Глава 3

Весна набирала обороты. Город, загаженный отвратительными рекламными растяжками и плакатами, с потрескавшимися асфальтовыми тротуарами, обшарпанными фасадами домов, всё равно стал выглядеть наряднее, живее.

Наше агентство процветало: американцы из «Халибёртна» были в восторге от нашего подхода к бизнесу, соответствующего тем стандартам, к которым они привыкли у себя на родине. По их рекомендации мы подписали ещё двух клиентов: международную юридическую фирму и золотопромышленников, которые собирались приобрести в России рудник.

Продвигалась работа и на политическом направлении.

В конце апреля Владимир Вольфович позвал меня к себе. К счастью, не в сауну – а в одну из приёмных.

Когда я вошёл в кабинет, то обнаружил, что политик не один. Рядом с его столом, на месте посетителя, сидел крупный светловолосый мужик с одутловатым лицом и красными глазами.

– А, Саша… ну привет, привет… проходи, устраивайся. Кофейку будешь? – сказал Жириновский.

– Спасибо, не откажусь, – кивнул я.

– Света? Света, ещё капучино сделай, будь добра, – сказал он в интерком, нажав клавишу, после чего добавил, обращаясь уже ко мне: – да ты присаживайся, в ногах правды нет.

Я занял свободное место справа от светловолосого мужика.

– Саша, это Леонид Игоревич. Хороший человек, который в январе с треском продул выборы губернатора в родном регионе.

Мужик при этих словах вскинулся, покраснел и хотел что-то сказать, но Жириновский остановил его жестом.

– Спокойно, Лёня! Дела-то поправлять будем или как? Саша – один из лучших специалистов. Жаль, что поздно его встретил, а то бы всё могло быть иначе, однозначно.

– Рад познакомиться, – кивнул я, изобразив вежливую улыбку.

Леонид Игоревич скользнул по мне рыбьим взглядом светлых глаз и ничего не ответил.

– Саша, знакомлю тебя сильно заранее, потому что работы очень много. Во-первых, Лёня депутат Думы от нашей партии. У меня есть мысли двинуть его в спикеры. Надо подумать, как оттеснить комуняк. Во-вторых, нам нужно готовится к выборам девяносто девятого уже сейчас. Два года пролетят ой как быстро, а людей с готовой репутацией федерального уровня у нас как не было, так и нет. В-третьих, Лёня заканчивал нашу бурсу, поэтому вы точно должны сработаться.

– Так он из наших, что ли? – Леонид Игоревич заинтересованно приподнял бровь, снова взглянув на меня.

– Наш, – кивнул Владимир Вольфович. – «Спецура».

– А-а-а, вон оно что… – он молча протянул мне руку, и я ответил на пожатие.

– Леонид Игоревич у нас из юристов, – пояснил Жириновский, обращаясь ко мне. – Очень известный человек в одном из важных регионов.

– Ясно, – кивнул я.

– Мне нужно, чтобы у него было хорошее имя федерального уровня. В идеале он должен претендовать на важные должности, связанные со специальностью. Скуратова или Ковалёва сейчас подвинуть сложно… но, говорят, в администрации сейчас появились интересные люди из Питера. Хваткие. Попробуй с ними контакты найти.

– Слушай, ну ты хватил: где я и где Питер? – ответил Леонид.

– Это я Саше говорил, – спокойно ответил Жириновский. – У него есть некоторые… хм… возможности.

– Ясно, – повторил я. – Сделаем.

– По деньгам свяжись с Петей, помощником, хорошо?

– Конечно, как обычно, – кивнул я, после чего обратился к Леониду: – Вам когда будет к нам удобно подъехать?

– Это зачем ещё? – насторожился тот.

– Будем стратегию придумывать, – улыбнулся я.

Со встречей Леонид Игоревич сильно затянул. Всё время ссылался на занятость в Думе. В конце концов, мне пришлось позвонить лично Владимиру Вольфовичу, чтобы дело, наконец, сдвинулось.

Хорошо, что успели согласовать основные моменты и запустить проект до конца мая.

Потому что в июне у меня случились лагеря. Время, когда на несколько недель мне пришлось выпасть из деловой жизни и какое-то время снова побыть обычным курсантом.

Нас централизовано вывезли в учебный центр, который находился возле Свердловского. Именно там я пришёл в себя во время присяги.

Работать не было никакой возможности: связи нет, ноутбук зарядить негде. В увольнение в город не скатаешься – слишком далеко. Да и не отпускают официально.

Пришлось передать все дела Лике и смириться с этим.

В лагерях мы снова жили в палатках. Мылись холодной водой по раковиной на улице и ходили в туалет типа «сортир», где не было даже перегородок.

Лагеря – это царство «дубовки». Одни военные дисциплины, с практической отработкой. В том числе стрельбы и полевые выходы.

Некоторые вещи были довольно мучительными: например, полевой выход по РХБЗ, когда пришлось километра три бежать в ОЗК. Правда, с небольшими перерывами.

Особенно тяжко было оттого, что кругом было лето: солнышко, зелень, цветочки цветут и пахнут… речка Клязьма блестит… а ты вынужден подыхать в противогазе, мучительно осознавая весь идиотизм происходящего.

«Почему я не подсуетился, чтобы уволиться нафиг из вооружённых сил? В теории можно загреметь в армию – но ведь сейчас-то у меня было достаточно возможностей, чтобы решить эту проблему! Зачем довёл до этого кошмара?» – думал я, тихонько и незаметно сливая пот из противогаза через подбородок. Незаметно, потому что если препод, дикий полковник с «дубовки», увидит это дело, то поставит «незачёт». И нужно будет бежать заново – с «западом» или «востоком».

Вечером, после зачёта, эти мысли как-то отступили. А я понял, что не хочу никуда уходить. Что такая двойная жизнь не даёт мне расслабиться, кинуться во все тяжкие. А ещё это было очень приятно: заново проживать когда-то пережитое, но уже с полным осознанием происходящего, меня его под себя. С желанием взять всё от каждой минуты, в том числе не самой приятной.

Преподаватель по огневой подготовке был весёлым и циничным подполковником, с пышными чёрными усами. Он прошёл Чечню, но каким-то образом умудрился избежать и ПТСР, и деланого осознания собственной важности и героизма, с которым ходили некоторые, гордо выпячивая жёлтые или красные планки ранений.

– А в этом заряде поражающие элементы имеют форму тора. Так они нанесут максимум ущерба мягким тканям, что рассчитано согласно показаниям скорости разлёта. В нашем деле ведь какой главный принцип, а? Всё для человека! – говорил он, разбавляя циничным юмором скучные лекции о различных средствах поражения.

На практическом занятии с огненно-штурмовой полосой командовал он и дикий полковник с РХБЗ.

Перед началом у меня никакого мандража не было. Да, опять беготня в ОЗК, зато, к счастью, совсем не долгая. Всего-то полоса на время – и всё, можно расслабиться. К тому же, норматив такой, что саму полосу можно было спокойно идти пешком. Ну, за исключением тех мест, где надо прыгать, само собой.

Подумаешь: немного напалма, пламени и дыма. С точки зрения требований по физической подготовке полоса не представляла большой сложности.

В таком спокойном состоянии я и побежал.

А накрыло меня в середине моста. Причем так сильно, что я вырубился на какое-то время и рухнул в ров с водой.

Очнулся уже на травке. Надо мной склонился усатый препод. Побледневший, но спокойный. Увидев, что я открыл глаза, он спокойно вздохнул, после чего поднялся и крикнул:

– Отработка эвакуации раненого! Носилки!

Через несколько минут я уже был в санчасти – одноэтажном деревянном строении, расположенном возле офицерской общаги. Меня осматривала врач-майор с немного странной фамилией Вагина. Ударение на первый слог.

Выслушав мои сбивчивые объяснения, она что-то написала в медицинской книжке и назначила мне витамины. Собственно, на этом весь инцидент был исчерпан.

Уже вечером, когда я засыпал в палатке, передо мной снова встала стена огня. Сброс зажигательного снаряда с «Бабы-яги». Мы были в штабе, и я видел, как горел Юрчик, командир разведки…

После того момента произошло столько всего: ядерная война, консолидация, борьба с интервенцией, выход на границы Европы. Принципиально новое оружие, о котором многие слышали и шептались, но которое категорически запрещено упоминать…

Отчаяние последних дней. Новая надежда, путешествие в прошлое.

То, что случилось со мной после мобилизации, должно было быть похоронено под всем этим. Но нет: самый первый момент, когда я сам, лично, на собственной шкуре почувствовал, что такое война – остался в памяти ржавым гвоздём.

И в самый неподходящий момент вылез, шандарахнув по голове запахом горелого мяса и животным страхом.

– Саня, ты чего? – Сеня Шанцев легонько толкнул меня в бок.

Мы спали в ряд на нарах, в составе языковой группы. У нас было просторно: китаистов осталось всего шестеро – Стёпа Внуков не сдал китайский и перевёлся на факультет журналистики, расположенный на «Маяковке».

Теперь вместо него группой командовал Семён.

Я знал, что Снегирёв выбирал межу мной и Шанцевым, мы оба были отличниками, но мне удалось отговориться от такой «чести».

– Да ничего вроде, – ответил я. – А что?

– Ты дрожишь весь… у тебя что, температура?

– Да нет у меня температуры никакой! – возразил я.

– Нет, точно? – с надеждой спросил Женя Скворцов. – Может, сходишь в санчасть, померяешь температуру, а?

– Я там уже был сегодня, – возразил я.

– Блин, и что? Не намеряли? – Женя разочаровано вздохнул. – Жаль, жаль… так бы карантин объявили… в нашей группе хотя бы…

– Никуда ты от кросса не денешься! – Вставил Игорь Скопцов.

– Всё, народ, хватит, отбой, – вернул инициативу Сеня. – А ты, Иванов, если что – не терпи, понял?

– Да понял, понял, всё в порядке… – ответил я.

После чего уснул.

К счастью, никаких снов мне не снилось.

После того происшествия на полосе я начал ходить в самоволки.

Парни иногда лазали по вечерам через забор, за пивом. Меня оно не интересовало – вот и не видел смысла рисковать.

А теперь всё же выбирался: просто побродить по лесу, подышать воздухом. Подумать о чём-то отвлечённом. Позаниматься цигун, в конце концов.

Ходил я всегда один. Иногда забредал довольно далеко: до Звёздного городка.

Там были пруды, в которых купались местные, и я тоже не мог отказать себе в удовольствии несколько раз окунуться. Дни стояли жаркие.

До конца лагерей оставалось ещё две недели. Время тянулось мучительно медленно. И вот: очередная пятница.

Дождавшись вечерней поверки, я свернул к нашей палатке. Честно предупредил Шанцева, что собираюсь в ПРБ. Тот обречённо вздохнул, но возражать не стал. Наоборот, прокомментировал: «У начальников курса сегодня бухач. Буряков проставляется, у него днюха сегодня…»

Я осторожно, тенью, добрался до столовой. Потом вышел на поле возле огненно-штурмовой полосы, где над забором не было «колючки». И там чуть не подвернул себе ногу, споткнувшись о какую-то корягу.

Ругаясь, я поднял деревяшку, чтобы рассмотреть её в лунном свете: фонарик включать было нельзя никак. На ощупь она была удивительно гладкой, тщательно обструганной. С утолщением на конце.

Только через пару секунд я сообразил, что именно держу в руке.

В Университете была одна очень странная традиция, связанная с лагерями. Одна из тех военных традиций, которые вроде бы недостойные и пошлые, но удивительно живучие. Вроде питерской привычки выпускников военных вузов до блеска натирать тестикулы коню под Петром.

В конце последних лагерей, на третьем курсе, пацаны массово строгали деревянные фаллосы, из любых подручных материалов, и размещали их за день до отъезда в самых неожиданных местах: на флагштоке над штабом, посреди плаца, в клумбах у столовой.

Говорят, самые креативные вставляли огромные красноголовые коряги в стволы гаубиц. И даже перекрашивали соответствующим образом макеты ракет.

Руководство лагеря, само собой, каждый год пыталось пресечь это безобразие или, на худой конец, наказать виновных. С переменным успехом.

Иногда размещение фаллосов сопровождалось написанием стишков, тоже в самых неожиданных местах. Один из них мне запал в память ещё с того, дальнего прошлого:

«Сюда я больше не ездун, и не ездок, и не ездец.

Последним лагерям ***».

Мне достался один из фаллосов, оставленных старшим курсом. Такие в довольно широком ассортименте валялись по здешним полянам.

На какое-то мгновение я подумал, что, может, мне не стоит ходить в этот раз. Что это было предупреждением мне. Но потом представил, что вернусь в палатку, устроюсь под дружное сопение одногруппников под колючим одеялом и буду думать… о чём? О будущем, которого больше нет? О той моей прежней жизни, которая закончилась так неожиданно?

Стало как-то по-особенному тоскливо. И я плюнул на дурные предчувствия.

Возле Звездного Городка, на озёрах народ жёг костры и жарил шашлыки.

У меня рот тут же наполнился слюной. Вот бы и самому сейчас запалить угольки… но это уже было из разряда фантастики. Да, в круглосуточных ларьках мясо, может, и найдётся – но где взять всё остальное? Шампуры, мангал? Да и выкидывать потом жалко, а в палатку с собой не притащишь.

К тому же, делать шашлык в одиночестве как-то странно…

Подавленный и раздражённый, я пошёл мимо озёр дальше, в лес, чтобы не чувствовать вкусного запаха.

Шёл долго. Пока вдруг не услышал совсем рядом гул турбин самолёта. Я сообразил, что, похоже, дошёл аж до полосы «Чкаловского» и мысленно присвистнул.

Чуть в стороне, слева, в небо грузно поднимался Ил-76. От грохота его движков заложило уши.

Видимо, поэтому я не сразу услышал гул приближающегося автомобиля. Он ехал по просёлку, идущему вдоль полосы со стороны Щёлковского шоссе.

Фары чиркнули по стволам деревьев, и я рефлекторно нырнул в кусты.

Машина (это была трёхдверная «Нива») проехала мимо, но встала метрах в тридцати дальше.

В этот момент мне пришла в голову интересная идея. Зачем возвращаться к лагерю пешком, через лес, когда можно доехать с комфортом? Деньги у меня с собой были. Наверняка можно предложить нужную сумму заплутавшему водиле, заодно и помочь на дорогу выехать – я неплохо ориентировался на местности.

Я вышел на просёлок и пошёл в сторону «Нивы». Возле машины стояло двое мужчин. Они, видимо, только что отрыли багажник и о чём-то переговаривались между собой, слов было не разобрать, да и в ушах после взлёта «Ила» всё ещё звенело.

На обочине стоял ещё один человек. У него в руках было несколько предметов, издалека напоминающих кирпичи.

Я с досадой подумал, что это какие-то строители, и для меня у них просто места не найдётся, и уже хотел было двинуть обратно, но тут один из них меня заметил и окликнул:

– Эй! Ты кто там? Иди сюда!

Он говорил с характерным кавказским акцентом. И только в этот момент я понял – что-то не так.

Люди возле «Нивы» застыли в напряжённых позах. У одного из них в руке… неужели пистолет?

Сердце затрепыхалось в груди, разгоняя кровь. От прилива адреналина пересохло во рту.

А я ведь даже мобильник оставил в палатке!

– Иди суда, эй! – повторил один из них.

А потом мне в лицо ударил яркий луч фонарика.

– Вай, ты глянь, кого нам Всевышний послал! – произнёс тот же голос.

И только теперь я его узнал. Вспомнил вечер в «Hungry Duck» и неудавшуюся воровку…

– Чё, кто это? Знакомый? – спросил другой голос, на чистом русском.

– Да есть такое дело, да пацан? – продолжал веселиться кавказец.

А на меня вдруг со всей ясностью обрушилось понимание картины происходящего.

Мы стоим возле забора военного аэродрома. Мужики грузят в «Ниву» белые брикеты, которые, конечно же, никакие не кирпичи…

В живых меня не оставят. После такого уж точно.

Я незаметно пощупал фонарик, притороченный к петле сзади, на камуфляжных штанах. Хороший фонарик: «MagLight» галогеновый, выкупил у одного из старшекурсников, который недавно вернулся из командировки в Боснию. Там ребята меняли наши шапки-ушанки и прочие диковинные для западных военных вещи на такие вот полезные штуки.

Понимая, что мешкать больше нельзя, я выхватил фонарик, включил его и направил луч на кавказца, метя в глаза.