– Вот что я тебе скажу, товарищ Павлик Галагура… – раздумчиво проговорил Денисов. – Ритм – великая сила! Человечеству об энтом известно ишшо с древнейших времен. Чичас кое-кто считает, что барабаны только на парадах нужны, но на самом деле… Ритм – он и одурманить может, и воодушевить, и в пляс повести, и напугать до полусмерти, и на подвиг позвать. И тут крепко надобно понимать, для чего у тебя палочки в кулаках зажаты. Слыхал когда-нибудь, как шаманы под бубен камлают? А сколько полков барабанный бой из окопов на битву поднял – представляешь? Проходили небось по истории? И как же я могу запретить тебе барабанить, ежели в твоих руках, возможно, именно такая силища, которая когда-нибудь, в нужный момент, поднимет целую армию, обратит врага в бегство? Не-ет, друг мой Павка, тебе обязательно нужно продолжать, набивать руку, как правильно говорит Тимофей Петрович, учиться управлять энтой Силой. Ты уже взрослый человек, пионер – подойди к Агафоновым, договорись с ними о времени своих репетиций… А то ить и в самом деле нехорошо получается, когда пожилые люди опосля обеда только лягут вздремнуть, а тут «бара-раз, бара-два»! Подойди, не бойся, обещаю, что они к энтому вопросу отнесутся с пониманием. Что же касается твоих… хм… незапланированных упражнений – тут сложнее. Пройдет ишшо год-другой – и ты поймешь, что ничего глупого в твоих мыслях нет, но пока мне трудно будет тебе объяснить… Скажи, – прищурился Денисов, – а как ты выходишь из ситуации, когда ненужные мысли одолевают в присутствии посторонних? Ну или, например, когда мамка с папкой в соседней комнате отдыхают?

– Никак не выхожу, – вытерев капельки пота с кончика носа, тихо ответил мальчик. – Терплю. Но не всегда получается. Сегодня вот все дома, не постучишь особо-то, ну, я и не утерпел. – Он с удивлением и даже испугом посмотрел на кулек с конфетами, будто не мог понять, как тот оказался в его руках. – Леденцов ей купил… Ну это же совсем с ума рехнуться! Я же в жизни не смогу ей эти леденцы отдать!

– Ты, я погляжу, совсем взопрел! – забеспокоился участковый. – Домой бегом помчишься, понял? Я ишшо секундочку у тебя займу. Так вот, терпеть – энто плохо, отравление мозгов приключиться может! Ежели ритм тебя выручает в трудную минуту – стучи на здоровьишко, но будь хитрее. Как говорится, не барабаном единым…

Денисов встряхнул кистью правой руки и двумя пальцами тихонечко, практически бесшумно пробарабанил на собственной рукавице замысловатую ритмовку. Улыбнулся и еще раз спросил:

– Понял?

– Понял! – улыбнулся в ответ Пашка. – Спасибо, Федор Кузьмич!

– Бегом марш!

Мальчик деловито надвинул шапку, подтянул шарф на положенное место и только после этого шагнул к выходу. У двери обернулся:

– А вы тоже барабанщиком были?

– Был, Павка, был, – и, расстегивая тулуп, пробубнил уже себе под нос: – Я кем только не был…

– А можно мне вас попросить… ну, как барабанщик барабанщика?

Денисов, угадавший намерения Галагуры, закатил глаза – дескать, вот только почтальоном мне на старости лет служить не хватало! Однако руку за кульком протянул:

– Давай уж, передам в целости и сохранности.

– А вы точно знаете, кому передать? – озабоченно нахмурился Павка.

– Да уж сообразил, не беспокойся. Бегом, я сказал, едрить твою редиску!

* * *

Продавщица, с тревогой коротко поглядывавшая на участкового, никак не могла взять в толк, что случилось с таким доброжелательным всегда Денисовым: набросился на мальчонку, отчитал его громким, но, к сожалению, неразборчивым шепотом, отобрал конфеты, еще и непедагогично ругнулся вслед. Это как же понимать? А может, не в мальчонке дело? Может, это такая демонстрация была – дескать, гляди, Раиса, что тебе сейчас предстоит! Еще, чего доброго, штрафанет за что-нибудь…

И тут пожилой милиционер окончательно напугал продавщицу, потому что медленно, плавно, будто на лыжах скользя, пошел по пустому магазину, раздумчиво оглядывая прилавки и с тихой улыбкой мурлыча под нос.

– Рая, Рая, Раечка, – мурлыкал Денисов на неизвестный мотив, – Раечка ты наша, Раиса…

– Ты что это, Федор Кузьмич, мне песни поешь? – не выдержала она, устав попеременно бледнеть и краснеть от неизвестности.

– А энто я, Раиса, не тебе пою, а себя с мыслями собираю. У меня, понимаешь ли, по причине возраста и прочих забот иная информация в голове надолго не задерживается. – Денисов смущенно потер нос. – Мне Людмила утром наказала мыла купить и даже точное название произнесла, а я, старый дурак, позабыл! Вот и мучаюсь теперь…

– Фу-ты ну-ты! – с облегчением рассмеялась Райка, поняв, что мальчишку участковый грубо выдворил из магазина, чтобы при нем не позориться. – Да ты сразу бы у меня спросил! Людмила твоя всегда «Банное» берет. А то ходишь тут, обэхаэсовским глазом зыркаешь…

– Обэхаэсовским? – хохотнул в ответ Денисов. – Так-таки? Н-да, приложила ты меня, Раиса, приложила! Да ты что ж мне один кусок-то даешь? Ты штук пять сразу заверни. Точно «Банное» всегда берет?

– Да точно, точно!

Продавщица радостно суетилась за промтоварным прилавком: сложила лоснящиеся кремовые куски столбиком, ловко плюхнула столбик набок, на стопку квадратами порезанной оберточной бумаги, шустро замельтешила руками, в один миг соорудив аккуратную плотную упаковку – в самый раз в карман сунуть. Участковый одобрительно крякнул, но расплачиваться не спешил.

– Ты мне ишшо какой-нибудь колбасы, что ли, завесь с полкило…

– Да какая колбаса, Федор Кузьмич! – замахала руками Райка. – Продуктовая машина из района четвертый день не идет, последним доторговываю.

– Что, и сыру нет?

– Сыру? – прищурилась Рая. – Сыр есть. А вы разве сыр едите?

– Ну, раз колбасы нет – должен же я чем-то завтракать?

Странной походкой – то делая резкий шаг, то замедляясь – продавщица добралась до рычащего от усердия холодильника, достала оттуда внушительный полукруг «Пошехонского», настороженно поинтересовалась:

– Целиком возьмешь?

– Да куда мне?! Осьмушку.

До половины лезвия сточенным ножом она с усилием отрезала кусок, взвесила и замерла в нерешительности. Потом, будто опомнившись, засеменила к промтоварному прилавку, вновь запорхали руки, заворачивая сыр. Не глядя на участкового, продавщица отчего-то смущенно пробормотала:

– Рупь восемьдесят шесть с тебя, Федор Кузьмич. Записать или сразу отдашь?

Денисов усмехнулся, покачал головой.

– Отдам-то я сразу, только объясни мне для начала такую загогулину. Сколь тебя помню – всегда-то в магазине порядок: там продукты, тут промтовары, там в белую бумагу заворачиваешь, тут в коричневую. Как же энто так получается, что сегодня ты мне и мыло, и сыр в одинаковой упаковке отдаешь, хотя вижу, что белая бумага для продуктов на том прилавке, где весы, имеется у тебя в достатке?

– Не у тебя у одного склероз, Федор Кузьмич! – через силу улыбнувшись, попыталась отшутиться Раиса, но как-то быстро сникла, помолчала, а затем рубанула ладонью воздух. – Да пропади все пропадом! Все равно с меня не слезешь, верно? Ну, дура-баба я, что ж поделаешь? Ведь видела же, что у него, гада такого, глаза смеются, а все равно поверила! – И уже другим тоном, утишив голос до шепота, поведала: – Я, Федор Кузьмич, шибко нечисти боюсь, а он… Ну так напужал, так напужал! – Протянула руки через прилавок. – Заарестовывай теперь! Надевай наручники!

– Ох, Рая, Рая! – отшатнулся Денисов. – Ежели б тут было куда присесть, я бы от твоих слов так и сел! За что мне тебя арестовывать?

– За порчу государственного имущества! – с отчаянной решительностью заявила продавщица.

– Ишь ты! Энто, что ли, за то, что ты продуктовую бумагу чесноком натерла? – Он ошарашенно помотал седой головой. – Да ты и впрямь дура-баба!

– Доложил уже кто-то? – глядя исподлобья, пробурчала Райка.

– Кто-то? Да аромат и доложил! Тут же от чесночного духа глаза слезятся! Вот, видишь? Павкин кулек на вытянутой руке держу, иначе никак. Леденцы, между прочим, заменить придется. За твой счет, Раиса, поняла? Но ты мне лучше другое расскажи – что энто за шутка такая с чесноком и кто надоумил пошутить?

– Да уж какие шутки?! Напужал меня до полусмерти – говорит, завелись у вас в селе упыри. Пока, говорит, только скот употребляют, потому что свои они, местные, и по такой причине пока жалеют односельчан, но нынче полнолуние – они и на людей охоту начнут. А раз из-за морозов из села выбраться нельзя – они прямо тут и устроят резню. Я говорю – брехня! А он – это ты, дескать, Фроловым и Бочкиным расскажи, у них прошлой ночью по козе обескровили.

– Да от холода околели! – возмутился Денисов, который уже был в курсе этих трагических новостей.

– Вот и он так сказал, что власти это дело замолчат, чтобы панику, значит, не устроить, и что на самом деле не от мороза околели, а от того, что всю кровушку у них высосали! И про волка обескровленного мне напомнил, которого Красилов из лесу в том месяце приволок! – разволновалась Раиса. – Я ему опять – брехня! А он – ну, мое дело, дескать, предупредить, а дальше вы тут сами. А как сами? А что сами? Церкви в селе нет, сам знаешь. Икон я дома не держу, потому как Иван мой был шибко партийный. Где еще защиты искать? К тебе бежать? К председателю сельсовета? Вы же пальцами возле лба покрутите да посмешищем выставите. Да и от кого спасаться? Ведь непонятно же, кто упырь!

– И ты решила чесноком проверить, – покивал задумчиво Денисов. – А меня, значит, проверять побоялась?

– Вот ты, товарищ участковый, сейчас смеешься надо мной, а я тебя, между прочим, шибко уважаю, потому и растерялась, в какую бумагу тебе сыр заворачивать. А теперь даже рада, что так вышло! Ты меня под арест возьмешь, в кладовке своей милицейской запрешь – ну, потому что в район меня отправить не на чем, – а сам меня сторожить будешь. Есть упыри, нет упырей – это уже без разницы. Главное, что я полнолуние под твоим присмотром пересижу.

– С энтим мы позже разберемся, – отмахнулся Денисов, – ты мне чичас другое скажи: кто энто был-то?

– Кто? – не поняла Райка.

– У которого глаза смеются, который «напужал до полусмерти», который про чеснок надоумил!

– Да как же кто? – удивилась продавщица. – Колька твой!

Екнуло в груди у пожилого милиционера. И ведь догадывался, подозревал, но все равно до последнего надеялся, что Раиса назовет другое имя.

«Н-да, вот такие шуточки у Темных, – размышлял Денисов. – Такие вот у Темных шуточки…»

Как язык против воли тянется к больному зубу, касается его, чтобы тут же отдернуться, или мусолит, раз за разом если и не причиняя боль еще большую, то как минимум не облегчая страданий, – так и Федор Кузьмич при встречах с Николаем Крюковым пытливо и робко вглядывался в лицо, пытаясь по глазам прочесть: уже знает или еще нет? И по всему выходило, что пока не знает. То есть в курс дела его не ввели. Но, видимо, наличие или отсутствие Силы роли особой не играло – первое и пока единственное посещение Сумрака уже наложило свой отпечаток. То, как ловко Колька манипулировал Раисой ради собственной забавы, было показательно.

– Да ты что ж молчишь-то, Федор Кузьмич? – плаксиво вопросила продавщица. – Ты меня сейчас заарестуешь или опосля работы?

– Арестовывать, Раиса, я тебя не стану, – будто проснувшись, встрепенулся Денисов. – Я тебя, наверное, даже штрафовать не буду, потому что стала ты по глупости своей жертвой розыгрыша. Может, ишшо и благодарность тебе вынесу за профилактику простудных заболеваний среди населения – я, когда сюда входил, носом хлюпал, а теперича от чесночного духа дышу свободно. Помолчи! Слушай первое мое распоряжение: ты натертую чесноком бумагу в сторонку убери, пусть она издаля с микробами в помещении управляется. Обслуживать покупателей будешь с чистой бумагой, поняла? Ежели кто из утренних вернется к тебе с претензией – заменишь товар бес-пре-ко-словно! На-ка вот, кстати, леденцы Павкины поменяй. Слушай второе распоряжение: оповестишь всех баб, чтобы были готовы – как только морозы отпустят, соберетесь в клубе, прочту вам лекцию о борьбе с предрассудками. И ежели я только узнаю, что ты среди них слухи об упырях распускаешь!.. Ясно? Теперь так: чтобы тебе окончательно от страху башку не снесло – а то ить ишшо чего придумаешь, окромя чеснока! – довожу до твоего сведения, что полнолуние было две ночи назад. Уразумела?

– Уразумела, Федор Кузьмич! – засуетилась обрадованная Райка, сворачивая новый кулек под монпансье. – Уразумела, родненький! Все исполню, как ты сказал.

– Настоящего виновника я знаю, где искать, – застегиваясь, пробурчал Денисов. – В котором часу он у тебя побывал?

– Да в начале девятого… Ну да, в восемь ровно они с Катериной в сельсовет зашли, а минут через двадцать…

– Куда зашли?!

– Да ты что ж зашатался-то, Федор Кузьмич? Вот я дурная баба, кто за язык дергал… Не знал ты, что ли?

Вот и снова – нельзя ведь сказать, что не знал. Мало того что Николай целую неделю отлеживался, приходил в себя в доме участкового, и уже тогда окончательно ясно стало, что поженятся они с Катериной… Мало того что, выздоровев, продолжал каждый вечер приезжать в клуб Светлого Клина и по полночи не мог проститься с любимой в сенях – так ведь и разговор у Денисова с Колькой состоялся однажды за ужином, разговор, который с натяжкой можно было назвать отцовским благословением. Единственное, о чем просил Денисов, – повременить со свадьбой. Вот летом – это пожалуйста! Тут тебе и свежие овощи, и жирные осетры, и ягодные морсы на свадебном столе, да и сами столы в хорошую погоду не в избе, а на улице накрыть можно, чтобы любой житель двух сел поприсутствовать смог. И не жался на лавке в передней, а широко гулял, с размахом, чтоб с Подкатной горки слышно было! Конечно, Федор Кузьмич таким образом время пытался выгадать – авось к лету с инициированным Колькой уже все ясно стало бы, а там, глядишь, и дочка свое мнение могла переменить. Но современная молодежь живет совсем в другом ритме – торопятся, спешат, что за столом, что в танцах, что в решениях. Самостоятельность проявляют – молчком заявление в сельсовет подавать пошли. Хорошо еще, что по советским законам сразу не расписывают: пусть месяц – но есть в запасе. И если весь этот месяц Крюков розыгрышами баловаться будет, то ведь уговор и отменить можно.

– Леденцы-то возьми, мальчонке отдай! – окликнула Райка участкового, поняв, что тот, понурившись и уже забыв о ее существовании, собрался уходить.

Денисов забрал кулек, заторможенно попытался засунуть в один карман тулупа, в другой – но там уже лежали упаковки с мылом и сыром, так что конфеты пришлось нести в руках. Раиса, которой срочно требовалось успокоить нервы, вышла в подсобку магазина, обмотав плечи мохеровой шалью и водрузив на голову мужскую ушанку, открыла форточку. Прикуривая сигарету «Новость», она еще некоторое время наблюдала за тем, как участковый убегает вдаль, на тот конец села, затем покачала головой, умело и с наслаждением затянулась горьким дымом и стала прикидывать, где поблизости растут осины, пригодные для изготовления кольев.

* * *

Если бы кто-то в этот час встретил участкового, он был бы озадачен, а то и напуган. Донельзя сердитый милиционер, не замечая ничего вокруг, целенаправленно двигался в сторону колхозного гаража, причем спешил так, словно намерен был осуществить задержание особо опасного преступника. Впрочем, как знать? Если не пресечь шалости сейчас, если не утихомирить, не приструнить, не призвать к порядку едва родившегося Темного мага, то что же будет, когда он начнет набирать силу?

Однако по причине невыносимого холода навстречу Денисову никто не попался, и уже через двадцать минут, одышливо сопя, он ворвался в гараж, размахивая кульком с леденцами, будто пистолетом. Большой ангар был пуст. Точнее, самая разнообразная техника в нем стояла плотно, едва ли не впритирку, а вот людей не было. Участковый прислушался – в кузовах и под капотами, на верстаках и в ящиках с запчастями едва уловимо поскрипывало, потрескивало, но все это были звуки, производимые окаменевшими от мороза жидкостями и сводимым судорогами металлом. А нужные Денисову звуки – сипение паяльной лампы, шмелиное гудение генератора, перестук инструментов – здесь отсутствовали. «Хорошо же они трактором занимаются!» – окончательно осерчал милиционер.

Где-то по соседству, похоже, в медпункте, раздавались приглушенные голоса. Это было странно, так как молодому фельдшеру Осипову надлежало сейчас находиться в сельском медицинском кабинете, занимавшем вторую половину того же дома, что и кабинет участкового. Смысла дежурить в медпункте при гараже, когда все механики и водители отпущены на каникулы, не было ни малейшего. Разве что…

Сидящий на смотровой банкетке Петр Красилов при появлении Денисова отвел глаза и стыдливо втянул голову в плечи. Фельдшер, кивнув участковому, продолжил заниматься руками тракториста. «Неужели с Николаем подрался? – испугался участковый, глядя на забинтованные ладони. – Неужели кулаки до крови стесал?»

Расстегнув тулуп, Денисов осмотрелся, обнаружил обочь банкетки ворох верхней одежды и кинул туда же шапку, шарф и рукавицы. Поверх всего бережно уложил Павкины конфеты. Мощный калорифер, судя по всему, был включен лишь недавно, но уже заметно согрел небольшое помещение. Выдвинув свободный стул на середину комнатки, участковый верхом уселся на него, положил локти на спинку и, следя за работой фельдшера, задумался. Бинтовал Осипов ладно, аккуратно, но размышлял Денисов не об этом, а о том, что фельдшер – человек в селе новый, всего полгода назад присланный в Светлый Клин по распределению. Стоит ли при нем задавать Красилову вопросы? С другой стороны, медлить не хотелось. Осипов, дважды в день посещавший больного Крюкова, пока тот отлеживался в доме Федора Кузьмича, показался участковому парнем неглупым – такой не станет попусту трепать языком, разнося по селу сплетни. Глубоко вздохнув, Денисов обратился сразу к обоим:

– Ну?

Первым откликнулся врач:

– Обморожение второй степени. Провел согревание, наложил теплоизолирующие повязки, дал сосудорасширяющее. – Он огорченно поджал губы. – Сейчас начнет болеть.

– Потерплю! – огрызнулся Красилов, но тут же стушевался: – Спасибо тебе, Владлен Михалыч!

– Теперь ты, – кивнул ему Денисов.

– А что я? Я с девяти часов с трактором вожусь! Возился… А там насквозь все ледяное! Пальцы-то сразу чувствительность потеряли, я на них и внимание-то перестал обращать: гаечный ключ держат – и ладно. А тут Колька ваш мне говорит: «Ты погляди! У тебя же кожа сейчас пузырями пойдет!» Ну, я и сдрейфил маленько, попросил Кольку позвонить Владлену.

– И вовремя! – вставил Осипов. – Еще бы чуть-чуть…

Денисов покивал собственным мыслям и резюмировал:

– Энто хорошо. Тоись обморожение второй степени – энто, конечно, плохо, но хорошо, что врача вовремя позвал и что травму получил не в драке.

– В какой драке?

– Ну, мало ли… Трактор, стало быть, не завели. – Последняя фраза получилась без вопросительной интонации.

– Почему это? – оскорбился Красилов. – Очень даже завели!

– Ну? Неужели? И где же он?

Гордо вскинувший было голову тракторист вновь сконфуженно сжался, заерзал на банкетке.

– Так это… Крюков на нем уехал.

– Куда?

– Туда. – Как-то нелепо, затылком Красилов указал примерно в ту сторону, где находился холм с передвижным лесопунктом.

– Один? – ахнул милиционер. – Да за рекой дороги вовсе не осталось, все ветром задуло! Туда же, почитай, неделю никто не ездит! А ежели встанет?

– Я ему так и сказал: мол, начнешь один в движке копаться – пуще меня подморозишься! Там ведь шесть километров – чисто поле, со всех сторон продувает.

– А он?

– Покидал в тележку охапки соломы, телогрейку ничейную, лыжи свои, сказал «Прорвемся!» и укатил. Что я, держать его, что ли, буду? И захотел бы – не удержал. – Красилов продемонстрировал забинтованные кисти рук.

– Да неужели во всем селе ни одного помощника не нашлось бы?

– И это я ему сказал! Говорю – хоть кого-нибудь с собой возьми, вдвоем все же не так опасно! А он на мои ладони показывает: «Вот тебе сейчас плохо, а им, в тайге, может, еще хуже! Пока я кого-нибудь разыщу, станет совсем поздно». Добавил «Прорвемся!» и укатил.

«Ничего, ничего! – успокаивал себя Денисов. – Сам же председателю советовал вестового на лыжах отправить, а Колька получше Петьки на лыжах бегает». Да только почему-то казалось участковому, что не оставит Крюков трактор, если тот встанет. До последнего будет пытаться завести.

– Солому, значит, на всякий случай взял, костер запалить?

– Нет, – помотал головой Красилов. – Чтобы лесорубам нашим на обратном пути было чем укрыться в тележке.