Порыв ветра качнул меня, а может, в гроге было слишком много рома. Подавив отрыжку, я двинулся по берегу, внимательно глядя с обрыва вниз, и стараясь не поскользнуться на поросших мхом и присыпанных снегом камнях. Я метался по островку, прекрасно понимая, что потеряться тут просто негде. Надежда покидала меня постепенно, вместе с силами. Я всё меньше мог сопротивляться порывам ветра, и меня всё больше тянуло присесть на камень и отдохнуть.

Я решил ещё раз спуститься к месту нашей высадки и посветить фонарём, подавая сигнал. Затея, глупая совершенно, ведь у меня над головой в темноту над морем бил яркий луч маяка. С трудом удерживая равновесие на скользких камнях, я спустился вниз. Осмотрел, на всякий случай, всю нашу крошечную бухту: пусто. Только блестят мокрые камни и морщится недовольно вода, перемешивая гальку.

Мне стало так неуютно и грустно, что с ослабевшими коленями я опустился на валун у самой кромки воды. У носков моих сапог плескалось море. Фонарь показался мне невыносимо тяжёлым, и я поставил его за спину. Завернувшись в макинтош, и втянув голову в плечи, я сидел на берегу, глядя на то, как колеблется мой тёмный силуэт на поверхности воды.

Мне показалось, что один из камней в бухте: дальше, у самого выхода из неё – ушёл под воду. Я напряг зрение, но больше ничего не менялось: море оставалось спокойным, и скалы никуда не перемещались, как им и было положено природой. Я с тоской поднял глаза на уходящий вдаль луч света, подпитываясь его чистой силой, а когда опустил взгляд, увидел округлый камень, торчащий над водой там, где его точно минуту назад не было: ровно посередине бухты. У меня на глазах он ушёл под воду.

Со смешанным чувством страха и надежды я вскочил на ноги и схватил фонарь. Выставил его над собой, освещая бухту, но свет был очень слаб, и как бы я ни вглядывался, рассмотреть что-то на расстоянии больше трёх метров я не мог. Я снова вскинул глаза к небу и в голове вспыхнуло: надо бежать к Дукату, уговорить его направить свет маяка сюда, на бухту. Я не успел сделать шага, как услышал еле слышное:

– Мистер МакАртур, сэр… Погасите фонарь, пожалуйста.

Это был голос Томми, но какой-то странный, ровный, совсем лишённый интонаций. Я резко развернулся вправо: в неверном свете фонаря заплясали тени на серой стене утёса, и одна из них с тихим плеском ушла под воду.

"Отец наш Небесный Да Святится Имя Твое Да приидет Царство Твое Да будет Воля Твоя На земле, как и на Небе"

Зашептал я тихо, и сразу устыдился своего стеснения, договорил молитву громко, в полный голос. И в тот момент, как я сказал: "Аминь" – и осенил себя крестным знамением, тот же голос Томми сказал:

– Это не поможет, мистер МакАртур. Не бойтесь, я не причиню вам вреда.

Я обернулся влево и увидел, как из холодных волн за большую, обтёсанную волнами скалу выползает чёрная тень.

– Погасите фонарь, пожалуйста, или направьте в другую сторону, сильно глаза режет, – попросил Томми из-за неё.

Я с трудом удержался, чтобы не припустить вверх по склону в убежище нашего маяка, за крепкую дубовую дверь, обитую железными полосами. Голос Тома звучал странно, но в нём не было угрозы. Я решился. Отставил фонарь за камень, на котором сидел и привалился к его мокрому боку.

– Спасибо, мистер МакАртур, – сказал Томми.

Мои глаза уже достаточно привыкли к темноте, я увидел, как слева от края скалы появилось круглое чёрное пятно его головы. Он долго присматривался, потом встал в полный рост и протянул руку вперёд:

– Простите, я не хотел вас напугать, – сказал он.

Я до рези в глазах вглядывался в его фигуру, чтобы понять, что с ним не так, и, наконец, понял. Сейчас, в декабре, в продуваемой ледяным ветром бухточке на каменной скале посреди Атлантики, Томас Маршалл стоял передо мной голый, и при этом его голос не дрожал, и зубы не стучали. Я не верил ни в какую мистику, хотя… О, Господи! Кого я обманываю? Ощущая, как поднимаются волоски на моей шее от ужасного предчувствия, я спросил:

– Томми, ты умер?

Он покачал головой:

– Нет, мистер МакАртур, я жив. Смерть – не самое страшное.

– Тебе холодно? – я с трудом вытолкнул эти слова из своей глотки.

– Нет, – ответил он и присел на камень напротив меня.

Нас разделяло не больше пяти ярдов, и я мог поклясться, что от Томми тянет мощным амбре разделанной рыбьей туши.

– Мистер МакАртур, вы были добры ко мне, я это помню. Уезжайте с острова. Отбейте в сторону Гебрид сигнал "SОS", вас должны будут отсюда вывезти. Только, пожалуйста, не оставайтесь здесь.

– Томми, – сказал я, пряча панику за показным спокойствием. – Пойдём со мной. Дукат, конечно, редкая сволочь, но он сварил горячий грог. Если ты жив, если ты не боишься молитвы, значит, всё ещё можно исправить!

Я услышал странный звук: Томми то ли всхлипнул, то ли тихо рассмеялся.

– Вы только что молились Богу и просили у него защиты. Наверное, вы давно не задумывались над смыслом этой молитвы. Так бывает, когда повторяешь её слишком часто. Вы говорите: "Да будет воля Твоя на земле, как на небе". Тут ничего нет про воду. Знаете, почему?

Я потрясённо покачал головой, потому что знал, что он сейчас скажет, и не хотел в это верить.

– Потому что в океане свои боги, мистер МакАртур, и Господь земной и небесный не имеет над ними власти. Уезжайте отсюда, прошу вас, и больше никогда не приезжайте.

Он повернулся к морю и, осторожно переступая, вошёл в воду.

– Том, – окликнул я его, – вспомни о своей жене и ребёнке, которого она носит под сердцем.

Маршалл повернул голову и сказал еле слышно:

– Я хочу забыть, но каждую минуту я думаю о них.

Почти бесшумно он скользнул в воду и исчез. Я долго вглядывался в морскую поверхность, но больше он не показывался.

Всю дорогу к маяку я думал, как рассказать Дукату о моей встрече с Томасом и, уже на пороге, понял, что не смогу. В лучшем случае заносчивый сассенах посмеётся над суеверным джоком [пренебрежительное именование шотландцев англичанами], в худшем – запрёт в кладовой от греха подальше своего чокнутого подчинённого. Поэтому я налил себе ещё одну кружку грога и пошёл спать. но, не смотря на выпитый ром, заснуть мне удалось лишь под утро.

Целый день я ходил вокруг поворотного механизма маяка и обдумывал слова Маршалла. Даже прикидывал, как оглушить Дуката и подать сигнал бедствия, но, оказалось, не так просто ударить тупым предметом человека, даже если он тебя сильно раздражает. Так ни на что и не решившись, я лёг спать, а утром пошёл в обход по берегу.

Я вглядывался в океанские воды в надежде увидеть вынырнувшую голову странно изменившегося Маршалла, но на море всё так же стоял штиль, солнце бликовало на поверхности и слепило глаза. Так я дошёл до бухты, откуда Том выходил рыбачить. На берегу, полностью вытащенная из воды, лежала лодка с пробитым днищем. Никакой прибой не смог бы выкинуть её в такое положение. Я сбежал вниз, заглянул под неё, но там было пусто. Я не сомневался ни секунды, что это дело рук Маршалла. Он увидел, что сигнал тревоги я так и не отправил, и решил попытаться меня спасти таким путём?

В состоянии крайней задумчивости я вернулся на маяк. Дукат посмотрел на моё отсутствующее выражение лица и спросил, о чём я так задумался, и я ответил:

– На берег выбросило лодку Тома с дырой на дне.

Дукат, на ходу натягивая бушлат, выскочил наружу, я за ним. Догнал его на краю обрыва возле бухты. Он задумчиво смотрел вниз, потом обернулся ко мне.

– Она так и лежала? – спросил он сухо.

– Нет, конечно, – соврал я, – она уткнулась носом в камни, полузатопленная. Это я вытащил её, чтобы не унесло.

– А перевернул зачем? – Дукат цепко смотрел мне в глаза, и я понял, что полицейские бывшими не бывают.

– Чтобы дно осмотреть. – Под его пристальным взглядом я начинал нервничать, а показывать это мне не хотелось.

– Сапоги сухие, – кивнул он в сторону моих ног.

Я посмотрел вниз и ответил:

– Я ж говорю: на берег вынесло. Я за кольцо ухватил и вытащил, в море не заходил.

– Хм-м, ладно, – протянул он недоверчиво и сбежал по камням к лодке.

Он придирчиво осмотрел днище, периодически многозначительно хмыкая и постукивая трубкой по доскам, потом повернулся ко мне.

– Дно пробито снизу твёрдым предметом диаметром около трёх дюймов. Что это может быть? – он посмотрел на меня с видом, будто этот предмет трёх дюймов в сечении я держу за спиной.

– Не знаю, – Я действительно был в недоумении. – Может быть, нарвал?

– Нарвал? – переспросил он. – Ну что ж, возможно, возможно…

Больше он не проронил ни слова. Вечером за ужином я, как бы невзначай, спросил:

– Мистер Дукат, сэр, может стоит подать сигнал бедствия? В смене должно быть три смотрителя, да и жена Маршалла до сих пор остаётся в неведении.

– Поверьте, МакАртур, – ткнул в мою сторону вилкой Дукат. – Неведение – это лучшее, что мы можем подарить бедной миссис Маршалл сейчас. Томас погиб в результате нападения морского животного, обычный несчастный случай на рыбалке. Весь день с того момента, как он ушёл с маяка, вы находились у меня перед глазами, а я у вас. Следовательно, никто из нас к его гибели не причастен. Мы продолжим выполнять свои прямые обязанности и не будем лишать миссис Маршалл жалования её погибшего мужа. Вы согласны со мной?

Я пристально посмотрел в его глаза, пытаясь найти хоть малейший признак неискренности, но взгляд был безмятежен, как гладь пруда в тёплый летний денёк в его родном Сассексе.

– Не знаю, – покачал я головой, – как подумаю, что тело бедняги Тома обгладывают рыбы…

– Прекратите соплежуйство, МакАртур, вы же моряк! Море, бывает, забирает своих тружеников, люди гибнут. Каждый, кто связывает свою жизнь с морской стихией, должен быть к этому готов.

– Всё так, всё так, – согласился я, не чувствуя и капли той уверенности, что излучал Дукат. Думаю, ему просто было глубоко наплевать на наши жизни: и мою, и молодого Маршалла.

На следующее утро я вытащил из кладовой деревянный ящик с плотницкими инструментами, взял моток пеньки, водостойкую смолу. Дукат, вытирая пену с выбритого между двумя кудрявыми кустами подбородка, спросил, куда я собрался. Я, как бы между прочим, ответил, что хочу починить лодку, потому что консервы мне уже надоели.

– Да? – усмехнулся Дукат. – А сеть вы из чего делать будете? Одной лодкой рыбы не наловишь, а все рыболовные снасти на дне морском, вместе с беднягой Маршаллом.

– Удочку сделаю из шеста, – невозмутимо ответил я и отправился на берег.

Полдня я возился, заделывая пробоину. Слава Господу, я вырос в семье рыбака и делал это не один раз. Работая, я постоянно поглядывал на водную гладь, и боясь, и желая увидеть там голову Томми. Когда я думал о нём, о его беременной жене, об их нежных чувствах друг к другу, меня охватывала смертная тоска. Потом я вспоминал его слова о том, что Отец наш небесный не имеет власти над океаном, лежащим у моих ног, и мне казалось, что я стою на самом пороге ада. Что вот-вот вода взорвётся брызгами, из неё вылетит костлявая рука и утащит меня на дно.

Постепенно привычные движения вытеснили из головы сторонние мысли, и я так увлёкся плотницкой работой, самой благословенной Господом, что не заметил спустившегося по склону Дуката.

– МакАртур! – каркнул он над моим плечом так неожиданно, что я подпрыгнул.

Испуганно обернувшись, я увидел своего начальника с трубкой в зубах и двумя парящими глиняными кружками.

– Дружище, вы на меня смотрите так, будто чёрта увидели.

Если б Дукат мог читать мысли, он бы понял, что был близок к истине.

– Извините, сэр, заработался. Так увлёкся, что полностью отрешился от внешнего мира.

Дукат протянул мне одну из кружек.

– Держите, МакАртур, вам сейчас не повредит. Мой фирменный грог, только рома поменьше. Согреет, но не опьянит – то, что нужно.

Я принял кружку из его рук, сделал большой глоток.

– Ну как? – спросил он с улыбкой, и я благодарно зажмурился.

Удивительно, но со дня исчезновения Маршалла Дукат начал проявлять вполне человеческие качества.

– Вы не проголодались? – спросил он, но я покачал головой:

– Нет пока аппетита. Хочу сегодня доделать и оставить её сохнуть. Вечером поем.

– Ну, как знаете, МакАртур. – Он пожевал губами, переводя взгляд с меня на лодку и обратно, и его торчащие баки ещё больше ощетинились. – Скажите начистоту: зачем вы чините лодку? Только не надо мне рассказывать про вдруг проснувшуюся у вас тягу к рыбной ловле.

Я посмотрел на него с сомнением, и всё же решился.

– Вы всё равно не поверите, сэр.

– А вы попробуйте.

Я помолчал, подбирая слова, потом сказал:

– Я видел Маршалла. Поздно вечером, в день его исчезновения. Мне так кажется.

Дукат вздёрнул бровь, но я достаточно изучил его, чтобы понять: это не искреннее удивление, а всего лишь обозначение интереса. Он ждал продолжения.

– Я сидел на берегу в бухте, где мы высадились на берег… Боже, кажется, это было вечность назад. Он вышел из моря и говорил со мной.

– И что он сказал? – Голос Дуката по невыразительности мог сейчас соперничать с напугавшим меня голосом Тома в ту встречу.

– Он умолял, чтобы мы подали сигнал бедствия и бежали отсюда, как можно скорее.

– И вы только сейчас решили мне об этом сказать?

Я пожал плечами:

– А вы бы мне поверили, сэр?

Дукат попыхтел трубкой, обдумывая ответ, потом сказал:

– До Мангерста по прямой миль 16-18. Это слишком большое расстояние для утлой лодки с наскоро заделанной пробоиной.

– Вы сами сказали, что море, бывает, забирает своих тружеников, – парировал я. – Ну что ж, значит судьба такая. В любом случае, сэр, я бы предпочёл, чтобы у нас была хотя бы умозрительная возможность отсюда выбраться.

Ни слова не говоря, Дукат развернулся на каблуках и пошёл к подъёму. Забравшись на пару метров выше, он обернулся и сказал:

– Про вёсла забыли, МакАртур. Грести руками собираетесь?

Не дожидаясь ответа, он продолжил восхождение и скрылся за кромкой обрыва.

Потрясённый тем, что эта простая мысль не пришла мне на ум, я присел на киль лодки и повесил голову. Просидев так пару минут, я подскочил к самой кромке воды и заорал:

– А вёсла, Том? Вёсла?!

На следующее утро под лодкой лежали два разномастных весла. Одно было похоже на те вёсла, какими Том выгребал на место лова, а второе было выкрашено облупившейся зелёной краской и носило следы акульих зубов. Я показал свою находку Дукату. Он долго рассматривал их оба, скрёб ногтём отметины на одном из них. Потом глянул мне в глаза, и я понял, что что-то в нём необратимо изменилось.

В тот вечер я впервые увидел, как он чистит револьвер. Откровенно говоря, я вообще не знал, что у него есть оружие. Теперь большую часть дня он проводил наверху, возле горелки маяка. Бродил по кругу, рассматривая море в свой бинокль, был неразговорчив и рассеян. Пару раз я пытался подняться к нему поговорить, но сразу натыкался на угрюмое: "Мне нужно побыть одному, МакАртур, будьте любезны…". Я проявлял любезность и спускался вниз, и до позднего вечера слушал, как трещат половицы под его башмаками.

Однажды утром я проснулся и обнаружил, что постель Дуката тщательно застелена. Я взял полотенце, мыло и вышел из спальни.

– МакАртур! – крикнул сверху Дукат. – Я слышу, что вы уже встали. Поднимитесь сюда!

Я, с полотенцем на шее, протирая заспанные глаза, вскарабкался по лестнице в стеклянный колпак. Дукат стоял перед окном, выпучив красные от недосыпа глаза.

– Смотрите! – Дрожащий палец ткнул в окно. Я повернулся и увидел, что небо на востоке заполнило красное зарево. По самому горизонту от края до края шла чёрная полоса.

– Вы моряк, МакАртур. Мне надо объяснять вам, что это значит?

Он повернулся ко мне, и я увидел, как сильно он постарел. Лоб покрыли морщины, каких я раньше не замечал, под глазами набрякли тёмные мешки. Подбородок, который он тщательно выбривал каждое утро, топорщился многодневной щетиной.

– Понимаю, сэр, – ответил я. – Вы мне поможете затащить лодку внутрь?

Уже к полудню грозовой фронт дотащило до нас. Плотные тучи заволокли небо, потемнело, почти как ночью. Из низкой серой массы в такое же серое море столбами били ослепительно белые молнии. Налетел шквал, и я услышал, как зазвенели стёкла в нашем фонаре. Дукат схватил меня за шкирку и потащил наверх.

– Быстрее, Дональд, быстрее! – кричал он, впервые назвав меня по имени, и я, потрясённый такой неожиданностью, вскарабкался следом. – Там, где яркий свет, мы в безопасности!

Только я взлетел на самый верхний этаж, Дукат захлопнул крышку люка.

– Помогите мне, МакАртур, не стойте столбом! – Он пытался сдвинуть с места огромный рундук, забитый запасными линзами. Я упёрся рядом и, совместными усилиями, мы сдвинули его с места и кое-как втащили на люк, надёжно перекрыв его.

– Дукат, чёрт возьми! – забыл я про субординацию. – Что происходит?

Он посмотрел на меня безумными глазами и сказал:

– Надеюсь, это их задержит.

– Кого их?

Не отвечая, он сел на пол, прислонившись спиной к основанию ацетиленовой горелки и достал револьвер. Прокрутил барабан, прицелился в сторону люка. Удовлетворённо кивнув, высыпал из кармана горсть патронов и выставил их в ряд между широко расставленных ног.

– Мистер Дукат, сэр, с вами всё в порядке? – спросил я, с беспокойством заглядывая ему в глаза.

– Зажигайте чёртов фонарь, МакАртур. Никто вас от служебных обязанностей не освобождал! – рявкнул он и продолжил расставлять перед собой золотистые патроны.

Все мои попытки выяснить хоть что-то не увенчались успехом. Дукат выглядел совершенным безумцем. Мои вопросы он просто игнорировал, а попытки установить зрительный контакт были безуспешными: он смотрел куда угодно, только не мне в глаза.

Буря снаружи разыгралась не на шутку. Порывы ветра бросали потоки воды в стекло фонаря, и оно прогибалось под их ударами, как тонкая фанерка. От линз за моей спиной шёл нестерпимый жар, и я чувствовал, как закипают мои мозги. Какое-то время я пробовал сидеть, как Дукат, прислонившись к основанию ацетиленовой горелки, но прохладней там не было. Поэтому я слонялся вокруг неё, подныривая под концентрированные лучи света, сфокусированные линзами. Свет был настолько плотным, что я мог бы потрогать его руками, если б не опасался, что они сгорят.

Дукат, казалось, ничего этого не замечал. Он сидел на полу перед выставленными в два ряда патронами. Револьвер с взведённым курком лежал под его правой ладонью, направленный стволом на забаррикадированный люк. Он не шевелился, ничего не говорил, только сверкали нездоровым блеском его безумные глаза на залитом потом лице.

Восточная сторона меня пугала сильнее: всё казалось, что очередной шквал разобьёт стекло и обрушит на меня поток осколков. Я перебрался к западной и выглянул в окно. Контраст между светом и тьмой был таким резким, что я почти ослеп. Прикрыв по бокам лицо ладонями, я застыл, прижавшись к приятно прохладному стеклу. Постепенно глаза начали привыкать. Абсолютно однородная темнота запестрела светлыми и тёмными пятнами, я понял, где заканчивается берег и начинается море.

Основное веселье происходило за моей спиной. Здесь же буря огибала крутые берега нашей скалы, создавая относительно спокойный карман как раз со стороны рыбачьей бухточки. Я вглядывался в расселину, спускающуюся к ней, и думал, как хорошо, что мы успели затащить лодку с вёслами внутрь. А ещё вспоминал наши рыбалки с Томом, разговоры, его тёплую мальчишескую улыбку, а потом ровный и безжизненный голос в бухте высадки, и ужас брал меня за горло.

Наверное, слишком сильно разыгралась моя фантазия, потому что из расселины выползла тень, и стелясь по земле, как огромная ящерица, шустро перебежала к маяку. Я зажмурился до плавающих пятен и снова приник к стеклу, всматриваясь в темноту. Теперь я понял, что мне не показалось. Ещё одна тень выбралась из расселины и, быстро перебирая руками и ногами, кинулась к стене. Когда над краем скалы поднялась третья голова, я вернулся к начальнику.

– Дукат! Там из бухты вылезают какие-то люди и бегут к маяку.

Он поднял голову и сказал спокойно:

– Это не люди, МакАртур, неужели вы ещё этого не поняли? Это ваш Маршалл и его новые друзья!

– Маршалл не причинит нам вреда!

– Вы так уверены? – усмехнулся Дукат. – Представьте, что вы – солдат. Вы можете быть прекрасным человеком, но дали присягу, и когда будет надо, вы будете, чёрт вас подери убивать, потому что это и есть ваша основная задача. Вам ясно?

– И что делать? – растерялся я.