Глава третья. Рыбка

 
«I need my baby here at home»^[8]
 

Fenton Robinson. «Somebody Loan Me a Dime». 1967

Нет, это не было звоном в ухе. Точно нет. Это прилетало извне. Причем этот звук существовал всегда, просто в какой-то момент Рыбкин стал его слышать. Как будто сглотнул и избавился от воздушных пробок в ушах. И почувствовал его всем телом. Словно кто-то неподалеку поймал струну слайдером и вместо чего-то ясного и предсказуемого принялся исполнять судорогу на четверть тона. Бесконечную судорогу. Выматывающую, как ночной писк комара. Рыбкин даже непроизвольно пошевелил пальцами, как будто на одном из них мог оказаться слайдер. Ага. И гитара в руках. А ведь и захоти, не оказалась бы. Осталась в квартире. Хотя уже и кофр пылью покрылся, наверное. Сколько он не брал ее в руки? Все было слишком хорошо, чтобы он сжал в левой руке гриф. Или слишком плохо. Хотя, какая может быть пыль в царстве Ольги Сергеевны Клинской? Надо бы проверить, если ли еще гитара внутри повторяющего ее очертания футляра. Или там такая же пустота, как и… При первой возможности. Непременно. Но для начала было бы неплохо смыть пыль и пот с собственного тела.

– Приехали, – сказал таксист. – Плюсики будут?

– Непременно, – кивнул Рыбкин, подхватывая сумку.

В компании, в которой он трудился управляющим директором, выходных не бывало. По сути у нее и твердого рабочего графика не имелось, поскольку филиалы были разбросаны по всей стране, и в те часы, когда московская бухгалтерия запускала компьютеры, бухгалтеры некоторых других подразделений уже щелкали косметичками. Однако главный административный корпус, который занимал изрядную часть высотки, по выходным пустел наполовину, а в летние месяцы так и почти полностью. Рыбкин, который заглядывал на работу в любые дни, мог по наполняемости коридоров определить не только выходной или рабочий день на календаре, но и любой день недели с понедельника по пятницу. На этот счет имелись определенные приметы, вроде того, какие машины припаркованы у ближайшего пакгауза, но сегодня он, пожалуй, ошибся бы. Административное здание компании явно пребывало в летаргическом сне, окна большинства офисов были закрыты, жалюзи опущены, но, судя по обилию автомобилей на площадке у входа, едва ли ни все члены правления оказались на работе. Точно прибыли за материалами, словно не существовало ни электронной почты, ничего. Только машины тестя, который как раз электронную почту не признавал, а интернет считал чем-то вроде зоны рискованного земледелия, пока не было, но сомневаться не приходилось, закалка бывшего офицера спецслужб не давала сбоев, если кто-нибудь не сочтет нужным выполнить указание, он об этом будет знать даже не в понедельник, а уже воскресным вечером.

Рыбкин подошел к главному входу, надавил на звонок и улыбнулся глазку видеокамеры. Отчего-то на мгновение ему показалось, что и у этого входа он будет отвергнут, как и у двух предыдущих. Но на этот раз обошлось. Дверь щелкнула, и в то же самое время в кармане ожил телефон. Рыбкин толкнул дверь и зашагал по коридору к турникетам и стойке охраны, на ходу вытаскивая карточку и телефон.

– Ты чего звонил-то? – раздался в трубке сонный голос Володьки Кашина – старого приятеля Рыбкина. – Это у вас там в Красноярске белый день, а у нас уже позднее, но воскресное утро.

– Вовка, включи голову, – приложил к турникету карточку Рыбкин, кивнул охраннику и пошел к лифту. – Я уже в Москве.

– А что случилось? – сразу же приободрился Кашин.

– Пытаюсь понять, – вызвал лифт Рыбкин. – Насчет бати и сам все знаешь, а тут… Может быть, и ничего, но шерсть ерошится что-то.

– О какой шерсти идет речь? – хмыкнул Кашин, который был горазд на сюрпризы, чего стоило хотя бы его явление пару лет назад к Рыбкину с известием, что он, Кашин, сломал член.

– Как так? – только и смог тогда произнести Рыбкин, потому как с деревенского детства помнил страшную черно-белую фотографию на ту самую тему в какой-то медицинской книжке, что он тайком листал в сельской библиотеке.

– Каком кверху, – вздохнул Кашин, который и фигурой, и повадками напоминал если и не медведя, то уж точно быка.

– И что же теперь делать? – спросил Рыбкин, вторым образом в голове которого нарисовалась тихая и мягкая жена Кашина Лариса, сломать о которую хоть что-то явно было не легче, чем колоть дрова перьевой подушкой.

– Поздно делать, – грустно ответил Кашин. – Теперь только воздерживаться. Врачи говорят, что не меньше полгода. Сволочи они, кстати. Ржали в голос. Сестрички сбежались, чтобы поглазеть. Хочешь покажу?

– Уволь, – попросил Рыбкин. – Я не по этой части.

– Да знаю я, – пробормотал Кашин, как будто разочарованный, что Рыбкин не домогается у него подробностей получения травмы. – Давай выпьем. А? Ты знаешь, что мне подлец-хирург сказал? Знаешь?

– Нет, – честно ответил Рыбкин.

– Он сказал, что ничего удивительного. Что с дуру можно и… шею свернуть, а уж это… Нет, давай все же выпьем.

Самым удивительным было то, что в принципе почти непьющий Кашин мог свести к необходимости выпить любой разговор. Вот и теперь он хмыкал о рыбкинской шерсти и точно подумывал, как бы уговорить Рыбкина составить компанию ему и паре упаковок пива на ближайший вечер.

– О какой шерсти? – поморщился Рыбкин, выходя из лифта на своем этаже. – На загривке. Как у твоего Бобика, когда твоя Лариска закипает. Не могу понять, но не по себе мне. Не то что-то творится.

– Только давай не будем грузить меня твоим бизнесом, – попросил Кашин.

– Для этого у нас имеется служба безопасности, – успокоил друга Рыбкин. – Нет, Вовка. Речь идет о личных проблемах.

– Кто-то это еще делит? – удивился Кашин. – Знаю я вашего начальника службы безопасности. Привет, кстати, Никите передавай. Он не может помочь?

– Он не должен об этом знать, – предупредил Рыбкин.

– Тогда признавайся, – заинтересовался Кашин. – Что натворил? Чем помочь?

– Ничего пока еще не натворил, – ответил Рыбкин, останавливаясь посреди коридора и понижая голос. – Короче, пропала девчонка.

– Надеюсь, не Юлька? – уточнил Кашин.

– Сплюнь, – попросил Рыбкин. – Если бы Юлька, Никита бы уже землю рыл. И не я бы его заставил, а тесть. Я бы не успел. Другая девчонка. Та самая.

– С девчонками это бывает, – согласился Кашин. – Вот я помню, Лариса моя уехала в деревню, с Бобиком, кстати, а я…

– Подожди, – перебил друга Рыбкин. – Ты что, не понял? Та самая, Вовка.

– Так, – протянул Кашин. – Кажется, я начинаю понимать, куда ты пропал в конце мая. Черт тебя возьми, так это было глубокое погружение? Сколько она выдержала? Всего три месяца? Я бы рядом с тобой и недели не продержался. Вот я помню…

– Вовка, – сказал Рыбкин. – Не говори ничего. Просто имей в виду, что это была та самая девчонка.

– А Ольга не та самая? – спросил Кашин.

– Была ею, – ответил Рыбкин. – Или почти была. И продолжала бы… наверное. Да я не тот самый оказался. Для нее. Думаю так.

– Разве мы с тобой в том возрасте, когда еще можно немного сойти с ума? – спросил Кашин.

– А если забыть о возрасте? – ответил вопросом Рыбкин.

– Склероз предлагаешь или деменцию? Ау? Ты уверен? Что молчишь?

Да, Кашин умел напустить сарказма в тон, как никто. Рыбкин ответил не сразу. Почему-то ему показалось, что поведать приятелю о сломанном ненароком члене было куда как проще, чем разворачивать перед ним же что-то такое, что должно находиться под кожей. Может быть, в тайне от самого себя.

– Ты о чем? – наконец спросил Рыбкин. – О какой уверенности ты говоришь? О том, нужен ли мне воздух? Я думаю, что нужен. К примеру, чтобы дышать.

– А не поздновато ли? – спросил Кашин.

– Дышать? – переспросил Рыбкин. – Не думаю. Короче – девчонка пропала. Не было ни ссоры, ничего. Недели не прошло, как она ревела, узнав, что у меня отец умер. Хлюпала носом, когда мы прощались. Должна была приехать за мной в аэропорт. Не приехала. На звонки не отвечает. Готов предположить самое страшное.

– То, что она бросила тебя – старого дурака? – спросил Кашин.

– Самое страшное – это самое страшное, – не согласился Рыбкин. – То, что она попала в беду.

– Всем бы твой оптимизм, – вздохнул Кашин. – Другие варианты рассматриваются?

– Не знаю… – поморщился, оглядываясь, Рыбкин. – Все, что угодно. Но на нее это непохоже. Логики я не вижу. Понимаешь… она отличается от всех. Но предсказуема. На своем уровне. Она должна вести себя как ответственный человек. То есть, предупредить, позвонить, сообщить, дать о себе знать. Без вариантов.

– Слушай, где ты берешь такие знакомства? – заинтересовался Кашин. – Или я всегда западаю на противоположностей?

– Я не знаю, – Рыбкин отошел к окну, потянул на себя фрамугу. – Прошу тебя, узнай, что можешь. Девчонку зовут Саша Морозова. Лет ей… Черт, не знаю. Двадцать пять, тридцать, тридцать два – тридцать три. Нет, вряд ли больше двадцати восьми. Мать где-то в Нижнем Новгороде. До последнего времени снимала квартиру на Стромынке. Записывай адрес. Да, и телефон. Если вдруг все-таки ответит, скажись моим другом. Ей, кстати, все было интересно. Хотела с дочерью моей познакомиться.

– Да у нее были на тебя далеко идущие планы! – отметил Кашин.

– Нет, – отрезал Рыбкин. – Просто хотела посмотреть, как я могу отразиться в детях. Спортивный интерес. И никаких планов. Демонстративно и категорически. Отношения… без обязательств, разговоры, взаимное влечение и… почти щенячье повизгивание при встрече. Впрочем, беззвучно. Одним взглядом.

– Чтоб мне сдохнуть, – пробормотал Кашин. – Что-то я не помню такого фильма! Это чего же? Бинго? Или ты в глубокой разработке? Владеешь государственными секретами?

– Не знаю, – повторил Рыбкин. – Ничего не знаю. Так бывает. Да в той же логистике. Все вроде бы бьет по всем позициям. Потом сбой в одном пункте и полная ясность сменяется полной неясностью. Здание рушится. Короче. С моей идиллией что-то случилось. Пока я был в Красноярске, она внезапно съехала. Куда, почему – неизвестно. Работала в парикмахерской напротив нашего офиса. Я звонил – взяла отгулы на ближайшую неделю, но увольняться вроде не собиралась. Никаких координат не оставила, близко ни с кем знакома не была.

– Украла что-нибудь? – предположил Кашин.

– Ты идиот? – обиделся Рыбкин.

– Машина? – спросил Кашин.

– Да, – кивнул Рыбкин, как будто Кашин его мог увидеть. – Есть машина. Пежо двести седьмая. Красная. Не слишком свежая. Номер триста двадцать, регион московский, буквы не помню.

– Не похоже на тебя, – хмыкнул Кашин. – С твоей цифровой памятью… Возраста не знаешь, номер машины не помнишь. Про отчество я уже и не спрашиваю. Как ты телефон-то ее запомнил?

– Я звонил на этот номер, – ответил Рыбкин. – Отравлял смс. Не придуривайся. Сделай что-нибудь. Не знаю… Биллинг там. Что-нибудь!

– Слушай, – заинтересовался Кашин. – А у тебя там случайно не подгорает? Ну, с учетом твоего тестя авторитетного, да и Ольга Сергеевна твоя девушка с характером, прямо скажем. Если помнишь, на дух меня не переносила никогда. Ты следы подчищаешь? Ну, там глупые смс, дурацкие ролики интимного характера? Что там у тебя дома-то? Как с брачным контрактом? Да, и что с соцсетями?

– В соцсетях Сашки нет, – сказал Рыбкин. – Меня там тоже нет, но по другой причине, некогда, я много работаю. Ты же знаешь!

– Знаю-знаю, – уверил друга Кашин. – Тема жизни. Доказать тестю, что ты не соска-пустышка? Доказать жене, что ты достоин уважения не только по факту собственной женитьбы? Ну и как? Удалось?

– Вовка! – повысил голос Рыбкин.

– И все-таки… – Кашин хмыкнул. – Как-то это все… Даже инстаграма нет?

– А ей это неинтересно, – огрызнулся Рыбкин. – Спросил как-то, сказала, что соцсети – это растворимый кофе, а она пьет только натуральный. И вот еще. Она тоже много работает. Полагается только на себя!

– Послушай, – пробормотал Кашин. – Про кофе банальность, конечно. Но, кажется, я начинаю влюбляться в твою подругу, даже не видя ее. Если она еще и телевизор не смотрит… Хотя это все как-то подозрительно. Можно еще один вопрос?

– Давай, – разрешил Рыбкин.

– Только без дураков, – предупредил Кашин. – Ты ее паспорт видел? Ну… в телефон к ней заглядывал? В сумочку нос совал?

– Нет, – ответил Рыбкин. – Не приучен.

– Это ты идиот, а не я, – вздохнул Кашин. – Ладно. Все ясно. Начинаю работать.

– Помоги, – попросил Рыбкин.

– Сделаю, что смогу, – уверил приятеля Кашин. – Но с тебя магарыч!

– Поляну? – усмехнулся Рыбкин, вспомнив собственную поездку в один из филиалов.

– Хватит и опушки, – рассмеялся Кашин, прежде чем нажать отбой. – Пенечка в лесополосе. А еще лучше на кухне…

…

– Вы? – процокала было мимо каблучками секретарь Рыбкина, замерла, обнаружив в рекреации шефа. – Прилетели?

– Прилетел, – двинулся в приемную Рыбкин. – Добрый день. Что случилось-то? Смотрю, все члены правления в здании. Может быть, все-таки сегодня будет собрание?

– Нет, – Виктория Юрьевна поправила прическу, позволила легкой улыбке обнаружить морщинки у губ и глаз. – Собрание во вторник. Народ налетел материалы забирать. Все, кроме Ольги Сергеевны, но она в отъезде.

– Я знаю, – кивнул Рыбкин. – Спешка к чему?

– Сергей Сергеевич приехал. Не собирался, но приехал. Только что. Сейчас охрану проверяет, но скоро поднимется.

Рыбкин шагнул к окну. Так и есть. Мерседес Клинского стоял у самого входа. Видеться с тестем не хотелось. Симпатии к подтянутому старику с рыбьим взглядом Рыбкин не испытывал никогда и не заблуждался насчет полной с ним в этом деле взаимности.