Глава 1

2010 год

Виктор открыл старую дверь квартиры на третьем этаже четырехэтажного дома и прислушался. Никого. Тишина. Он постоял, не решаясь пройти внутрь. Провел пальцами по растрескавшийся дерматиновой обивке. Шершавая поверхность была удивительно знакомой и даже какой‑то теплой.

Сделав шаг, его взгляд автоматически опустился в угол коридора – здесь всегда лежал мяч, который они ежевечерне гоняли с пацанами во дворе под сенью огромных раскидистых дубов.

Мяча не было. Толстый слой пыли на полу дрогнул от сквозняка – пылинки взлетели и закружились в солнечном вихре. Яркий луч солнца, падающий из кухни, выглядел нарядным и даже праздничным, он сильно диссонировал с общим видом помещения – бедным и каким‑то невыразимо печальным.

Виктор вздохнул. В этом момент позади него хлопнула дверь и из проема показалась маленькая старушка с ведром в руках.

Виктор оглянулся и вздрогнул. По его спине пробежали мурашки.

Не то чтобы он боялся кого‑то встретить, в этой жизни он уже перестал бояться… но…

– Витя… – тихо сказала женщина. – Это ты? Витенька…

Женщина охнула и прислонилась к стене.

– Господи, – прошептала она. Слезы побежали по ее щекам, и Виктор почувствовал, как сердце его сжалось.

– Тетя Оля… – тихо сказал он. – Это я…

Она поставила железное ведро на пол.

– Маша… Мария Павловна… не дождалась… Господи, Витенька… как же так…

Он подошел к ней и мягко обнял. В горле стоял ком.

– Простите меня… тетя Оля…

Она немного отстранилась, покачала головой.

– Да за что же, родненький… от тюрьмы, да от сумы… Жаль Мария Павловна не дождалась тебя. Ты даже не представляешь, как она ждала…

– Приговор отменили, – сказал он тихо. – Дело отправили на новое расследование по вновь открывшимися обстоятельствам…

– Она до последнего верила, что ты не убивал. Не мог этого сделать…

Виктор покачал головой и отвернулся, чтобы тетя Оля не увидела его мокрых глаз.

– Кроме нее никто не верил, – тихо сказал он. – Даже адвокат говорил, признайся, скостят срок…

Тетя Оля, которую Виктор помнил как женщину властную, дородную, но вместе с тем, сердечную, теперь будто высохла, съежилась, сжалась. Виктор всегда немного побаивался ее и периодически был тянут за уши за то, что таскал яблоки с ее дерева под окном. Она была бездетной и незамужней – всю жизнь проработала директором столовой неподалеку.

– Спасибо вам, тетя Оля, – Виктор посмотрел на ее заплаканное лицо и чуть улыбнулся. – Спасибо, что были с мамой до конца.

Она чуть качнула головой и сжала его кисти в своих сухих костлявых ладонях.

– Ты останешься теперь или…

Виктор покачал головой.

– Пока не решил, – сказал он.

– Ну иди… – кивнула она на открытую дверь. – Иди…

До полудня Виктор убирал в квартире, проветривал, стирал шторы, помыл пол, вычистил плиту и отдраил окна. Руки дошли до шкафа – огромного старинного шкафа из красного дерева, невесть как очутившегося в их семье.

С трепетом смотрел на платья и одежду матери – вещи висели на плечиках, чистые, опрятные, они будто бы ожидали, что их хозяйка вот‑вот вернется.

Виктор потянул за ручку и выдвинул большой ящик внизу шкафа. Он был забит фотоальбомами, отельными карточками, мелкими хозяйственными принадлежностями и прочими житейскими мелочами. Многие из этих вещей он хорошо помнил. Например, вот эти изогнутые ножницы, которыми он чуть не оттяпал себе полпальца в три года. Или синяя лампа, которой ему грели уши, когда те болели. Виктор с удивлением обнаружил, что сама лампочка до сих пор цела и невредима. Сколько же лет прошло? Тридцать? Сорок?

На дне ящика он обнаружил красную картонную коробочку с овальным логотипом «СЛАВИЧ» и надписью «Лента магнитная ТИП А 4409‑6Б», покрутил ее в руках, потом повернул боком и из нее вывалился странный предмет, назначения которого он сразу не вспомнил, а когда узнал, то улыбнулся. Матовая пластиковая катушка с измятой на конце коричневой пленкой.

Конечно же, это была магнитофонная бобина. Таких уже давным‑давно не делают, и никто их не использует. Откуда она у матери и что на ней записано? Было бы интересно послушать. Виктор не помнил, чтобы у них когда‑нибудь был магнитофон. Возможно, отец… перед отправкой в Афган записал… С войны Алексей Петрович не вернулся.

Виктор помнил отца смутно, скорее его образ, запах, добрые сильные руки…

Он отложил бобину, попытался продолжить уборку, но лежащая на подоконнике магнитофонная пленка притягивала его взгляд словно магнит.

– Что же там может быть? – вслух спросил он, но никто ему не ответил. Мать, сколько он помнил, никогда не рассказывала про эту пленку.

Он снова взял бобину в руки. Как же можно ее послушать?

Даже если в городе и остался кто‑то из его старых друзей или знакомых, то, конечно, ни у кого из них такой техники уже давным‑давно не было. Да и встречаться с кем‑то после того, что произошло, Виктор не очень хотел – ставить людей в неудобное положение было не в его правилах. После того, как на него повесили преступление, которого он не совершал, почти все в городе считали его виновным – убийцей. Вряд ли бы кто‑то захотел с ним разговаривать.

Виктор достал дешевый телефон, который он успел купить на вокзале за деньги, заработанные в тюрьме, покачал головой и усмехнулся.

– Сейчас же и ходить никуда не нужно… – вполголоса сказал он. – Достаточно скачать приложение.

Через пять минут он уже отыскал старый бобинный магнитофон на местной доске объявлений, договорился о встрече и, довольный, что так запросто ему удалось решить эту проблему, выскочил из дома.

Продавец жил в нескольких кварталах от него – тоже удача.

Виктор шел по родному городу и вдыхал весенний воздух свободы.

Город изменился довольно сильно, но все равно то тут, то там он замечал милые сердцу детали – даже дерево, под которым он первый раз поцеловал девушку – и то стояло на прежнем месте. На его коре с левой стороны Виктор выцарапал ножом ее и свое имя.

«Лена + Витя =» – написал он, но дописать не успел. Рядом проходили хулиганы, завязалась драка. У него был нож… это и решило исход дела… один из нападавших умер в больнице и хотя первоначальная экспертиза показала, что поверхностная царапина не могла послужить причиной смерти, позже ее заменили на другую, и из потерпевшего Виктор превратился в обвиняемого.

Будь у него такая возможность, он бы все изменил…

Виктор посмотрел в сторону распустившегося дерева и вдруг увидел ее – располневшая, растрепанная, Лена сидела на лавочке с бутылкой пива и… одним из тех дружков, которые на них напали тогда.

Его словно током ударило – сердце застучало, кулаки напряглись – но усилием воли он смог сдержать себя. Повернув голову в другую сторону, он проскочил мимо.

– Зачем же вам эта рухлядь? – поинтересовался продавец, бородатый мужчина в возрасте. – Сейчас все на телефоне есть…

– Надо прослушать одну запись, – сказал Виктор правду.

Мужчина улыбнулся.

– Да, без этой штуковины никак получается. – Он объяснил, куда и что включать, какие кнопки нажимать и как правильно заправлять пленку, чтобы ее не зажевало. – Кстати, – добавил мужчина, – вот вам в нагрузку микрофон, все равно выкидывать собирался. – Он сложил все в сумку и вручил Виктору. – И две бобины с чистой пленкой. На всякий случай.

– Спасибо, но вряд ли мне это понадобится.

Мужчина пожал плечами.

– Никогда не знаешь, что может пригодиться, – сказал он.

– Это точно, – ответил Виктор.

Домой он шел, не оглядываясь. Город вдруг стал ему враждебным, чужим. Кажется, каждый встречный смотрел на него с осуждением и неприязнью. Весна потускнела, краски ее поблекли, потеряли истинную свежесть и аромат.

Он вбежал в подъезд, в несколько прыжков поднялся на свой этаж, открыл дверь и только очутившись внутри, с облегчением вздохнул.

Сердце гулко билось и ему понадобилось несколько минут, чтобы успокоиться.

Установив магнитофон «Комета‑209» на кухонном столе, Виктор включил его в сеть, подсоединил колонки, достал старую бобину и, аккуратно пропустив пленку через лентопротяжный механизм, заправил ее в пустую бобину. Пальцы плохо слушались, он боялся что‑нибудь повредить или вообще порвать пленку – но все обошлось.

– Вторая кнопка слева, – повторил он слова продавца, – включение. Смотри не перепутай. Красная кнопка – запись.

Виктор нажал на черную кнопку. Внутри магнитофона что‑то со скрежетом включилось, бобины дернулись – сначала как‑то неохотно, но мгновение спустя, помедлив, они плавно закрутились.

Виктор завороженно смотрел, как пленка перетекает с одного диска на другой. Словно песочные часы – подумал он, – уходит время. И нет никакой возможности его остановить. Хотя бы на мгновение.

Потом он услышал голос.

Хриплый, издалека, словно преодолев толщу в десятки лет – голос раздался из старых колонок и Виктор, несмотря на плохое качество, шипение, потрескивание, тут же узнал этот голос. Это был он сам.

– Папа… а что это? Что это за штука?

В ответ послышался незнакомый, но какой‑то удивительно родной голос.

– Вить, это магнитофон! Папка скоро уезжает, я решил записать на память… Возьму с собой, чтобы тебя слышать и маму… Скажи что‑нибудь! Вот сюда, видишь эту штуку? Это микрофон…

Слезы выступили на глазах Виктора.

– Папа… – прошептал он. – Папочка… – он приник ухом к колонке, стараясь не упустить ни звука.

– Меня зовут Витя, – услышал он снова свой голос. – А это мой папа, самый лучший папа в мире! Скоро он поедет защищать нашу Родину в…

– Афганистан, – подсказал папа и рассмеялся густым, сочным баском.

Господи, – подумал Виктор. – Почему я этого не помню? Какой это может быть год? Восемьдесят четвертый? Да, скорее всего…

Потом он рассказал, что учится во втором классе, что у него самая красивая мама, что он хотел бы братика и сестричку и мама обещала, когда приедет папа, что на каникулы он поедет к бабушке в Прохоровку и что, конечно, очень сильно будет ждать папу.

Слезы текли из глаз Виктора – капали на кухонный стол, и он не мог их унять. Прошлое ворвалось в настоящее, и прошлое это было удивительно прекрасное, живое, настоящее, доброе – прошлое, в котором все были живы и все было хорошо и впереди было ясное безоблачное небо и огромная интересная жизнь…

Потом голос пропал. Раздался сильный треск, какой‑то разряд заставил его отпрянуть от колонки – уху стало больно.

Виктор хотел было уже выключить магнитофон, когда он снова услышал голос.

Изменившийся, повзрослевший, грустный голос.

Это снова был его голос.

Чуть постарше. Может быть, третий класс? Четвертый? Он не помнил.

– Если ты меня слышишь, – произнес голос. – Понимаешь… – последовала долгая пауза. – Мама плачет уже неделю, я успокаиваю ее, но мне тоже очень плохо. Папа не приедет больше. Если бы можно было сказать сюда – папа, не езди на тот перевал, одень бронежилет, я бы ему сказал. Но это невозможно. Я просто не знаю, что мне делать… он хотел забрать эту бобину с собой, но почему‑то не забрал, может быть, перепутал с какой‑нибудь другой. Я записываю это послание тому, кто меня услышит – ответьте мне. Я буду включать магнитофон каждый день, пока… пока… – Виктор услышал детское всхлипывание, потом раздался щелчок, треск, помехи и запись прекратилась.

Минут пять он сидел в полном оцепенении. Как он мог забыть все это? Как?

Потом Виктор поднялся, прошел в коридор, выудил из пакета старый пожелтевший микрофон, нашел в магнитофоне гнездо и воткнул кабель.

С минуту он смотрел в окно, наблюдая, как носятся по небу неугомонные ласточки, потом встряхнулся, собрался и нажал красную кнопку записи.

– Я тебя слышу, – сказал он в микрофон чуть дрожащим голосом. – Я тебя слышу. Ты не один. Я с тобой. Я здесь…

Голос его сорвался, он положил микрофон на стол и покачал головой. Нет, так нельзя, подумал он. Нужно оставить прошлое в прошлом. Пережить его. Нужно…

Виктор потянулся к магнитофону, чтобы снять бобины, но решил еще раз послушать голос мальчика, который был так одинок в тот момент.

Сердце его щемило, когда он нажал кнопку воспроизведения.

В колонках снова зашипело. Свет в кухне моргнул, и Виктор подумал уже, что где‑то произошло замыкание. Но потом он снова услышал голос.

– Ты кто? – услышал он удивленный детский вопрос. – Ты кто? Ты меня слышишь? Ты меня правда слышишь?

Виктор почувствовал, как холодок побежал по его позвоночнику. Он оглянулся, ища подвох, но в кухне никого кроме него не было.

– Что за?.. – вполголоса чертыхнулся он, отмотал немного назад и снова нажал воспроизведение.

– Ты кто? Ты меня слышишь?

Или все это какой‑то дурной розыгрыш или мальчик действительно его слышал.

– Господи… – прошептал Виктор. – Как это возможно…

Он глубоко вздохнул и пододвинул микрофон поближе.