Да, ресурс для ещё нескольких атак у противника оставался. Но в этом историческом и нравственном споре давайте обратимся к классике и доверимся доводам великого писателя и мыслителя Льва Николаевича Толстого. Роман «Война и мир», та самая глава, в которой Толстой размышляет вместе со своими героями и одновременно полемизирует с историками о Бородинском сражении.

«В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая её, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.

Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них ещё есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить её с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, всё равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упавший дух войска не позволил этого.

Не один Наполеон испытывал то похожее на сновидение чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена».

Нравственная сила армии-агрессора всегда истощается раньше. Ужас этого истощения, упадка моральных сил, уровня мотивации, как сейчас говорят, начинает ощущаться намного раньше истощения материальных ресурсов. В то время как нравственная сила армии, защищающей своё Отечество, постоянно укрепляется.

Проводя аналогии, русских, пожалуй, оставим на своих местах. Французов заменим немцами, Наполеона – Гитлером. Всё. Сопоставляйте, размышляйте. Картина была бы полной, если бы не одно, и весьма существенное, но. Если на Бородине русское войско было истощено и уже не имело резервов, то на Курской дуге за спиной солдат, офицеров и генералов Воронежского фронта стоял колоссальный резерв. Целый фронт – Степной, которым командовал генерал-полковник И. С. Конев. Именно он вскоре двинется вперёд и проведёт одну из самых яркий операций Великой Отечественной войны. В ходе фронтовой операции «Полководец Румянцев» будут очищены от неприятеля сотни сёл и деревень, освобождены города Белгород и Харьков. В Москве в честь этой победы дадут первый салют.

Третья механизированная бригада потеряла значительно больше половины своего численного состава – в строю оставался лишь один из десяти, – но она всё так же грозно стояла на новом рубеже, как и в начале сражения.

В своих мемуарах маршал Бабаджанян подытожил неделю боёв так: «…К вечеру 11 июля на Обоянском направлении была полностью сорвана попытка противника прорваться здесь к Курску». А дальше вот такое резюме, уже в стиле трактата о военном искусстве: «Использование крупных соединений и объединений бронетанковых войск при ведении оборонительной операции для удержания полос обороны в глубине – второй и тыловой оборонительных полос общевойсковых армий – было новой формой оперативного применения танковых войск, резко увеличивало устойчивость оперативной обороны и позволило отражать атаки крупных танковых масс противника, наступавших на узких участках фронта группами по 200–300 машин.

Оборонительная часть Курской битвы многим обогатила советское военное искусство. Особенно по вопросам применения в обороне крупных танковых масс. Причём обогащению служат и недостатки, имевшие место при использовании крупных масс бронетанковых сил, если их критически осмысливать.

Ход сражения подтвердил, например, что контрудар достигает цели лишь в тех случаях, когда он наносится мощной группировкой, а действия участвующих в нём танковых армий и корпусов достаточно согласованы, когда ему предшествует не только умело проведённая арт- и авиаподготовка, но атака непрерывно поддерживается артиллерией и авиацией по всей глубине действия войск, осуществляющих контрудар.

Когда не соблюдены эти условия, как это было 8 июля при контрударе 40-й нашей армии и трёх танковых корпусов, должного успеха не жди, недаром же противник на этом участке не отказался от намерения продолжить своё наступление…»^[27]

Это был уже не 1941 год. Эпоха господства немецких танков на поле боя, эпоха всесокрушающих ударов танковых клиньев в глубину советской обороны ушла в прошлое. Началась эпоха торжества на поле боя советских танков.

Через несколько дней, когда войска пойдут в наступление, полковник Бабаджанян будет срочно госпитализирован – воспалится старая рана, возникнет угроза гангрены.

6

В госпитале Бабаджанян, как всегда, не задержался. Чуть спала опухоль, унялась боль, сам разрезал, раскрошил и снял гипс. Настоял на выписке. И – в родную бригаду.

И в первый же день по прибытии, только успел войти в курс дел, повёл бригаду в атаку на Богодухов. Немцы встретили танки 3-го мехкорпуса на заранее подготовленных позициях, неоднократно атаковали подвижными резервами.

В октябре 1943 года 3-я механизированная бригада получила гвардейское знамя и стала именоваться 20-й гвардейской Краснознамённой. Так её командир стал дважды гвардейцем.

В составе 1-й танковой армии 20-я гвардейская Краснознамённая механизированная танковая бригада полковника Бабаджаняна участвовала в Житомирско-Бердичевской, Корсунь-Шевченковской, Проскуровско-Черновицкой и Львовско-Сандомирской наступательных операциях 1-го Украинского фронта.

Бригада особенно отличилась во время проведения Проскуровско-Черновицкой операции, одной из самых крупных в истории Великой Отечественной войны. Бронетанковые войска сыграли в её проведении особенную роль. Быстрый маневр, глубокие прорывы и рейды ошеломили противника, нарушили его стройную оборону. Сильная немецкая группировка, сравнимая по численности со Сталинградской, оказалась в окружении. Бригада полковника Бабаджаняна, действовавшая в 1-м эшелоне, с ходу форсировала Днестр, захватила плацдарм на западном берегу, расширила его и удерживала до подхода основных сил. Указом Президиума Верховного совета СССР от 26 апреля 1944 года за умелое руководство боевыми действиями 20-й гвардейской механизированной бригады и успешное форсирование ею в числе первых реки Днестр, за личное мужество гвардии полковнику Амазаспу Хачатуровичу Бабаджаняну присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».

В ходе Львовско-Сандомирской операции произошёл такой случай. 1-я гвардейская армия и 13-я общевойсковая армия генерал-лейтенанта Н. П. Пухова^[28] захватили на западном берегу Вислы огромный плацдарм и начали его энергично и успешно расширять. Немцы, видя неладное – возникла явная угроза атаки на Варшаву, – начали непрерывно контратаковать, чтобы ликвидировать опасное вклинение. «Противник перебросил в район Сандомира 17 дивизий, 6 бригад штурмовых орудий и отдельные батальоны танков “Королевский тигр”. Гитлеровцы стремились встречными ударами на Баранув отрезать советские войска на плацдарме от главных сил и уничтожить их»^[29].

Бои завязались упорные. На некоторых участках противник потеснил наши порядки. На долю гвардейских экипажей и артиллеристов истребителей танков 20-й мехбригады выпала задача замыкать Сандомирский «котёл», формировать самое трудное внутреннее кольцо. В результате согласованного удара двух танковых корпусов и мотоциклетного полка XLII немецкий армейский корпус и некоторые другие части и подразделения немцев оказались в плотном окружении.

Вечером 18 августа Бабаджанян получил телефонограмму Катукова: ввиду опасности несогласованных действий войск, замыкающих «котёл» вокруг XLII армейского корпуса противника, возглавить группу бригад и организовать оборонительные бои до подхода основных сил. А дальше предоставим слово бывшему командиру бригады:

«Утром 19 августа с группой офицеров и солдат проверяем готовность наших опорных пунктов к отражению новых атак противника и неожиданно натыкаемся на несколько танков противника.

Деваться некуда. Танки заметили нас, открыли огонь из пушек. Один снаряд разорвался в центре нашей группы.

Взрывной волной меня подбросило в воздух и кинуло наземь. Сначала показалось – нет руки. Шевельнул – цела! Хотел позвать на помощь – сам себя не слышу, а изо рта хлынула кровь. Оказывается, ранен осколком в горло.

Кое-как поднялся на ноги. Гляжу – рядом, опрокинувшись навзничь, лежит комбриг-21, подполковник И. В. Костюков^[30], громко стонет. Вместе с капитаном В. С. Бобровым тащим Костюкова в овраг – у него перебита нога. Появилась молоденькая медсестра – знаком велю в первую очередь заняться Костюковым.

Вслед за ней фельдшер – старший лейтенант. Увидел, сколько раненых, кинулся прочь. Куда это он – сдрейфил? Но фельдшер через минуту возвращается на “Виллисе”. Грузим раненых, “Виллис” на полном ходу пытается проскочить болотце, но застревает. Раненых приходится снова выгружать – прячем их в овраг.

Вокруг меня столпились офицеры, те, кто остался в живых. Ждут указаний. Пытаюсь говорить – ничего не выходит, голоса нет, только сочится из раны кровь. Пытаюсь командовать жестами. Не понимают. Хватаю лист бумаги, пишу: “Всем по своим местам, в подразделения. Без моей команды ни шагу назад!” Добавляю жестом: сам буду здесь. Поняли.

Танки противника горят – наши артиллеристы славно сработали.

Приносят радиограмму от командарма: “Наступать на юго-запад, навстречу нашим наступающим войскам”. Знаю: там наступает наша 13-я общевойсковая армия. Пишу на бумаге: “Собрать два мотобатальона, несколько артбатарей”.

Главные силы бригад оставил в обороне, чтобы не подвергать опасности 11-й танковый корпус. Два мотобатальона развернулись цепью и двинулись на юго-запад.

Мой командирский танк сопровождает пехоту. Уложил в него и раненого Костюкова, сам занял место орудийного наводчика, только что тоже тяжело раненного.

Зову в танк капитана Боброва. “Вас и так там уже пятеро! – кричит он в ответ. – Я с мотобатом, разрешите!” Действительно, шестому в танк не влезть, да ещё в нём раненые…

Ведёт танк его командир, старший лейтенант А. И. Алексеев. Мы едем в боевых порядках пехоты наших батальонов. Мне кажется, что пехота движется медленнее, чем могла бы, ведь по ней противник не ведёт огня. Велю прибавить обороты, надеюсь, что пехота за нами пойдёт быстрее.

Старшина Полторак жмёт на педали, танк вырывается вперёд, огибает высотку.

Прямо на нас – вражеское орудие. Полторак давит его гусеницами. Но рядом, оказывается, ещё и другие орудия врага. Они открывают по нас беглый огонь. Каждое попадание прямо качает танк.

Успеваю выстрелить из своей пушки в упор – немецкое орудие замолкает. Но остальные, увы, ещё целы и бьют. Танк вздрагивает ещё и ещё. Внутри дым.

– Танк горит! – докладывает старший лейтенант Алексеев.

Командую оставить машину.

Из танка выпрыгивает Алексеев и, сражённый, падает замертво. За ним выскакивает заряжающий и тоже падает – ранен в ногу. Из верхнего люка выбираюсь наружу, ползу по борту танка к люку водителя. Старшина Полторак вытаскивает раненого Костюкова.

Машина наша в огне, вспыхивают топливные баки, нас обволакивает дымом, и в этом наше спасение. Подползает заряжающий, его не видно в дыму, узнаю его по голосу.

Полторак взваливает на себя Костюкова, и мы ползём в сторону наших. Но те, видимо, посчитав нас погибшими, никого за нами не посылают, а сами стремительно движутся навстречу подходящим главным силам.

Мы одни в поле. Жаркий августовский полдень. Кругом горят хлеба.

Ползём, закусив губы, подавив стон, – ранены все, кроме Полторака, а он тащит на себе тяжёлого Костюкова.

Неподалёку на высотке возникают два немецких бронетранспортёра. Замечают нас. Но тут рядом с ними рвётся один, потом другой снаряды. Видно, испугавшись, они поворачивают – и наутёк.

Однако ползти дальше уже нет мочи. Спустились в большую воронку.

Шепчу Полтораку:

– Оставь нас. Приведи людей.

– А вас как же оставить, товарищ полковник!

– Иди! Не заставляй повторять – видишь… – Показываю, что через перевязку на горле сочится кровь.

И всё-таки мне легче, чем Костюкову. Он уже и стонать не может, только губы кусает, чтобы не закричать: ещё бы – перебита нога…

– Потерпи, дружище… – хриплю я, чтоб поддержать его.

С трудом расцепив сжатые от боли челюсти, он еле слышно произносит:

– Одно прошу: не оставляйте здесь, если надо будет – застрелите…

Больше он ни о чём не просит, молчит.

Трус человек или нет – особенно видно, когда он ранен. За годы войны я много видел людей и храбрых и трусливых. Последние обычно склонны преувеличивать свою боль, своё страдание – жалуются, зовут на помощь, просят, требуют, чтоб их скорее отправили в госпиталь.

Страх за свою жизнь на войне испытывают все. Но люди смелые и храбрые – люди большого сердца – ощущают страх после того, как опасность миновала. Иное дело – малодушные. Эти дрожат уже в ожидании опасности.

Полторак вернулся быстро с двумя офицерами. Костюкова уложили на плащ-палатку и потащили. По дороге офицеры сообщили, что наши батальоны сумели соединиться с частями 13-й общевойсковой армии.

С ужасом узнаю – будто сердце чувствовало! – что замначштаба бригады по разведке капитан Бобров – мой Бобров! – трагически погиб в этом бою».

Удивительное дело: Амазасп Хачатурович Бабаджанян в своих воспоминаниях о танках и бронетранспортёрах пишет как о живых существах. Впрочем, такое отношение к боевым машинам характерно для многих танкистов. «Танки заметили нас…» «Немецкие танки, увлечённые деревней, не сразу заметили машину…» «Видно, испугавшись, они поворачивают – и наутёк» (это – о немецких бронетранспортёрах.)

7

О том, что он назначен на 11-й гвардейский танковый корпус, Бабаджанян узнал в госпитале, где его в один из дней навестил командующий армией М. Е. Катуков.

Потом была Висло-Одерская наступательная операция. 11-й гвардейский танковый корпус поддерживал огнём и бронёй 8-ю гвардейскую армию генерала В. И. Чуйкова^[31]. Забегая вперёд, замечу, что Зееловские высоты и Берлин, его кварталы, превращённые в неприступную крепость, они снова будут преодолевать бок о бок.

Здесь же, между Вислой и Одером, Бабаджанян обкатал в деле ударную группу своего корпуса – 44-ю танковую бригаду полковника И. И. Гусаковского^[32] и 1454-й самоходно-артиллерийский полк полковника П. А. Мельникова^[33]. Бои в Одерском треугольнике, захват Мезеритцкого УРа. Каждая из этих страниц славного западного похода гвардейцев Бабаджаняна достойна отдельной главы. Но мы поторопимся вперёд, к развязке, как торопились наши танкисты с постоянной мыслью о том, что с каждым часом, с каждым боем и маршем ближе день окончания войны, ближе Победа и что своими усилиями, своей тяжкой работой, своей кровью они приближают этот желанный день.

До Берлина оставалось меньше ста километров. Для ударной группы – день марша. Но маршем эти последние километры не пройти. Впереди – мощнейший укрепрайон, сплошная оборона. Траншеи, ДОТы, каналы и рвы, заполненные водой, противотанковые районы, минные поля. И везде, в каждом окопе, в каждой траншее, за каждой амбразурой – солдаты противника, готовые умереть, но не уступить свои позиции.

К тому времени, севернее, войска 3-го Белорусского фронта (Маршал Советского Союза А. М. Василевский) осадили город-крепость Кёнигсберг и добивали немецкую группировку на Земландском полуострове.

Армии 2-го Белорусского фронта (Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский) вышли к Балтийскому морю севернее Эльбинга, рассекли немецкий фронт и изолировали Восточно-прусскую группировку противника.

Войска 1-го Белорусского (Маршал Советского Союза Г. К. Жуков) и 1-го Украинского (Маршал Советского Союза И. С. Конев) фронтов захватили на Одере плацдармы и вели перегруппировку для дальнейших действий. Перед ними лежали Берлин и его предместья.

На юге войска двух Украинских фронтов только что отбили крупное контрнаступление противника в Венгрии и готовились к броску на венском направлении. Шло наступление в Чехословакии.

Союзники охватывали крупную группировку немцев в Рурском бассейне. Одновременно англо-американские войска подходили к Эльбе. До Берлина им оставалось 100–120 километров.

Тем временем в Восточной Померании немцы проводили перегруппировку, усиливая группу армий «Висла». В условиях, когда мощная группировка угрожала правому крылу 1-го Белорусского фронта и его коммуникациям, а войска 2-го Белорусского фронта были связаны затяжными боями на Данцигском направлении, наступать на Берлин было опасно. Реальная угроза удара немцев во фланг заставила Ставку расправиться вначале с северной группировкой. Так началась Восточно-Померанская наступательная операция, в которой приняла участие и 1-я гвардейская танковая армия. Она вошла в состав сильной группировки 1-го Белорусского фронта, которую наше командование повернуло на север, и была временно переподчинена командованию 2-го Белорусского фронта.