Введение
Философская повестка дня и тематизация возраста

На протяжении последних 100–150 лет возрастом интересовались многие исследователи: психологи, педагоги, социологи, историки культуры¹. Что касается философов, то первые высказывания на эту тему относятся к античности. Однако до недавнего времени возраст в философии не тематизировался (исключение составляет трактат Цицерона «О старости»). Ситуация стала меняться в последние двадцать – двадцать пять лет. Сначала появились исследования, посвященные отдельным возрастам (прежде всего, старости), а затем – первые опыты построения философской теории возрас- ^[8] та. Эпоха модерна открыла возраст для научного познания, а эпоха постмодерна – для познания философского (подробнее об истории философской рефлексии над возрастной проекцией жизни и причинах поздней тематизации возраста см. Приложение 1: «Возраст в истории европейской философии»).

Философская тематизация возраста связана с отказом постклассической мысли от ориентации на целое, ставшее, вечное и с акцентированием внимания на «становлении», «возможности», «неопределенности», «различии». Если классическую философию интересовала «родовая сущность человека», то интерес философской и гуманитарной мысли последнего столетия (и чем ближе к нашему времени, тем заметнее) смещается от «человека вообще» к человеку, имеющему пол и возраст, существующему в модусах «Я» и «Ты», «Мы» и «Они»… И хотя очевидно, что без понятия «человек вообще» не обойтись ни в повседневной жизни, ни в теории (в противном случае мы не могли бы воспринимать образы людей разного возраста как человеческие образы), это обстоятельство не дает оснований для того, чтобы уклониться от исследования различий в формах человеческого существования. Действительный человек – это всегда мужчина или женщина, ребенок или старик и т. д. «Практический поворот» в философии, о котором немало сказано в последние годы, находит выражение (среди прочего) в тематизации модусов человеческого существования, в создании «теорий среднего уровня».

Актуальность тематизации возраста – одно из следствий характерного для посттрадиционных обществ акцента на свободе как принципе самоопределения человека. В традиционном обществе свобода (самостоятельность, возможность быть иным) была свободой в рамках всем известного и всеми признанного (а не найденного персонально) представления о его сущности^[9]. В посттрадиционном обществе сущностью человека признается свобода как чистая возможность, не связанная никаким заранее данным содержанием. Здесь не признают онтологически заданной сущности человека. В посттрадиционных культурах он рассматривается как сущее, способное искать и определять свою сущность самостоятельно. Человек не открывает (находит) сущность, он ее проектирует.

Сущность в эпоху модерна видят в открытости человека миру и в его способности искать и находить самого себя («Кто такой я? Что я собой представляю? Каким должен быть? Чего я хочу?»). От гетеронтономии (человек определен миром, человек сотворен Богом) переходят к автономии. В гуманистической модели содержание жизни не (пред)определено, оно избирается/проектируется человеком. Он не только исполняет свою сущность, сначала он ее выбирает, а уже потом – исполняет. Перед человеком посттрадиционного общества стоит задача наполнения жизни содержанием, ее осмысления через выбор цели и ее исполнение.

Брошенный в ничем не связанную свободу (в то, что по-русски точнее было бы назвать волей), современный человек пребывает в ситуации неопределенности, которую ему приходится определять самостоятельно^[10], и не может сказать, что он знает, что представляют собой мир, общество и человек. Он пребывает в задумчивости относительно самого себя. Содержательно-смысловая не-определенность человека открывает те измерения человеческого в человеке, которые прежде не привлекали к себе внимания, скрываясь в тени, отбрасываемой «человеком вообще». Мы говорим о модусах существования, связанных с телесной организацией человека, с его конечностью и изменчивостью, в частности, с его возрастной неоднородностью. Очевидно, что тема возраста – это не только психологическая, социологическая, педагогическая, но и философская тема. В качестве философской темы она фокусируется на отношении сущности человека к временности и временности его существования.

Не-до-определенность человека – одно из следствий его способности овременять свое существование. Недоопределенность, свобода, временение – все это характеристики сущего, существование которого реализуется в форме возраста. Временение – фундаментальная характеристика человеческого способа бытия. Сущее для него маркировано темпорально, оно воспринимается и описывается им не только через его сущность, но и через время, необходимое для ее осуществления. Все, что занимает какое-то место и не есть чистый смысл, определяется, помимо чтойности, временем, хронологией, темпоральным качеством своего «есть». Овремененное сущее (прежде всего, живое сущее, но не только^[11]), получает возрастную характеристику (оценку, маркировку). Оценивая возраст, мы обращаем внимание на то, в какой мере сущее осуществлено, на какой фазе осуществления сущности оно находится. При этом оценка возраста может быть выражена числом, то есть количественно (годовые кольца дерева), а может – качественно (молодое деревце в отличие от старого). Возраст – он про существование сущего: как давно оно есть, и сколько ему осталось, в каком времени (возрасте) оно находится теперь. Соотношение прошедшего (от рождения) и оставшегося (до эсхатона) времени отображается как его возраст.

Возрастная оценка формируется через переживание и понимание темпорального «так оно есть» собственного тела и через сопоставление его хроно-характеристики с возрастной определенностью других тел. На эту оценку влияет и то, как тебя – в плане возраста – воспринимают другие.

Возрастное сознание драматизирует отношение человека с самим собой, создавая напряжение между рефлектирующим и желающим «я». Со своей сущностно-смысловой стороны («кто я? какой я? для чего я?») жизнь переживается как постепенное исполнение содержания собственной сущности. Жизнь – это то, что длится, исполняет определенное содержание. С жизнью можно и нужно что-то делать, воздействуя на будущее и прошлое через настоящее и наоборот. Люди сознают, что возможности формирования и исполнения их «я» в содержательно-смысловом плане лимитированы временем.

Возраст – это и возможности, и проблемы. Жизнь надо исполнить в определенные сроки. Срок оговорен в его максимуме (средняя продолжительность жизни всем известна), но не оговорен в его минимуме («никто не знает ни дня, ни часа»). Неопределенность эсхатона драматизирует и интенсифицирует диалог субъекта желания и субъекта рефлектирующего (расставляющего экзистенциальные приоритеты, отвечающего за извлечение из жизни смысла), побуждая перераспределять время и силы от «хочется» к «надо», от «полезного» к «главному», от повседневных, частных забот к ревизии того, что для него является главным, а что – второстепенным. Одни желания «ставятся на паузу» как несвоевременные, другие – отбрасываются как недостойные, третьим дается зеленый свет. Человеческий этос с возрастом меняется. То, какие из желаний получат шанс на осуществление, зависит не только от силы желания, не только от смысловых ориентиров «я» и от житейских обстоятельств, но еще и от возраста. Возраст накладывает ограничения на поиск и осуществление внутримирных целей и открывает – причем в каждый период жизни по-своему – возможность вертикализации этоса, то есть отнесения временного к вневременному (Другому).

Мера и форма согласованности «я» с желанным для него образом себя от возраста к возрасту меняется, определяя, в конечном счете, чувство удовлетворенности или неудовлетворенности жизнью.

На вхождение в возраст самостоятельных решений, на прояснение образа себя, на его реализацию в образе жизни требуется время. Сознание возрастной последовательности жизни позволяет понять, что ни существенное сокращение хроноэкспозиции^[12] желанного образа себя, ни заметное ее увеличение невозможны^[13]. Сама человечность человека, включающая в себя и сверхчеловеческое, выявляется постепенно, с возрастом. Предварительной завершенности своего конечного существования человек достигает в старости, а окончательной – после смерти (для других).

Те, кто имеет опыт работы с аналоговой фотокамерой, знают, как важна точность экспозиции при съемке. Точность выдержки необходима также на стадии проявки и закрепления скрытого образа на пленке и фотобумаге. При ошибке в выдержке снимок будет испорчен. Конечно, отклонения в экспозиции возможны, но в небольшом диапазоне. Впрочем, даже небольшие отклонения иногда дают интересные эффекты.

С хроноэкспозицией имеет дело каждый человек. Определенная выдержка должна быть проявлена ради выявления того, что возможно, желанно, намечено к исполнению субъектом. С природными параметрами хроноэкспозиции человеку приходится считаться, принимать их в расчет, поскольку корректировке они практически не поддаются. Время проявления-выявления тех или иных природных и психологических качеств задано био- и социо-хронопоэзисом, и человек не должен ни слишком спешить, ни тянуть время, если он хочет уложиться с воплощением образа в отпущенный ему срок. Человек нуждается в выдержке, в способности произвольно ускоряться и замедляться, а главное – в чувстве меры и в том, и в другом, и в третьем.

Хотя жизнь индивида временится в темпоритме, заданном биохронопоэзисом, человек способен, если говорить о взрослом, не только реактивно отзываться на возрастные изменения, но и заранее готовиться к ним, рефлексируя над вызовами, которые бросает время, и выстраивая тот этос, который позволяет ему быть соавтором своей жизни.

Знание временной границы жизни и ее возрастной разметки ставит перед знающим проблему выбора приоритетов, предполагающую отделение важного от неважного. Знание темпоральной меры жизни ставит вопрос о последовательности действий. Что сначала, что потом. Проясняя специфику каждого из возрастов взрослости, важно понять, как в них решаются эти вопросы.

Человек ищет себя в ином себе. Свобода (дух, ноуменальное «Я») открывает ему другое/Другое. Эта открытость иному (в широчайшем онтологическом диапазоне) неотделима от сознания своей конечности, временности, от возрастного устроения жизни. Сущность как задание сопрягается с временной структурой жизни, с ее динамикой, направленностью, возрастом. Человек по-разному соотносит себя с другим/Другим в разные периоды жизни. Он мыслит (понимает) его, он соотносит себя с ним и исполняет себя в соответствии с образом Другого.

В детстве, когда человек еще «не вошел в разум», образом Другого оказывается образ ближнего взрослого (мать, отец, бабушка…), в годы взрослости отношения с Другим (с тем, с кем/с чем человек соизмеряет себя) становятся драматичнее, поскольку взрослость предполагает осознанный выбор ориентиров и ответственность за выбор и исполнение/неисполнение собственного образа. Здесь важен масштаб того, с кем/чем человек себя соизмеряет, с кем/чем сообразуется, что считает своей сущностью: это может быть тот или иной образ сущего или образ Другого (Истины, Бога, Богочеловека). Персональный хронопоэзис зависит от прообраза^[14].

Сдвиг философской мысли от данного к возможному, от ставшего к становящемуся, от сущности к существованию побуждает обратить внимание на то, как происходит – в зависимости от возраста – исполнение человека. Через возрастную дифференциацию обнаруживают себя разные модусы отношения человека к своей сущности как своей возможности (от игрового отношения в детстве до работы над извлечением смысла из уже прожитой жизни в старости). Различные формы отношения человека к сущности на разных стадиях его персонального хронопоэзиса – вот предмет описания и анализа в философии возраста.

Жизнь, которая раскачивается в просвете между рождением и смертью, требует продумывания, структурирования и проживания с учетом возможностей и ограничений, заданных биохронопоэзисом. Исполнение человеческого предназначения, обусловленного даром понимания (сознанием, временением, речью), предполагает и требует возрастной рефлексии в широком диапазоне от здравого смысла до осмысления возраста в философской рефлексии. Отсюда вопрос: что делает с нами время и что с ним делать нам?