А мы вернёмся к Суворову. Александр Васильевич получает информацию о том, что ему нужно будет двинуться в Швейцарию, 16 августа^[57] в личном послании ему австрийского императора Франца II.

Наш фельдмаршал с этим не согласен категорически. По его мнению, нужно окончательно зачистить Италию от французов (на что потребуется месяца два), а там начнётся осень, горные дороги станут непроходимыми, военные действия в Швейцарии затихнут, за зиму армия отдохнёт и получит необходимое снаряжение, командование ознакомится с новым театром военных действий, после чего по весне и можно будет двинуться в горы. Но австрийцы настаивают на безотлагательном выступлении. «Выдавя из меня сок нужный для Италии, бросают меня за Альпы»^[58], – с негодованием говорит он о них. А когда 29 августа к нему приходит известие о том, что эрцгерцог Карл начал выход из Швейцарии^[59], наш полководец понимает, что предстоящая кампания будет чрезвычайно трудной. Его солдаты и офицеры – люди надёжные, проверенные в боях с турками и французами, но у них нет достаточно тёплой одежды, совсем немного лёгкой артиллерии – всего 25 стволов^[60] (а какой толк от тяжёлых пушек в горах?), нет знания местности, опыта ведения горной войны. Нет скота для перевозки даже небольшого обоза: лошади здесь бесполезны, нужны более выносливые и неприхотливые мулы. Нет даже продовольствия, рассчитанного на столь тяжёлый поход. Обстоятельства складываются настолько против немедленного марша на Швейцарию, что Суворов пишет английскому представителю при союзных войсках Уильяму Ви́кгаму (William Wickham) о том, что он «почёл безусловно необходимым отложить выполнение полученного /…/ приказа отправиться с моей армией в Швейцарию /…/»^[61]. Но вскоре становится ясно, что этот план австрийцев поддерживает Павел I, и Александр Васильевич как человек военный видит, что ему остаётся лишь подчиниться.

На этом фоне чуть ли не единственной хорошей новостью становится приказ российского императора от 7 сентября, в котором нашему фельдмаршалу предписывается «соединить в Швейцарии Мои войска и действовать оттуда куда и как заблагорассудите, независимо от Це́сарцев [то есть австрийцев] /…/ Но как скоро достоверно вы бы узнали /…/, что Венский Двор приступает к заключению с Францией /…/ мира /…/, тогда /…/ изберите одно из двух /…/: или оставшись в Швейцарии, продолжать /…/ войну самим собою, или приняв нужные меры, обратиться с армией вашей к России^[62]»^[63]. По крайней мере, отныне наш военачальник может вести боевые действия, полагаясь лишь на свой собственный опыт.

Александр Васильевич верен себе: ещё до получение вышеупомянутого приказа Павла I его армия 4 сентября^[64] переходит по мосту речку Тре́за, впадающую в Луганское озеро около посёлка Понте Треза^[65], и берёт курс на Швейцарские Альпы. Фельдмаршал выбирает кратчайший путь на Цюрих, рядом с которым стоит корпус Римского-Корсакова, – через перевал Сен-Готард (Gotthardpass)^[66]. Войска идут налегке: тяжёлая артиллерия и бо́льшая часть обоза отправляются в обход.

План нашего фельдмаршала состоит в следующем (см. карту выше). Он со своей армией преодолевает перевал, выходит в долину реки Ройс^[67] (Reuss) и по ней быстрым маршем направляется через город Швиц^[68] (Schwyz) к Цюриху с юга. Австрийские войска, стоящие в Швейцарии, в том числе корпус фон Готце, начинают при этом наступление на французские силы под командованием Андре Массена́ с юго-востока, а Римский-Корсаков, форсировав реку Лиммат, угрожает им с северо-востока. Таким образом, находясь под ударом с трёх сторон, Массена́ будет вынужден или уйти из Швейцарии на северо-запад или дать сражение, шансы на победу в котором у него будут, как минимум, неясные. Но Александру Васильевичу надо торопиться: до объединения сил Римский-Корсаков чрезвычайно уязвим перед противником и к тому же находится прямо перед ним. А если австрийцы предпочтут во всём этом не участвовать, то даже в случае соединения силы русских – чуть меньше 27.000 под Цюрихом и 20.000 у Суворова^[69] – будут по численности уступать французам.

Армия направляется к местечку под названием Таве́рне (Taverne^[70]) – там Суворову были обещаны австрийцами продовольствие, а также 1.429 мулов^[71]. Дорога туда идёт через городки А́ньо (Agno^[72]) и Беда́но (Bedano^[73]). Мы были в тех местах. В краеведческом музее Аньо хранится, как утверждает его директор, знамя Суворова, а также четыре медали, связанные с его итальянским походом, а в Бедано у местной мэрии стоит информационный щит, на котором указаны важнейшие события в истории этого городка и среди них – прохождение нашей армии. В одной из книг я прочитал, что здесь же располагается так называемый дом Альбертолли (casa Albertolli) с надписью на уровне второго этажа: «По этой дороге начиная с 15.7.1799^[74] на протяжении 7 дней подряд шла в направлении Швейцарии большая русская армия с генералом Суворовым и князем Константином»^[75]. Мы нашли этот дом, он находится на площади Альбертолли (piazza Albertolli) – где ж ещё?! – но вот надписи на нём не обнаружили. Может, не то здание искали?

Здесь, кстати, в моём рассказе появляется князь Константин. Это второй сын императора Павла и не просто князь, а великий князь – так в Российской империи именовали всех императорских сыновей^[76]. Пока ещё он не носит титула цесаревича, то есть наследника российского престола, но после Швейцарского похода получит и его и через добрых два с половиной десятилетия целых двадцать пять дней, с 19 ноября по 13 декабря 1825 года, даже будет официально считаться русским императором^[77]. (Момент выступления в Санкт-Петербурге знаменитых декабристов был не в последнюю очередь связан именно с неразберихой, возникшей после смерти его бездетного старшего брата императора Александра I и из-за нежелания Константина царствовать.) Но это будет нескоро, а пока великий князь очень молод (ему всего 20 лет), и отец направляет его с Суворовым ещё в Италию, так сказать, набираться опыта – как жизненного, так и военного. Эх, если бы знал Павел I, какие испытания придётся пережить его сыну…

А пока замечу, что присутствие при нашей армии сына императора наложит на предстоящий поход, особенно на его вторую часть, свой существенный отпечаток. Но всему своё время.

Наш фельдмаршал прибывает между тем 4 сентября^[78] в Таверне, и здесь его ждёт первая неприятная неожиданность: нет ни мулов, ни продовольствия. Он пишет возмущённое письмо императору Францу II, требует от австрийцев обещанного, те отговариваются «двусмысленными постыдными обнадёживаниями»^[79], и так пропадают пять дней. Великому князю Константину приходит между тем в голову мысль употребить вместо мулов казачьих лошадей^[80]: всё равно в горах от кавалерии толку мало. Таким образом выделяют 1.500 коней^[81], казаков отправляют по окрестным сёлам для сбора мешков, чтобы делать из них вьюки (ведь телеги по горным тропам не пройдут), и с помощью местного населения заготавливается на семь дней продовольствие. В ходе этих приготовлений в Таверне всё же прибывают от австрийцев 650 мулов, нагруженных овсом, но их погонщикам ни в какую Швейцарию идти не велено^[82]. С большим трудом удаётся уговорить их следовать вместе с армией. Во время вынужденной задержки Суворов выпускает для своих подчинённых наставление о том, как действовать в горах. По мнению ряда военных историков, это было прямо-таки образцовое сочинение^[83], и это при том, что наш военачальник никогда в горной местности не воевал!

Вы, кстати, обратили внимание, что продовольствия было приказано заготовить лишь на семь дней? Это было вызвано тем, что Суворов, во-первых, не хотел замедлять движение своей армии излишним обозом, во-вторых, рассчитывал пополнить продовольственные запасы уже в швейцарских долинах, в районе Шви́ца и, в-третьих, имеющийся скот просто не мог увезти больше. Но Швейцария была обчищена французами так, что даже около более или менее благополучного Цюриха войска Римского-Корсакова и австрийцев с огромным трудом находили продукты питания. Так, например, наши солдаты по нескольку дней не имели даже хлеба или сухарей, крупы им отпускалось в десять (!) раз меньше положенного, а уж мяса они и вовсе не видывали^[84]. Суворов об этом не знал. К тому же скорость, с которой он рассчитывал преодолеть расстояние до Швица, – 140 километров за 7 дней, – то есть двадцать километров в день, была в горах чрезвычайно труднодостижимой даже при отсутствии сопротивления неприятеля^[85]. Но другого выхода не было. Как бы то ни было, совокупность всех этих обстоятельств вскоре обернётся для нашей армии весьма неприятными последствиями…

8 сентября авангарду русского войска под командованием уроженца Курляндии российского генерала Ди́дериха А́ренда (Андрея Григорьевича) фон Розенберга^[86] (я ещё расскажу о нём) приказывается выйти из Таверне^[87]. Суворов торопится. Он понимает, что потеряно драгоценное время, и терзается дурными предчувствиями. «Массена́ не будет нас ожидать и устремится на Корсакова», – говорит он одному из своих офицеров^[88]. И как в воду смотрит: ровно через неделю его предсказание сбудется самым печальным образом.

Розенберг выходит раньше всех, поскольку его корпусу (6.000 человек^[89]) поставлена отдельная и трудновыполнимая задача. В местечке Бья́ска (Biasca^[90]), на пути к Сен-Готарду, он должен будет взять вправо, проследовать вдоль реки Бре́нно (Brenno^[91]) вверх по долине Бле́ньо (valle di Blenio^[92]), преодолеть перевал у горы Лукма́ньер (Lukmanier Pass^[93]), спуститься вдоль озера Святой Марии (lai da Sontga Maria или lago di Santa Maria^[94]) к городу Дисе́нтис^[95] (Disentis), соединиться там с австрийским корпусом под командованием генерала Франца Зе́виера фон Ауфенберга^[96] (2.000 человек^[97]), продолжить марш впереди него, зайти в тыл к французам и атаковать их позиции у деревни У́рзерн^[98] (Ursern, также Urseren^[99]), то есть по другую сторону Сен-Готарда, прямо перед знаменитым Чёртовым мостом (я скоро расскажу о нём поподробнее). Следует отметить, что идею такого обходного манёвра подсказал нашему военачальнику австрийский полковник Готфрид Штраух^[100], хорошо знавший эту местность.

А Суворов между тем, пытаясь обмануть противника, распускает слух, что основные части начнут поход лишь двадцатого, и даже объявляет по войску соответствующий приказ^[101]. А сам 10 сентября^[102] устремляется к городу Беллинцо́на^[103] (Bellinzona), через который и идёт дорога к перевалу. В этот же день к Римскому-Корсакову и фон Готце летит гонец с известием о том, что русская армия начала движение на соединение с ними^[104].

В Таверне Александр Васильевич останавливался в доме одного швейцарца – некоего Гауде́нцио Га́ммы. Его брат Антонио^[105] (его фамилию пишут также как Га́мба), торговец скотом^[106], был примерно того же возраста что и наш фельдмаршал, и два пожилых человека настолько прониклись симпатией друг к другу, что Антонию вызвался быть у него проводником. Он мужественно перенесёт все неимоверные тяготы швейцарского похода, ни на шаг не отойдёт от своего «подопечного», покинет его уже в Австрии, потом вернётся домой и поселится в городке Альтдо́рф (и о нём я скоро расскажу), где и закончит свои дни. За оказанные им услуги наш полководец подарит Гамме трёхметровый шёлковый шарф^[107], а в 1817 году в Москве будет даже опубликована пьеса забытого сегодня русского писателя Сергея Николаевича Глинки^[108] под названием «Антонио Гамбо [именно так, через «о»], спутник Суворова на горах Альпийских. Героическая драма»^[109]. В июне 1999 года, в честь двухсотлетия перехода русской армией через перевал Сен-Готард, на нём был установлен памятник, на котором наш командующий изображён именно со своим проводником, стоящим перед его лошадью (см. ниже).

Кстати говоря, почти никто из историков не пишет о том, что Антонио Гамма работал в нашей армии ещё и переводчиком. Даже сегодня в Швейцарии есть целых четыре государственных языка: немецкий, французский, итальянский и частично ро́манш^[110] – язык, на котором говорят всего около 39 тысяч жителей этой страны, в основном в её юго-восточном кантоне Граубюнден^[111]. Но помимо официальных языков есть ещё швицертю́тш^[112] – один из диалектов немецкоговорящих кантонов Швейцарии, на котором общаются устно, в повседневной жизни. Это своеобразная мешанина немецкого со всеми остальными, какие только швейцарцы-немцы посчитают необходимыми для разговора друг с другом. У швицертютша тоже несколько разновидностей, и, например, жители Базеля на севере с трудом понимают своих соотечественником из кантона Вале́ на юге, если те начнут говорить слишком быстро. Так что австрийцы со своим немецким были здесь Суворову не помощники (он и сам, кстати, хорошо владел этим языком): на швицертютше они не понимали ни черта. А вот Гамма – человек простой, многократно бывал в местах, куда направлялся наш полководец, и чувствовал себя в общении с местными как рыба в воде.

В Беллинцону Суворов приходит в тот же день, 10 сентября^[113], и останавливается в ней на ночь. А рано утром, в четыре часа этого же дня, авангард Розенберга начинает движение к Сен-Готарду.

Всё это время дождь – словно назло – льёт как из ведра. Резкий ветер с гор продувает насквозь (не забудьте, что обмундирование у наших солдат летнее, поскольку отправлялись они в своё время в солнечную Италию, но уж никак не в суровую Швейцарию). Особенно зябко ночами. Дорога, по которой могли идти повозки, заканчивалась в Таверне. Далее шла скорее тропа, доступная лишь для человека (в том числе всадника) да вьючных лошадей и мулов. У Беллинцоны она ещё петляла между садами и виноградниками по ровной и широкой долине реки Тичи́но, но потом постепенно, переходя с одного берега на другой, всё больше углублялась в ущелье, превращалась уже в тропу горную – правда, довольно хорошую, просыпанную камнями и примерно два метра в ширину^[114], – и наконец вливалась в городок Айро́ло (Airolo^[115]) уже совсем перед крутым подъёмом на перевал.

Основные силы армии Суворова начинают выходить из Беллинцоны 11 сентября^[116]. Есть разные данные относительно того, где конкретно в этом городе ночевал наш полководец. По одним – в доме неких фон Ме́нтленов, которым он даже подарил два пистолета^[117] (его адреса мне найти не удалось, да и вообще – существует ли он сегодня?). По другим – в гостинице «Ла Че́рва» («La Cerva»), что по-итальянски означает «Олениха», которая располагалась на площади Нозе́тто (piazza Nosetto)^[118]. Площадь мы легко нашли (на ней стоит ратуша – Palazzo Civico), а вот гостиница, очевидно, до наших дней не дожила. Зато, прогулявшись по Старому городу, мы взобрались на стены главной крепости Беллинцоны – Кастельгра́нде^[119], которые увенчаны такими же зубцами-«ласточкиными хвостами», что и стены Московского Кремля. Может быть, потому что одним из строителей наших стен был Пьетро Антонио Сола́ри^[120] – уроженец кантона Тичино, столицей которого и является сегодня Беллинцона? Или потому, что в 1460 году за возведением Кастельгранде приезжал наблюдать другой тичинец – Ридольфо Аристотель Фьорава́нте^[121], создатель кремлёвского Успенского собора^[122]? Кто знает…

В авангарде колонны Суворова движется 64-летний генерал-аншеф Отто-Вильгельм (Вили́м Христофорович) фон Дерфе́льден^[123], немец из Эстляндии, родившийся, когда этот край уже вошёл в состав Российской империи. В его корпусе находится молодой генерал князь Пётр Иванович Багратион (ему всего 34 года) – будущий герой Отечественной войны 1812 года, а рядом с Багратионом – великий князь Константин, терпеливо сносящий все напасти непогоды. Сам Суворов едет на своей казачьей лошади в лёгком мундире, одетом на белый камзол (своеобразный пиджак с множеством пуговиц и до колен). На ногах – носки и полусапоги-ботфорты. На плечи накинут тонкий, видавший виды плащ без подстёжки, который он сам называет родительским. На голове – круглая шляпа с широкими полями. В общем, летняя одежда фельдмаршала мало чем отличается от солдатской, а ведь ему семьдесят лет!

В тот же день, 11 сентября основные силы минуют Бьяску (здесь к нашей армии присоединяется австрийская бригада – 4.570 человек^[124] – под командованием уже упоминавшегося полковника Штрауха^[125]) и подходят к местечку Джо́рнико (Giornico^[126]). В нём Суворов останавливается на ночь – как утверждают сегодня местные жители, на постоялом дворе «Ка́за Ста́нга» (Casa Stanga).

Найти этот дом оказалось непросто. Джорнико невелик и довольно живописен, несмотря на некоторую обшарпанность. В «Каза Станга» сегодня находится этнографический музей округа Левентина^[127] (Museo etnografico di Leventina), располагающийся по совершенно потрясающему адресу: Casella postale 596 CH-6745 Giornico, то есть Почтовый ящик 596, индекс Чи-Акка́-6745, г. Джорнико. По таким координатам его, может, только местный найдёт, а никаких джи-пи-эсов тогда не было. Проплутав минут сорок и не встретив ни одной живой души (а дело было днём), мы каким-то чудом вырулили на дорогу под названием ви́а Кантона́ле (Via Cantonale), поехали по ней от Бьяски на Фа́идо (Faido^[128]) и в конце концов обнаружили это здание по левую руку, у реки Тичино. Нашли на стене надписи, сделанные по-русски якобы солдатами Суворова^[129], но там не только слов, но и ни одной буквы разобрать невозможно, так что чёрт те знает, кто их нацарапал и на каком языке. Есть на внешних стенах и гербы, но вот суворовского – как обещала одна книга^[130] – среди них я не обнаружил.

А мы пока вернёмся к Андрею Григорьевичу Розенбергу. В нашей исторической литературе стремительная суворовская атака перевала Сен-Готард (о ней – чуть позже) полностью затмила тяжелейший манёвр этого генерала, а между тем он оказался ничуть не легче неё, да и вообще без этого обхода провести тот яркий успешный штурм и потом двигаться дальше в долину было бы очень проблематично^[131].

Розенберг проходит Бьяску 10 сентября^[132]