Цитаты из книги «КВАЗИ»

Кваzи развиты односторонне – то, что было для тебя главным при человеческой жизни, останется твоей единственной целью на грядущую вечность. Вот Михаил был полицейским, и, похоже, хорошим. Он стал полицейским-кваzи, пусть они и называют эту работу иначе. Мелкий политик, мэр провинциального городка, после возвышения стал гениальным политиком – и превратился в Представителя, главу всех кваzи России. Он остановил войну между живыми и мёртвыми, точно так же, как её остановил в Германии лидер партии зелёных, а в Штатах – губернатор Калифорнии.

– Кваzи не лгут, и это всем известно, – сказал Михаил Иванович. – Второй вариант – мы отбрасываем взаимные предрассудки и неприязнь, после чего начинаем… – Жить заново? – вставил я максимально язвительно. – Я хотел сказать – работать с чистого листа, – ответил кваzи. – Но твой вариант тоже годится, спасибо. Он замолчал. Я тоже заговорил не сразу. – Сколько вам лет, Михаил? – Можно просто Миша. Я умер в две тысячи семнадцатом, мне было шестьдесят четыре года. Возвысился я очень быстро, буквально через неделю. Так что, если отсчитывать от человеческого рождения, мне семьдесят четыре.

– Будешь работать в паре, как во всех нормальных участках. Это было неприятно. Но это было меньшее из зол.

– Вас никто ни в чём не обвиняет, – сказал я. – Разберёмся. А пока покиньте место происшествия. Только после того как консьержка и дворник, все ещё нёсший лопату наперевес, вышли, я позволил себе снова взять рацию. * * * Полицейский участок у нас маленький, потому что мы расположены в центре. Конечно, тут тоже живут люди, да и офисов-магазинов вокруг полно. Но всё-таки с окраинными спальными районами не сравнить. Работы меньше, персонала, соответственно, тоже.

Мне хватило ума не стрелять. Ну и, конечно же, не прыгать. Я не кваzи, чтобы шутя сигать с десятиметровой высоты… Я посмотрел вниз – там ли консьержка. Но её у подъезда не оказалось.

Второй действительно оказался тут. Пожёванный, истерзанный, окровавленный мужчина лет тридцати, мой ровесник. Горло у него было перегрызено, рубашка порвана и живот поеден. Мужчина ворочался в луже темной крови, сучил ногами, елозил по скользкому паркету руками и неотрывно следил за мной. Потом его рот с томительной неизбежностью открылся, и мужчина провыл: – Эу-эу-уэ! Вовремя я вошёл. Он только собирался вставать. Так что же получается – профессор был не один… выстрел пришёлся ему в сердце… а вот и пистолет на полу, в крови. Какая-то ерунда получается. Убийца застрелил профессора и стал дожидаться, пока тот восстанет и загрызёт его? Кажется, случалось когда-то где-то что-то подобное на почве страсти.

При моём появлении профессор начал медленно поворачиваться. – Что ж ты в сердце себе стрелял, дурик, – приближаясь к нему, сказал я. – В башку надо было. И мне работы меньше, и сам бы не мучился.

Поворачиваясь налево-направо и прислушиваясь, я двинулся через гостиную. Беззвучно работал телевизор на новостном канале. Дверь в коридор, ещё один туалет (чисто), дверь в спальню – чисто. Маленький холл, оттуда дверь в прихожую и ещё две двери. Какая затейливая планировка, можно кругами бегать, в казаки-разбойники играть. Ненавижу такие квартиры.

Подъезд был хороший, как и дом. Все чисто, на подоконниках цветы, никакой грязи, никаких окурков и граффити на стенах. Живут приличные люди, и детей хорошо воспитывают… хотя нет, вот одна, пусть и закрашенная, но проступающая надпись на стене: «КВАZИ – МРАЗИ!» С содержанием я был согласен, но все-таки портить стены нехорошо. Дверь двадцать четвертой квартиры тоже была приятной. Металлическая, конечно, но облицованная снаружи деревянным шпоном. Два замка. Глазок. Все как положено. Если честно, то у меня уже было достаточно информации, чтобы вызвать команду зачистки. Но то, что случится после её приезда, меня не устраивало. Я снял с пояса рацию. – Денис Симонов, дознаватель смертных дел. Нахожусь на вызове, адрес – Последний переулок, дом два, двадцать четвертая квартира. Мне кажется, что я слышу слабые стоны и призывы о помощи! – громко сообщил я, прижав тангенту. – Принимаю меры по проникновению в квартиру. Прежде чем опомнившийся диспетчер успел что-то сказать, я вернул рацию на пояс и достал пистолет.

Версия у меня уже вырисовывалась. Очень неприятная версия.