До города с названием Фéссар, стоящего на дороге в Пиерóн, Эрл добирался пешком больше десяти дней, спустившись в долину с предгорья Химадайских гор, где обосновался монастырь.

Вначале его путь пролегал по побережью моря Сенгрета на запад. Кругом простирались вересковые пустоши, попадались рыбацкие посёлки, где юноша находил скромный ужин и пристанище на ночь, наблюдая за немудрёным бытом простых людей. Настоятель учил Эрла наблюдательности, что по его словам обязательно должно было пригодиться юноше в жизни.

С рассветом он отправлялся в дальнейший путь, всё больше сворачивая от моря на юг, так как стольный град располагался довольно далеко от северного побережья.

Вересковые пустоши сменились лесом. Добрые люди, встретившиеся на пути, не советовали идти одному. Лучше дождаться попутного каравана, идущего под охраной наёмников, и за небольшую плату пройти с ними через лес. Эрл пренебрёг советом. На него напали четверо разбойников, их он убил голыми руками, выбрав из чужого арсенала оружие получше: добротный прямой обоюдоострый меч и крепкое острое копьё.

Также он позаимствовал красный плащ и на правах победителя обшарил карманы поверженных, но ничего не нашёл. Одно было неплохо – он раздобыл хорошее оружие и сохранил деньги, ведь они всегда могут пригодиться для чего-то ещё. Например, для жизненно необходимой кольчуги и для той же одежды, так как его одеяние послушника не подходило для мирской жизни. А у разбойников кроме приличного плаща, явно у кого-то отнятого, ничего другого, что стоило бы присвоить, не нашлось.

Поэтому плащ до времени последовал в перемётную суму следом за кожаным мешочком с монетами и золотым венцом, его Эрл не раз успел повертеть и примерить, чувствуя непривычную тяжесть и твёрдость металла. Он старался представить венец на голове отца, и никак не мог поверить, что этот неудобный, твёрдый, тяжёлый предмет тот постоянно носил. А может, не постоянно, а только в торжественных случаях? Ответа у юноши не было.

После расправы с разбойниками он отошёл подальше от места драки и вознёс молитву богам, чтобы успокоиться. Это были первые люди, кого ему довелось убить, да ещё голыми руками, чувствуя, как содрогаются в конвульсиях тела.

Дальнейший путь через лесную чащу прошёл без происшествий.

Вскоре он увидел каменные крепостные стены Фессара. Ещё в монастыре юноша узнал немало из истории города.

Фессар стоял на пересечении главных дорог, ведущих в столицу. Помимо тех, кто шёл через город, в него стремились переселенцы, селясь общинами, согласно принадлежности к тому или иному народу или племени, когда-то объединённых завоевательными походами колмадорийцев, укреплявших и расширявших своё государство.

Подходя к каким-либо из крепостных ворот, каждый путник знал, что пришёл просить гостеприимства у основателя города и его покровителя – Идáрла Хитрого, получившего такое прозвище ещё при жизни и видевшего самих богов.

Согласно преданию, Идарл вначале принял Откровения Предтечей. Потом, когда другие боги спустились с неба и стали убивать всех, кто исповедовал Откровения, Идарл принял каноны Учения Трёх Великих Первопредков и сумел сохранить жизнь.

Когда войско колмадорийцев подошло к стенам Фессара и осадило город, Идарл был уже очень стар, а боги давно покинули людей. Идарл возвестил о своём отказе от Учения и опять принял Откровения, вновь сохранив жизнь и город вместе с его жителями.

После отказа своего правителя от веры, горожане сочли за правильное отказаться от одних богов, принять других и уцелеть от бойни. Колмадорийцы, ярые приверженники Откровений Предтечей, обязательно устроили бы её при захвате города. А так всё обошлось без крови. К тому же Идарл выдал свою поздно рождённую дочь от одной из многочисленных наложниц за военачальника колмадорийцев.

В память о том, как был спасён город, заложили храм Предтечей. Люди ежегодно раскидывали у храма огромные шатры и несколько дней выражали радость обильными пиршествами, музыкой, танцами. Торжества проводились за счёт артелей богатых торговцев и знати Фессара. Ткачи на собственные средства украшали гробницу Идарла покровом из расшитого золотом шёлка, купцы, кожевенники, красильщики, чеканщики, кузнецы, сапожники приносили в дар жертвенных быков. Так благодарные жители почитали память усопшего, принявшего новую веру и спасшего город и жителей от неминуемой резни.

Из века в век Фессар рос и укреплялся, оставаясь верным вассалом колмадорийцев, поддерживая их во всех войнах и обороняясь от набегов иноземцев. Так как он находился на пересечении наиболее удобных путей, то и торговля здесь шла бойкая. Караваны один за другим входили в город или покидали его через многочисленные крепостные ворота.

Войдя в Фессар под бдительными взглядами стражников, несколько удивлённых тем, что человек в одежде послушника вооружён, Эрл направился на базарную площадь, каковая имелась в каждом уважающем себя городе. А в большом торговом и ремесленном городе таких площадей и базаров несчитано. Там можно купить всё, что захочется, только плати звонкой монетой.

По сходной цене юноша приобрёл необходимую верхнюю одежду, добротную обувь и купил отличную кольчугу, набранную из мелких колец. Стальная рубашка оказалась настолько хороша, что за неё пришлось выложить почти все монеты. Она собиралась в небольшой и увесистый рулончик и вполне могла поместиться в той же перемётной суме, но Эрл, прежде чем надеть купленную одежду, нырнул в стальную рубашку, с лёгким звоном осыпавшуюся вниз. Одежда и красный плащ укрыли поблёскивающую на солнце защиту. Теперь Эрл ничем не отличался от многих горожан, снующих по базарной площади.

Продолжить дальнейший путь в столицу юноша собирался утром. А пока решил провести приближающуюся ночь в какой-нибудь таверне. Заодно там же подкрепиться на жалкие остатки монет затерявшихся в складках изрядно похудевшего и полегчавшего кожаного мешочка.

Таверна гудела от гомона многочисленных посетителей.

Компания дородных купцов в богатых одеждах отмечала удачно окончившийся базарный день. Неподалёку пристроились их телохранители, без них купцам довольно опасно появляться где-либо: всегда найдётся немало желающих поживиться добром торговца. Телохранители ничего не пили, а лишь с мрачным спокойствием осматривали таверну, контролируя любого, казавшегося им подозрительным. По этой причине группа как раз подозрительных типов, не менее мрачных чем телохранители, упорно не смотрела в сторону купцов, но типы не оставили своего намерения очистить содержимое карманов торговцев. Охрана в данном случае не помеха: здесь всё решает умение владеть мечом, тёмная улица и отсутствие зевак. Однако время для этого ещё не пришло, вечер только начинался.

В другом углу несколько наёмников развалились за грубо сколоченным пустым столом. Дела их в последнее время шли не очень, средства закончились, им была нужна работа, поэтому они с надеждой ждали приближения ночи, когда грабители нападут на купцов и перебьют телохранителей или наоборот те перебьют грабителей. Тогда сами наёмники подключатся к делу, добьют остальных и предложат купцам свои услуги. Деваться торговцам будет некуда, придётся или соглашаться или расставаться с добром, а заодно и с жизнью, чтобы не донесли потом. Выбор купцов здесь очевиден. А может быть, кто-то раньше наймёт их, мало ли кому могут понадобиться услуги крепких ребят, побывавших не в одном сражении?

В тёмном закутке два странствующих монаха в длиннополых пенулах – плащах серого цвета с откинутыми с голов капюшонами вкушали скромную пищу, запивая её простой водой.

Эрл пристроился неподалёку от них за небольшим столом у шершавой холодной каменной стены, чувствуя с соседями некое единение, хоть и не были они знакомы.

Другая группа посетителей шумно отмечала какое-то событие, со стуком сдвигая большие кружки с плещущимся пенистым элем, запивая куски едва прожёванного жареного мяса.

Остальные столы в зале таверны занимала прочая разношерстная толпа – жующая, пьющая, весело смеющаяся, что-то обсуждающая, о чём-то спорящая.

За исключением монахов все были увешаны оружием. Даже у купцов на поясах висели внушительные кинжалы. Да и монахи не выглядели людьми, кого можно безнаказанно обидеть. Если кто-то из таких, ему не место в подобной таверне. С наступлением темноты такому человеку лучше укрыться в своём жилище и ждать наступления следующего дня, а он вполне может стать последним, ибо ничто не вечно, особенно в мире, где сила и острый клинок определяют всё.

По ночам то и дело слышался звон мечей, разносящийся тревожным эхом по узким кривым улочкам. Доносились крики сражающихся, метались пляшущие тени по стенам домов с наглухо закрытыми крепкими ставнями и запертыми мощными дверями. Ещё не уснувшие, а иные, наоборот, продрав глаза, чутко приникали к дверям и окнам, вознося молитву богам, что это случилось не с ними, успевшими загодя запереться в своих жилищах.

Оказывавшиеся поблизости стражники спешили на помощь, но чаще находили убитых, уже обобранных до нитки, а от разбойников и след простыл. Когда же лихих людишек удавалось схватить, их отправляли в сырую темницу, а оттуда на эшафот. Там, на городской площади, всегда собирались зеваки готовые поглазеть на очередную казнь. Как правило, разбойникам отрубали руки, а потом головы. Тех же, кто был известен и совершил немало злодеяний, ждали изощрённые казни: как-то ломание костей, сдирание кожи, сажание на кол, кипячение живьём в котле с маслом, и прочие ужасы, до коих так охочи добропорядочные подданные королевства. Пока зеваки глазели на жуткое зрелище, карманники не теряли время даром, освобождая карманы простаков. А заплечных дел мастера меж тем проявляли нешуточную изобретательность в своих страшных профессиях, оправдывая потаённые ожидания зрителей, глазеющих на казни со смесью ужаса, любопытства, содрогания, а потом обсуждающие увиденное в узком семейном кругу.

Таверну распирал густой запах эля, жареного мяса и угрозы, всегда сгущающейся с наступлением сумерек и ночи – времени, когда почти безраздельно властвовали лихие людишки, стерегущие припозднившихся путников, подвыпивших бездельников, бредущих по тёмным улицам домой, случайных прохожих, вдруг зачем-то вышедших в ночь из дому.

На грубо сколоченных столах стояли светильники, заправленные маслом. Огоньки слабо освещали помещение и посетителей, сгущая тени там, где светильников было мало или не было вовсе. Неверный колеблющийся свет выхватывал из полутёмного помещения засаленные патлы, быстрые колючие взгляды, грубые лица с часто встречающимися на них шрамами. Эти лица не обременял интеллект, скорее, наоборот, на них лежала печать если не скудоумия, то приобретённой с годами хитрости, звериной осторожности, готовности нанести удар кинжалом в спину доверчивому простаку.

Двое играли в кости. Несколько человек, прихлёбывая эль, наблюдали за игрой, где одному отчаянно не везло и он, уже скрипящий зубами, глядя в алчное лицо второго игрока, сжимал рукоять кинжала, висящего на поясе. Второй же, алчный и насмешливый, зная, что под одеждой у него тонкая крепкая незаметная другим кольчуга, тряс стаканчик с дробно стучащими костями, и всё подмечал. Готовый к тому, что удар кинжалом может угодить ему не в грудь, а в незащищённое горло, он уселся на скамье так, чтобы при первом же выпаде уклониться, а потом с полным на то правом перерезать глотку напавшему.

Хозяин таверны, чувствуя, что дело идёт к поножовщине, сделал незаметный знак одному из своих помощников. Тот, не привлекая к себе внимания, выскользнул на улицу и, поглаживая рукоятку меча, прихваченного на всякий случай, побежал к ближайшему посту стражников, чтобы позвать их на помощь. Хозяин таверны, добропорядочный горожанин, всегда поступал так, считая, что хорошие отношения с властью важнее каких-то там посетителей, которым обязательно не понравится появление стражников. Иногда случалось так, что стражники запаздывали, а кутерьма поножовщины уже вовсю гуляла по таверне, с грохотом переворачивая столы, скамьи, опрокидывая светильники, бьющиеся глиняные блюда с едой, кружки с элем, сбивая кого-то с ног, топча лежащих, заливающих своей кровью неровный каменный пол… Тогда хозяин выхватывал из-под прилавка внушительную палицу и крушил всех подряд, самостоятельно наводя порядок. Однако подобное не приветствовалось законом, во всяком случае, официально, поэтому владелец питейного заведения лишь изредка позволял себе подобные вольности, полагаясь на быстроту стражи. Сами стражники в этом тоже были заинтересованы: если они успевали вовремя, то сытный ужин и хороший эль им были обеспечены.

Игра в кости продолжалась. Тот, кому везло больше, перестал трясти стаканчик и в очередной раз высыпал на стол кубики, разлетевшиеся по грубым доскам, до черноты отшлифованным тысячами локтей. Первый вперился в кости. Увидев невыгодную для себя комбинацию, он резким движением выхватил из ножен кинжал и в стремительном выпаде ударил напарника по игре в горло остро отточенным лезвием. Удар вооружённой руки протянутой через стол пришёлся в пустоту: второй игрок уже был на ногах, со стуком опрокинув скамью. С силой прихлопнув к столешнице вытянутую руку противника, он своим длинным кинжалом ударил его в горло и тут же отдернул руку. Замершие на секунду посетители услышали хрип: «Х-х-х…», из пробитой глотки кровь толчком плеснулась на стол, а смертельно раненый игрок упал на него грудью, так как первый продолжал прижимать его руку к столешнице. Победитель с хищным оскалом сверху вниз смотрел на дёргающуюся в агонии жертву, чья кровь тёмной маслянистой лужей щедро растекалась по чёрным доскам.

В таверне воцарилась мертвящая тишина, слышалось лишь жужжание вездесущих мух, падение капель из опрокинувшейся кружки с элем, да потрескивание колеблющегося пламени в масляных светильниках.

Спустя мгновение, тишина взорвалась возбуждённым разноголосием. На победителя бросились двое друзей убитого, обнажив клинки. Защищаясь, игрок пнул валяющуюся скамью в ноги нападающим. Те запнулись и полетели на каменный пол. Одному игрок с силой хлёстко врезал сапогом по лицу. Перепрыгнув через обоих, он свалил на них ещё и стол с лежащим на нём телом убитого игрока. Из светильника вылилось загоревшееся масло и жадно плеснулось пламенем на сапоги посетителя. Тот отчаянно запрыгал, стараясь сбить пламя, толкнул впопыхах кого-то ещё. Возмущённый пьяный сосед с силой оттолкнул горящего, полетевшего на других…

Подогретый пенным элем народ схватился за мечи и ножи…

Странствующие монахи торопливо забубнили молитвы.

Вал начавшейся поножовщины мгновенно докатился до Эрла. Он вскочил из-за стола, схватил прислонённое к стене копьё. Держа его горизонтально у груди, принялся древком отбиваться от толкучки дерущихся, орущих, падающих, окровавленных…

В таверну ворвались призванные на помощь стражники. Один пронзительно загудел в небольшой рог, тем самым извещая о прибытии представителей власти и призывая всех к порядку. По существующим в королевстве законам после этого стражникам разрешалось применять оружие и убивать всех, кто не бросит на пол свои мечи и кинжалы. Если же драчуны выполняли требование, то стражники арестовывали зачинщиков для дальнейшего разбора и наказания виновных.

Наиболее трезвые бросили звякающие о каменный пол мечи и кинжалы, но некоторые продолжали драться. Стражники, обнажив клинки, ворвались в этот клубок, разя всех подряд…

Совсем скоро пол таверны залила кровь, усыпали тела убитых и раненых в драке, убитых стражниками.

Понимая, что теперь здесь до утра уже не будет никакого покоя, Эрл поднял копьё, брошенное на пол со звуком рога, повесил через плечо перемётную суму, поправил держащийся в ножнах меч и направился к выходу.

Он не успел сделать и нескольких шагов по тёмной улице, как его остановил властный окрик:

– Остановитесь, господин!

Юноша повернулся на голос и увидел стражника, вышедшего следом.

– Почему вы покинули таверну, господин? – спросил стражник.

– Я не являюсь зачинщиком драки, господин стражник, поэтому решил уйти.

– А кто сможет подтвердить ваши слова?

– У меня здесь нет знакомых, господин стражник.

– Раз никто не сможет подтвердить ваши слова, то, может быть, найдётся тот, кто их опровергнет? Поэтому вернитесь.

Стражник, как представитель власти, говорил непререкаемым тоном.

Эрл совсем не собирался портить отношения с властью, поэтому спокойно вернулся. А стражник встал в дверях, чтобы уже не выпустить никого.

Зачинщика драки выявили быстро. Он был мёртв, а вот убивший его не пострадал. Может быть, благодаря своей спрятанной под одеждой кольчуге, ведь он дрался до самого появления стражников.

Хозяин таверны подтвердил слова посетителей о том, что зачинщик мёртв. Стражникам оставалось только забрать второго игрока и тех, кто совершил убийство в самой драке. Но никто не мог или не хотел показать на других, потому как каждый, так или иначе, наносил удары кинжалами и мечами.

Поэтому стражники остановились на втором игроке. Ему предстояло выплатить штраф в казну города за убийство в драке. Если монет не найдётся, то пойманного приговорят к тюремному заключению на один год и посадят в сырую затхлую темницу на скудную пищу. Но такое случалось редко. Понятное дело, никто не желал подобной участи. Обычно до темницы вообще не доходило, разве что в отдельных случаях, а так люди откупались практически сразу же, произведя расчёт с самими стражниками, бывшими не прочь подзаработать и потихоньку замять нехорошую историю.

Уходя, стражники прихватили добрый кувшин хорошего эля и вместительный глиняный горшок жареного мяса.

На выходе стражник, указывая рукой на Эрла, сказал своему начальнику:

– Этого возьмём тоже.

– Зачем? – удивился старший. – Разве он зачинщик?

– Нет, не зачинщик. Но он хотел уйти до того, как виновного определили. Не нравится мне это, нужно проверить его как следует. Вдруг это лазутчик из Энгорта?

– Отдайте оружие моим людям, господин, и идите вперёд, – распорядился начальник стражи, властно глядя на Эрла.

Тому ничего не оставалось делать, как подчиниться. Он отдал копьё и меч стражнику и вышел из таверны следом за игроком.

Выходивший последним начальник стражи обратился к хозяину таверны:

– Ты знаешь, что делать, дружище. Если среди твоих посетителей некому позаботиться об убитых, позаботься о них сам. Всё, что найдёшь на них – твоё.

Пройдя по тёмным кривым улочкам с гулко разносящимся эхом шагов и бряцанием оружия, вся процессия пришла на пост. Там Эрла и игрока развели по разным помещениям.

Вскоре Эрл в небольшом окне увидел силуэт откупившегося, отпущенного игрока.