гостя сам.
– Гостя? У нас гости? Но мы же не…
– Софочка… я сам… Молодой человек. Виктор, прошу вас, – Виктор повернулся и увидел худого жилистого старика с очень живым и даже молодым лицом. – Извините пожалуйста за ожидание. У нас тут…
Виктор улыбнулся. Из квартиры тянуло хорошим кофе и пирожками.
– Не стоит, – прервал его Виктор. – Все нормально. Здравствуйте!
– Добрый день, молодой человек. – Старик быстрым профессиональным взглядом оглядел его с ног до головы – другой мог бы и не догадаться, но от внимания Виктора это не укрылось.
– Прошу, проходите, – пожилой человек жестом пригласил его в квартиру. – Пожалуйста, в мой кабинет. Нет, нет, не разувайтесь, прошу вас.
Виктор быстро скинул кроссовки и прошел в направлении жеста.
Скромная, уютно обставленная квартира, со старой, еще времен СССР мебелью, ковром на стене и даже небольшим бронзовым бюстом Ленина на секции, заставленной хрусталем.
В кабинете, который, собственно был просто отдельной комнатой, стоял большой стол, потертое кресло, такая же старая кушетка и огромный книжный шкаф во всю стену. От количества книг на его полках Виктор открыл рот.
– Да… молодой человек… небольшая библиотека… моя гордость… – старик обвел взглядом шкаф, пестревший корешками книг. – Ну‑с… что привело вас ко мне? – Он указал жестом на кушетку и Виктор присел на краешек. Ему было неловко. Он впервые был на приеме у психотерапевта и ему казалось, что, рассказав хоть что‑то о себе, о своем прошлом, он тут же станет слабым и даже немощным. Каждый человек по выходе из этого дома будет показывать на него пальцами, а не дай бог, снова оказаться в местах не столь отдаленных…
– Даже не знаю… с чего начать…
– С самого начала, – сказала мягко старик. – У меня много времени, вы единственный мой пациент.
Виктор откашлялся. Он чувствовал, как сердце трепыхается в его груди. Бьет гулко и сильно. Давно он так не волновался.
– Я не могу вспомнить свое прошлое. Но точно знаю, что оно было.
Старик помолчал немного, глаза будто покрылись едва заметной дымкой.
– У всех оно было… таковы особенности памяти. Некоторые события, особенно травмирующие, неприятные, сознание скрывает от нас.
– А если это было очень важное событие – о каких говорят, что такое невозможно забыть?
Старик кивнул, будто понимая, о чем идет речь.
– О таком забывают в первую очередь.
– Даже если это было очень очень важно для меня тогдашнего?
– Именно поэтому.
Занавески на окнах кабинета шевелились от легкого сквозняка, расслабляющий голос доктора убаюкивал.
– В моем детстве случилось одно событие. И теперь, как ни стараюсь, я ничего не могу об этом вспомнить. Но мне очень нужно. Скажите, это возможно?
Старик покачал головой.
– Зависит от степени травмы. Иногда реальность забывается или подменяется придуманным событием настолько, что даже близкие не могут разубедить пациента, что это было или, наоборот, не было.
– В объявлении написано…
– Молодой человек… вы отдаете себе отчет, что после того, как вы вспомните, ваша жизнь уже никогда не будет прежней? Вы точно этого хотите? Я спрошу вас об этом еще десять раз, потому что…
– Да, – твердо сказал Виктор. – Мне нужно это знать.
– Хорошо, – неожиданно быстро уступил доктор. – Ложитесь на кушетку. Расслабьтесь. Закройте глаза. Руки вытяните вдоль тела. Я буду задавать вам простые вопросы касательно времени, которые вы хотите вспомнить. Отвечайте не задумываясь. Если вам станет некомфортно или страшно, просто скажите мне об этом и мы тут же закончим сеанс. Вы меня поняли?
– Да. Я все понял.
– Что ж… – доктор задвинул штору и в комнате воцарился полумрак. – Если вы готовы, то давайте начнем. Скажите, какой сейчас год?
– Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый.
1984 год
– Ах, ты паразит! – мужчина ринулся вслед за юрким мальчуганом, но куда ему! Весь актовый зал, мужчины и женщины, затаив дыхание, следили за погоней. Даже мама Вити не могла пошевелится – настолько быстрым и неожиданным было происшествие.
Тем временем Витя прошмыгнул по наклонному полу актового зала. Звуки его быстрых шагов утопали в красной дорожке. Увидев цель, он помчался словно метеор.
Тем временем, человек на сцене перед микрофоном всмотрелся в лист бумаги, который держал перед глазами. Нужно постараться, твердил Андрей Михайлович про себя. А то товарищи не поймут. Он снова откашлялся, глянул на стоящего к нему лицом Петра Евгеньевича, не подозревающего о приближающейся опасности, и кивнул. Кнопка записи клацнула в третий раз.
– Товарищи! Разрешите от лица экономического отдела прачечного комбината поздравить вас с днем работника легкой промышленности…
Подлетевший к столу мальчик одним движением выдернул питающий шнур магнитофона.
В актовом зале повисла мертвая тишина.
Даже вахтер, не добежавший еще и до середины зала, остановился.
– Витя… – выдохнула мама.
– Чей это ребенок? – наконец строго спросил Петр Евгеньевич.
– Мой, – Маша покачала головой. – Витя, что ты делаешь? У нас репетиция. Ты же…
– Мальчик, что ты делаешь? – От изумления у зам начальника отдела глаза вылезли на лоб.
Витя подошел к магнитофону, аккуратно снял обе бобины, затем достал небольшую матерчатую сумку и положил их туда.
– Это папин магнитофон, – сказал он, повернувшись к Петру Евгеньевичу. – Понятно? И он никому не разрешал им пользоваться.
С этими словами мальчик развернулся и под взглядами ничего не понимающих сотрудников отдела, направился к выходу.
Вахтер было поднял руку, чтобы остановить его, но Петр Евгеньевич подал знак рукой – пропусти.
Вечером Витя лежал на кровати, понимая, что ему грозит небывалая взбучка. Внутренне он приготовился к этому и понимал, что скорее всего, получит по заслугам, однако, когда мама пришла, ничего не произошло. Она прошла в его комнату, поставила магнитофон у стола и тяжело вздохнула.
Потом она присела у изголовья, погладила его по голове и сказала:
– Извини меня. Я сделала это, не посоветовавшись с тобой. Я не знала, что это так важно для тебя… – она опустила голову и, кажется, заплакала.
Витя приподнялся и обнял мать.
– Все хорошо, – сказал он тихо. – Мамочка, теперь все хорошо.
– Правда? – Она посмотрела в его серые глаза и удивилась, до чего он похож на отца.
– Да.
– Ты на меня не сердишься?
– Нет, мамочка. Не сержусь. Просто я так скучаю по папе.
О проекте
О подписке