Цитаты из книги «Черновик»

– Кирилл? Что тут случилось? Ну и дела! – Котя стоял в проеме, в недоумении вглядываясь в темное, грязное помещение. – Как после набега махновцев… Ты сражался? На тебя напали из Аркана? – Как ты здесь оказался? – спросил я. – Вы должны были уехать. – Сердце подсказало. – Котя развел руками. – Чувствую, неладно дело… Оставил даму в Шереметьево, сам – к тебе…

Оскальзываясь в снегу, я выбрался из ямы. Подозрительно на нее оглянулся. И бросился к башне. Она все так же стояла чуть в стороне от железной дороги, выглядела все той же заброшенной водонапорной башней. Только даты над дверью – «1978» – больше не было. А ведь это год моего рождения… как же я не подумал об этом сразу.

Мир стал нестерпимо ярким и обидно крошечным. А потом сжался в точку – в меня. Тело отяжелело, я пошатнулся. Трудно снова становиться человеком. Почти так же трудно, как в первый раз. Отрываясь от уюта и безопасности материнской утробы, от невесомого парения в темной теплой влаге – вдыхать первый раз горький воздух неумело расправленными легкими, в полной мере ощущать притяжение Земли – и горько кричать от обиды и удивления. Все мои силы функционала, все мои заемные умения и способности исчезли. Башня содрогнулась. Последним рывком электрический шнур втянул Наталью в провал посреди потолка – и бетонные плиты сошлись. Хрустнуло – отвратительно и влажно. Дернулись в последний раз ноги в дешевых турецких джинсах, стремительно пропитывающихся темным и красным. Башня начала рушиться. И я прыгнул в последнее окно, которое не было затянуто серой мутью междумирья. Не раздумывая, выставив руки вперед, будто в бассейн с вышки. А за моей спиной осыпались кирпичи и рушились плиты, шипела бьющая из труб вода и хрустели ломающиеся доски. Заснеженная, твердая как камень земля метнулась мне навстречу – и я закрыл глаза.

Глаза Натальи сверкнули. Провод все выше и выше подтягивал ее к потолку. – Идиот! Если я погибну… все ваши функции – вторичны ко мне! Башня все равно рухнет! Сотни функционалов станут людьми! – Замечательно, – сказал я, качая головой. – И ты решила, что меня это огорчит? – Мы позволим тебе остаться функционалом! – выкрикнула она. – Сдохни, тварь, – просто ответил я. – Сдохни, а мы станем людьми! – Никто… вам… не позволит… – прохрипела Наталья. – Куратор… исправит…

– Видишь, Кирилл, – наставительно произнесла Наталья, – не всегда удается умереть стоя. Она разрушала башню! Надо мной она власти не имела, но это было не важно. Она могла уничтожить мою функцию. А когда исчезнет моя функция – умру и я. Я попытался встать. Мне это удалось – здание еще держалось, а значит, я все еще был функционалом. Я даже сделал несколько шагов к Наталье. Дотянуться… ударить… вцепиться в горло…

Я замолчал. Замолчал, потому что все понял. Все самое главное. Я понял, зачем меня превратили в функционала. И спросил: – Кем я должен был стать?

Я провел ладонью по лицу Насти, закрывая ей глаза. Поправил выбившуюся из брюк блузку. Встал. Пожаловался Наталье: – Не понимаю, зачем она это брякнула. Про то, что лучше умереть стоя. Ведь полицейский согласился дать нам шанс… Он не соврал? – Нет. Ей бы позволили жить. – Глупость несусветная, – сказал я. – Все эти громкие слова и красивые позы… «они не пройдут», «все-таки она вертится», «родина или смерть», «готов умереть за свои убеждения» – все это становится чушью, когда приходит настоящая смерть… Все это – для детей. И для взрослых, которые ими манипулируют…

– В Аркан ты ходить не будешь. Во всяком случае – ближайшие лет десять. – Наталья усмехнулась. – Чтобы искуса не было – окна и дверь мы забетонируем. Я сохранил горестное выражение лица, но внутри меня сразу растаял ледяной комок. Все-таки я был прав! Функционалы не собираются меня уничтожать. Я им нужен. Ну или симпатичен. – И в качестве общественного порицания – ты под домашним арестом. Предположим… на год. Ага? Продукты тебе будут доставлять. А вот выходить из башни… – Наталья вдруг снова улыбнулась уголками губ, вроде как фальшивой, но почему-то располагающей улыбкой. – Эх! Где наша не пропадала? Оставлю тебе выход в Заповедник. Иначе совсем тут закиснешь. Согласен? – Да, – быстро сказал я. – Перед Андреем Петровичем извинишься. – Наталья укоризненно погрозила мне пальцем. – Ну как так можно? Воспользоваться его удаленностью от участка, подраться, нанести телесные повреждения. Нехорошо! К тому же подрывает авторитет полицейских в целом.

Если верить Борхесу, то все сюжеты, а значит, и все события в мире легко свести к четырем: поход за сокровищем, осада или оборона крепости и возвращение домой и самоубийство Бога. Впрочем, про самоубийство Бога частенько забывают, да и оставшиеся три золотых сюжета ехидно сводят к историям про «любовь», «индейцев» и «Новый год». Вряд ли Борхес стал бы с ними спорить, ведь любовь – это и есть поход за сокровищем, воинственные «индейцы» и сражение за крепость связаны неразрывно, ну а что может сравниться с праздником Нового года? Только возвращение домой. Что до самоубийства Бога, то современные божки к таким жестам не склонны. В хорошей истории все три сюжета следуют один за другим по порядку. Одиссей отправляется за сокровищами, осаждает Трою и плывет домой. Иван-Царевич едет за молодильными яблоками, обворовывает замок Кащея и возвращается к батюшке. Волк поочередно осаждает три поросячьих дома и с позором бежит восвояси. Мои походы за сокровищами явно вели к обороне крепости. Вот только шансов вернуться домой у меня не было. Возле башни нас никто не ждал. Я первым делом проверил все двери. Поднялся на второй этаж и посмотрел из окон. Тишина. Безлюдье.

Принуждение к нищенству не менее отвратительно, чем принуждение к проституции. А каждая брошенная в кружку монета – это отчасти поощрение нищенства. Недаром известная мудрость призывает давать человеку не рыбу, а сети для ловли этой рыбы.