Десятилетия спустя, уже став главным маршалом бронетанковых войск Советской армии, Амазасп Хачатурович Бабаджанян в одной из книг своих воспоминаний[4] написал: «Победителей судят. Судят дважды: современники – однополчане тех, кто полёг; история, которая в назидание тем, для которых цель оправдывает средства, сохранила воспоминания о пирровой победе. Но первый суд, суд однополчан, может быть, самый суровый, ибо он требует ответа за человеческие жизни. Тот, кому они доверены, имеет право рисковать и жертвовать ими гораздо меньше, чем своей собственной. И потому обязан всегда, и при всех обстоятельствах, и во имя любой цели руководствоваться единственной мыслью: а всё ли я сделал, чтобы избежать этих жертв?»
Выживших в той войне, уцелевших в жестоких боях, победивших и вернувшихся на родную землю, к своим семьям и очагам, не оставляли видения пережитого, зачастую усугублённые искажённым сознанием вследствие перенесённых контузий и тяжёлых ранений. Последние зачастую меняли не только сознание, но и судьбы. И в памяти всегда жили образы погибших товарищей. Казалось, живые простились с мёртвыми. Простились, по точному определению поэта, в тот день, когда окончилась война…[5] Торжественные залпы победного салюта возвестили не только о том, что кровавый и великий поход завершён.
Внушала нам стволов ревущих сталь,
Что нам уже не числиться в потерях.
И, кроясь дымкой, он уходит вдаль,
Заполненный товарищами берег…
Но образы павших не исчезали. Не смогли живые, оставив их вдали, прожить без них в своём отдельном счастье…
Шло лето 1941 года. После тяжёлых боёв за Ельню войска Западного фронта проводили перегруппировку. Полки 127-й стрелковой дивизии оперативной группы полковника А. З. Акименко[6] отводили в тыловой район на пополнение и приведение себя в порядок.
Майор Амазасп Бабаджанян, Армо, как его называли в дивизии боевые товарищи, шёл в общей колонне. Лошади были наперечёт, на них навьючили миномётные плиты, ящики с патронами и штабными документами. Уже два месяца он командовал 395-м стрелковым полком 127-й стрелковой дивизии. Полк принял по приказу командарма-19 генерал-лейтенанта И. С. Конева после гибели в бою его командира. Отпуская молодого майора оперативного отдела штаба армии в полк, Конев похлопал его по плечу и сказал:
– Что ж, если так рвёшься на передовую… А вообще-то ты поступаешь правильно. Если погибнешь, то смертью храбрых. Выживешь – будь героем. Лучше второе.
Некоторое время полк занимал оборону юго-восточнее Смоленска на западном берегу Днепра. Потом начался отход. И вот подошли к Соловьёвой переправе.
В своих воспоминаниях А. Х. Бабаджанян напишет: «Кто не познал войну в сорок первом, начале сорок второго, тот не знает, что такое настоящая война. Пожалуй, они правы». Это «пожалуй, они правы» многого стоит. Всегда сдержанный и деликатный даже в спорах, не допускавший горячности в суждениях, он всё же твёрдо занял шеренгу солдат 1941–1942 годов, то есть те окопы, которые были не единожды проутюжены немецкими танками и перепаханы снарядами германской артиллерии, а она в начальный период войны на востоке не знала недостатка в боеприпасах.
И вот Соловьёва переправа. Это была единственная коммуникация, которая связывала группировку Западного фронта – 16-ю, 20-ю армии, а также многие отдельные части и подразделения, оказавшиеся в тот период в полуокружении юго-восточнее Смоленска, – с тылами. Несколько дней 127-я стрелковая дивизия, заняв новые позиции на западном берегу Днепра, сдерживала натиск передовых войск противника, чтобы дать возможность измотанным частям 16-й армии, которые покидали район Смоленска, переправиться на восточный берег. И только выполнив эту непростую задачу, начала переправу сама.
По воспоминаниям А. Х. Бабаджаняна, его полк преодолевал водную преграду вплавь. Сам комполка плавать не умел. Обычно этому учатся в детстве. А он родился и вырос в горном селении, где не было ни речки, ни озера. Что он тогда пережил, сказать трудно, фрагмент о переправе написан с юмором. Но юмор отдаёт остро пережитым и с годами подавленным ужасом. Рассказывая уже о более поздних событиях, о Курской дуге и действиях его танковой бригады под Обоянью, он признаётся: «В войну к каждому приходил страх, приходил не раз и не два».
Полковник А. З. Акименко был опытным воином. Прекрасно понимал, что в обстоятельствах, когда немецкие самолёты буквально ходят по переправе, соваться на неё не стоит, лучше поискать брода где-нибудь рядом. Брод вскоре был найден – песчаная широкая отмель с пологими берегами, вполне пригодными для съезда техники и повозок. Сапёры быстро переправились, подправили колеи, срезали берег, сделав подъём более пологим. Солдаты связали плоты, погрузили на них орудия артполка, раненых, другую материальную часть. А Соловьёва переправа гудела моторами, ревела сиренами и ухала рядом. Там, как ошалевшие осы, вились в небе немецкие самолёты.
Вот как вспоминали переправу у деревни Соловьёво на Старой Смоленской дороге те, кто её пережил.
Военврач Б. И. Феоктистов: «Когда мы подъехали на своей повозке к переправе, то увидели море людей и всевозможного транспорта. Самой переправы не было видно, к ней не подступиться. Образовалась пробка, пропустить которую “ниточка” понтонного моста была не в состоянии. Немецкие самолёты безнаказанно бомбили и обстреливали скопище возле переправы. Это был кошмар. Вой сирен, взрывы бомб, крики раненых и людей, обезумевших от страха. Люди бегут, раненые ползут, таща за собой окровавленные лоскуты одежды, длинные полосы бинтов с соскочивших повязок. Я не полез в гущу толпы к переправе и к моменту налёта авиации я упал в небольшое углубление, напоминающее отлогий окоп, и там увидел знакомого врача, Фишера, он был старшим нашей группы на сборах. Встреча не принесла нам радости, каждый из нас высматривал, куда бы отползти подальше от этой жуткой картины…»
Медсестра Е. Ф. Силипецкая: «Бомбили там без конца – столько людей погибло. Как начинается бомбёжка, это что-то страшное, земля под нами – как живая. И думается, закрыла бы глаза и убежала. Стоны раненых, крики обезумевших беженцев… Немцы специально включали какие-то сирены – такой гул, прямо симфония смерти, иначе не назовёшь».
Исследователи определяют количество погибших на Соловьёвой переправе весьма приблизительными цифрами: от 100 до 200 тысяч человек.
Майор Бабаджанян на левый берег перебрался вместе со всеми. Но, как вскоре обнаружилось, не без потерь – размок партбилет. За это ему потом выговорили в политотделе.
Как пожалел он тогда, в который раз, что возле родных Чардахлов не было хотя бы небольшой речушки! Рек и речейков до Берлина будет ещё много…
Чардахлы – высокогорное армянское село в равнинном Карабахе – историческом Арцахе, уставленном, как оберегами, каменными крестами – могучими, как сам армянский народ с его древней верой, хачкарами. Здесь 18 февраля 1906 года[7] в семье Хачатура Бабаджаняна и Екатерины (Катеньки) родился будущий маршал. «Семеро по лавкам» – это как раз о семье Бабаджанян. По-семейному Амаз или Армо, а по метрикам Амазасп, был вторым ребёнком в большой семье. Старшим был Шаген, а уже позже родились Гурген, Сирануш, Ареват, Астхик, Сируи.
В детстве Армо пас баранов. Ходил за отарой с самодельным деревянным луком. Воин! Вспоминал о детстве так: «Мальчуганом удостоился высокой чести быть посланным на эйлаги[8] подпаском к чабану Мехти-даи, дядюшке Мехти». Чабан был азербайджанцем из соседнего села. «Наши сёла были соседями – азербайджанское Аиплу, неподалёку русская деревня Славянка. С эйлагов, с высоты, казалось, что они примыкают друг к другу…»
Село Чардахлы (Чардахлу, Чар дах, в переводе на русский буквально – Четыре горы) относилось в ту пору к Елизаветпольскому уезду одноимённой губернии Российской империи. Население его, по переписи тех лет, насчитывало 1862 человека. Забегая вперёд, стоит сказать, что в годы Великой Отечественной войны из Чардахлов ушли на фронт почти все мужчины призывного возраста – 1250 человек. Целый полк! Вернулись 798 человек. Двенадцать стали генералами. Двое – маршалами. Семерым присвоено звание Героя Советского Союза. В Советском Союзе не было больше такого села! (После Карабахской войны 1988–1994 годов[9] село оказалось отторгнутым от Нагорно-Карабахской автономной области, переименовано в Чанлибель и отошло к Кубатлинскому району Азербайджана.)
После окончания пяти классов Авлабарской армянской приходской школы Амазасп работал в хозяйстве отца и нанимался в качестве работника в богатые семьи. Трудился чернорабочим на строительстве шоссе в Шамхорском районе, в колонии Анино.
В 1924 году вступил в комсомол. Вскоре возглавил сельскую комсомольскую ячейку. В 1925 году в уездном комитете комсомола Амазаспу предложили:
– Хочешь дальше учиться?
Учиться Амазасп хотел. Ведь только так, через образование, можно было выбиться в люди. Все образованные жили хорошо: врач, учитель, инженер…
Беседовал с ним секретарь укома Алексей Баграмов[10].
– Вот смотри и думай: есть две комсомольские путёвки, одна на рабфак, другая в военную школу. Что выбираешь?
– Военную школу, – ответил Бабаджанян.
Вернувшись в Чардахлы, он показал матери рекомендательное письмо в ЦК комсомола Армении. Мать покачала головой, молча достала из сундука три рубля, вырученные за шкуру старой коровы, и протянула деньги сыну. Это была затёртая трёхрублёвка – единственные деньги, скопленные семьёй. Билет только до Тифлиса на поезде «Максим Горький» стоил два рубля двадцать копеек, а там ещё пересадка на Эривань… Решил ехать «зайцем». Забрался на третью полку вагона 3-го класса, забился там между мешками-хуржинами и затих. До Тифлиса Амазасп добрался благополучно, а вот с поезда на Эривань его, сонного, снял кондуктор и передал дежурному милиционеру. Видимо, во сне потерял бдительность, разоспался, захрапел… Пришлось рассказать правду. Милиционер проникся к нему сочувствием, покачал головой, угостил булкой и отпустил парня.
А вскоре его обмундировали по второму разряду, в б/у, и зачислили курсантом условно. Так Амазасп оказался в Армянской объединённой военной школе им. А. Ф. Мясникова. Армия тогда строилась по национальному признаку. В школе изучались следующие предметы: тактика, военная топография, артиллерийское дело, военное строительство, сапёрное дело, стрельба, физкультура, армянский язык и литература, русский язык и литература, математика, физика, химия, обществоведение, другие. В 1926 году школа была переведена в Тифлис, где разместилась в здании бывшего военного училища.
Учился прилежно.
В сентябре 1929 года выпущен из Закавказской военно-пехотной школы и направлен в 4-й Закавказский краснознамённый стрелковый полк на должность командира и взвода. Молодая Закавказская федерация[11] формировала вооружённые силы для защиты своих рубежей. Через год роту, в которую входил взвод Бабаджаняна, направили в ущелье Кара-дараси в район Кедабека близ Кировабада на ликвидацию банды Меджид-бека. «Банда, – как вспоминал бывший комвзвода, – терроризировала крестьян, вступивших в колхозы, совершала злодейские убийства работников советских учреждений, партийных активистов». В одной из схваток погиб командир роты, и руководство операцией легло на плечи молодого взводного. Банда была ликвидирована. Но во время последней перестрелки пуля настигла и исполняющего обязанности командира роты. Ранен в бою за советскую власть… Этим он гордился всю жизнь.
После излечения продолжил службу в 4-м Закавказском пехотном полку.
В 1928 году стал членом ВКП(б).
В 1932 году выдвинут на должность секретаря партбюро батальона.
В 1934 году назначен командиром пулемётной роты, затем переведён в Баку на должность начальника штаба пулемётного полка. В 1937–1938 годах там же, в Баку, служил при штабе ПВО на должности начальника оперативного отделения. В 1938 году переведён в Ленинградский военный округ на должность помощника командира 2-го зенитно-пулемётного полка по строевой части. Воинское звание – капитан.
Ещё в 1929 году Бабаджанян женился на своей односельчанке Арегназ Аршаковне Еганян (в семье ее звали Аргунья Аркадьевна). Аргунья была на четыре года моложе. Он проживёт с ней всю жизнь, более сорока пяти лет.
Через год после свадьбы родился сын Виктор. Потом в семье появятся две дочери – Лариса (1938) и Бела (1951).
В Зимнюю войну с Финляндией были вовлечены основные силы Ленинградского и Московского военных округов. На передний край перебросят и батальоны 2-го зенитно-пулемётного полка. Любая война требует новых и новых резервов.
В декабре 1939 года Бабаджаняну было присвоено очередное воинское звание майор. А вскоре он был ранен. Произошло это в феврале 1940 года, за месяц до окончания Советско-финской войны.
После излечения он был вновь направлен на юг, служил на различных штабных должностях в частях и соединениях Северо-Кавказского военного округа. Командовал стрелковым полком, а в самый канун войны переведён в штаб 19-й армии Киевского Особого военного округа на должность начальника оперативного отдела.
Стоит заметить, что его односельчанин Иван Баграмян к тому времени уже окончил не только Ленинградские кавалерийские курсы, но также Военную академию им. М. В. Фрунзе и Академию Генерального штаба РККА и в звании полковника занимал должность начальника оперативного управления штаба Юго-Западного фронта, сформированного на базе управления Киевского Особого военного округа.
В конце августа дивизия полковника А. З. Акименко была придана 24-й армии и дралась на правом, северном фланге войск Западного фронта, вовлечённых в масштабный контрудар, который при благоприятных обстоятельствах мог перерасти в контрнаступление на Смоленском направлении. Средоточием противостояния на центральном участке советско-германского фронта стала Ельня. 365 километров от Москвы. Несколько танковых переходов. А если брать во внимание, что Ельню ещё 19 июля заняли 10-я немецкая танковая дивизия 46-го моторизованного корпуса и мотопехотный полк «Великая Германия», относившиеся ко 2-й танковой группе Г. Гудериана, то, не наткнись они на жёсткую оборону наших войск, танки и мотопехота «быстрого Гейнца» оказались бы в пригородах Москвы ещё в августе.
Бои за Ельню в августе–сентябре 1941 года носили исключительно ожесточённый характер. И дело было вовсе не в городе и взятии его одной стороной и оставлении другой. Подтекст ельнинского сюжета свидетельствовал о том, что дотоле успешно наступающая (германская) сторона оказалась не просто остановленной на рубеже, который за неё определил её противник. Её ударная группировка оказалась потеснена. И не просто потеснена, а основательно побита, частично отрезана от тылов и главных сил группы армий «Центр», и только энергичный маневр на отход, при котором пришлось бросить часть имущества и тяжёлого вооружения, спас её от полного окружения и гибели в «котле». Так что на карту обеими сторонами ставилось многое.
Усиленный двумя батальонами 535-го и 875-го полков, 395-й стрелковый полк был на марше, когда вестовой вручил Бабаджаняну приказ командира 102-й танковой дивизии срочно развёртывать сводный отряд в боевой порядок и атаковать противника, оборонявшего горловину, соединявшую его Ельнинскую группировку с тылами. К счастью, к сводному отряду уже на марше присоединились батальон тяжёлых танков КВ и артиллерийский дивизион. В назначенный час батальоны поднялись в атаку. Восемь КВ двигались впереди цепей. Сводный отряд майора Бабаджаняна в истории сражения за Ельню стал именно той последней решающей силой резерва, который решил исход всего дела. Немцы продолжали изо всех сил удерживать горловину незакрытого «котла» и через неё снабжать свою группировку, оборонявшую Ельню, и основательно укреплённые окрестности. Наши войска, давя с юга и севера, никак не могли преодолеть эти последние шесть–восемь километров, чтобы замкнуть кольцо. И вот настал решающий момент.
В «Журнале боевых действий» 127-й стрелковой дивизии этот героический эпизод отражён так: «По приказу командующего 24-й армией 395 СП 127 СД был временно подчинён 102 танковой дивизии и получил задачу: совместными действиями перерезать эту горловину.
395-й СП сломил ожесточённое сопротивление частей пр[отивни]ка, прикрывавшего горловину и в течение 5 дней удерживал её, обеспечивая нашим частям окончательный разгром сильной группировки пр[отивни]ка в р[айо]не Ельня. За время операции бойцы и командиры 395 СП проявили чудеса храбрости и героизма, уничтожая живую силу и технику врага. Далеко по неполным данным 395 СП в течение 5 дней уничтожил 2 тыс. солдат и офицеров пр[отивни]ка. Было захвачено более 100 автомашин, 2 арт[тиллерийские] батареи. Захваченные у пр[отивни]ка трофеи составили обоз в 69 подвод»[12].
В 1970 году Ельня, как весь советский народ, праздновала 25-летие Великой Победы. В честь этой даты бывшему командиру 395-го стрелкового полка, который своим мощным концентрированным ударом вынудил группировку противника покинуть свои позиции вокруг города и оставить городские кварталы, благодарные ельнинцы присвоили звание почётного гражданина Ельни. Во время той поездки Амазасп Хачатурович побывал в тех местах, где держал оборону его полк, посмотрел на окопы, на россыпи стреляных гильз, вспоминал…
О проекте
О подписке