Я дело открыл. Сердце ноет, болят виски.
Жлобы-амбалы взяли на абордаж,
Один прикладом с меня уронил очки,
Другой потрепал по скуле и сказал: «Ты наш!»
 
 
Куда деваться бедному интеллигенту?
Скупаю оптом решетки, замки, засовы.
Мой брат на Брайтоне чахнет, считает центы,
Зато спокоен и трезв. И живой, здоровый.
 
 
Я жить хочу, репетирую ближний бой —
Поднял кулак, подбородок прижал к плечу,
И, чтобы держать удар, целый день башкой
О шкаф с разбега стучу, стучу, стучу.
 
 
Куда деваться бедному интеллигенту?
Да в бой как раз, если жизнь на лопатки ложит!
Народ меня знает и даже сложил легенду,
Что я кулаком на скаку убиваю лошадь!
 
 
А я не хочу никому ничего ломать,
Я с томиком Фета хочу в гамаке дремать.
Хочу под каштаном жену обнимать-ласкать.
Ласкаю. И бронежилет забываю снять.
 
 
Я в строки вникал, понимал на линейках ноты:
Жизель-Шекспир, адажио, Шишкин-Пушкин.
Теперь я врагов по кликухам пишу в блокноты,
Я «Байрона» – урку в законе – держу на мушке.
 
 
Какой к черту Фет? Я вариться, как гусь, устал
В кипящем котле – в круговерти, в пучине дел.
Мне Вадик Егоров свой сборник в подарок дал,
А я, типа, даже и буквы забыть успел.
 
 
Мне вместо зеленых пальм снится злая вьюга,
Взамен перелетных птиц – пулеметные ленты.
Мне в Штаты валить не резон – там с деньгами туго.
Куда деваться бедному интеллигенту?
 

1998

 
Я из всех алкоголиков
Самый грозный и злой.
До икоты, до коликов
Люди ржут надо мной.
 
 
Супом в родичей брызгая —
В гущу, в месиво рыл,
До свинячьего визга я
Во хмелю доходил!
 
 
Вот надежда забрезжила,
Вот я в клинику лег.
Мне светило заезжее
Измеряет зрачок.
 
 
Сам-то – зенки навыкате,
В волосах – кутерьма.
Говорит: «А реши-ка ты
Теорему Ферма!»
 
 
Он развел на ходу меня.
Он окурок догрыз:
«Ну! Вперед! Так задумано!
Отличись! Будет приз!»
 
 
Мол, пока не подавишься,
Водку жри задарма!
Будешь цел, если справишься
С теоремой Ферма!
 
 
Пульс мне тюкает в темечко:
«Тук-тук-тук, твою мать!
Это тьфу, это семечки —
А плюс Бэ доказать!»
 
 
Пьяной мордой ворочаю —
Я могу, я такой!
Мы ребята рабочие,
Мы народ заводской!
 
 
Руки-ноги у нас крепки,
Голова – как броня!
Интегралы, как айсберги,
Обступили меня.
 
 
Эх, как конь, въехал в тему я,
Эх, полно куражу!
Я «на ты» с теоремою,
Я ее докажу!
 
 
Как в бескрайнюю реку я
Наугад сиганул.
Днем и ночью кумекаю!
Мрак! Кошмар! Караул!
 
 
Вроде рядом решение!
Черт! Опять упустил!
То ли лох я с рождения,
То ли просто дебил!
 
 
Я теперь под подушкою
Авторучку держу.
Я с соседкою Ксюшкою
Больше в парк не хожу.
 
 
Бог с тобой, что ты, Ксения,
От меня без ума,
У меня отношения
С теоремой Ферма!
 
 
Я погряз в геометрии,
Ох, и гнида она!
Ни бельмеса не петрю я,
Не рублю ни хрена!
 
 
Я не пью. Я для тонуса
Жгу в потемках свечу.
Пирамиды и конусы
На обоях черчу.
 
 
Ночь холодная, черная.
Я от ветра хмельной.
Зинку, тварь подзаборную,
Обхожу стороной.
 
 
Синус, тангенс а ну-ка я
Начерчу на снегу!
Пить портвейн с этой сукою
Больше я не могу!
 
 
Я, как леший, щетиною
Весь зарос до ушей.
Прочь гоню хворостиною
Дружбанов-алкашей.
 
 
Не хочу под бульдозером
С похмелюги храпеть,
А хочу на симпозиум
В самолете лететь!
 
 
Я полгода отшельником
Среди формул прожил,
Даже в гости к брательникам
На блины не ходил.
 
 
В парке бегаю с бобиком,
Был да сплыл алкоголь!
Я в делении столбиком
На поселке король!
 
 
«Запорожец» сверкающий
У меня в гараже.
Не крутой я пока еще,
Но в подкрутке уже!
 
 
Не лопух-подмастерие,
Не ходок за вином,
А главбух в бухгалтерии
На заводе родном!
 
 
Эх, спляшу-ка «Калинку» я!
Может, я и дебил,
Но вдвоем вместе с Зинкою
На мехмат поступил!
 
 
Мы в болоте не ползаем,
Быть фуфлом не хотим!
Мы в Париж на симпозиум
В самолете летим!
 

2004

 
Я к нему у стойки подсела:
Извини, подвинься, дружок,
Ты за мною вслед, было дело,
Бегал всем ветрам поперек.
 
 
Что-то ты помятый, понурый,
А ведь был красавец, орел,
А ведь окрутил меня, дуру,
И на ровном месте развел.
 
 
Помнишь – трень да брень, трали-вали,
Соловьи, луна, юный пыл!
Ах, как мы с тобою гуляли,
Как нас ветер вольный кружил!
 
 
Помнишь, ты кивал: все в порядке,
Трезвый, сволочь, был, как стекло,
И меня купил, как перчатки,
Так оно с тех пор и пошло́.
 
 
Помнишь, как меня до упада
Твой партнер поил, старый черт,
Как ты мне сказал: «Очень надо!»
И отправил с ним на курорт.
 
 
Ты у всех парней меня отнял,
Женихов порвал в пух и прах,
А сейчас меня за три сотни
Снимут у тебя на глазах.
 
 
Ты опять налил, еле дышишь,
Эк тебя скрутило, браток,
Ты живьем зарыл меня, слышишь?
Да зачем, скажи, да за что?
 
 
Кем ты стал, смотри, Боже правый,
Даже не с кем горькую пить!
Где он твой партнер, пень трухлявый?
Мне наш долгий путь не забыть!
 
 
Не забыть, как в ночь поезд мчался
И как пол ходил ходуном,
Как в безумном танце метался
Одинокий лист за окном.
 
 
Как я, дура, лезла на стенки,
Под откос рвалась на ходу…
Ладно, извини. Время – деньги.
Я вон с тем, пузатым, пойду…
 

1992

 
Я ходил по грибы, разливал на троих,
Был ударник по выплавке стали,
Водку пил за вождей, я работал на них,
А они из меня кровь сосали!
 
 
Я окурок без фильтра ворочал во рту,
Шуровал в эпицентре завала,
Состоял на виду, на хорошем счету,
Руководство меня уважало.
 
 
А потом, когда танки пошли по Москве,
Я броню им царапал гвоздями,
Воздвигал баррикады, сигналил братве:
«Ну-ка, вы, все сюда, со стволами!»
 
 
Год прошел, и второй, вот сосед между дел
Мне с балкона стакан переправил.
Пьем за жизнь. Это он тогда в танке сидел,
Это он меня на уши ставил.
 
 
Эх, Москва, август месяц, души моей взлет!
А теперь мы с соседом в упадке.
Он по новой поллитру за горло берет, —
«Эй, – кричит мне, – смотри, все в порядке!
 
 
Те же рожи вокруг, тот же самый оскал, —
Урки в штатском, готовые к шмону,
Так зачем же я танк на тебя направлял,
Так зачем ты держал оборону?»
 
 
Вот еще один год отвалился, увял.
Я в больнице лежу, в коридоре.
Хворь на сердце наехала, как самосвал,
Нет надежд, помираю от хвори!
 
 
Нету света в окне, есть скопление туч.
Вот сосед мне, тот самый, моргает, —
Он здоров, он пришел ко мне праздновать пучт,
Он мне кровь перелить предлагает.
 
 
Хмырь в халате кирнул и засунул, смеясь,
Под наркоз меня, как в душегубку,
Группу крови соседа прикинул на глаз
И в меня перелил через трубку.
 
 
Я очнулся к утру. Группа крови не та,
А сосед скалит зубы, как лошадь,
«Все подохли, – кричит, – а тебе ни черта!
А тебя им слабо укокошить!»
 
 
Я лежу. Он кладет мне компресс на хребет,
Пьет портвейн у меня в изголовье.
Он давил меня танком, но он мой сосед,
Мы свои, мы повязаны кровью!
 
 
Он щеку и губищу в усмешке кривит,
Он от винных паров веселится:
«Завтра ты меня танками будешь давить,
А потом со мной кровью делиться!»
 
 
Кто свои, кто чужие в родимом дому,
Мы не знаем, мы пьем, не косея.
Кто я сам – свой? Чужой? Ни хрена не пойму!
Эх, Расея моя, эх, Расея…
 

1992

 
Мир и в правду очень тесен.
Я в асфальтовый каток
Въехал в лоб на «Мерседесе»,
В гипс попал, на койку лег.
 
 
Я, не двигаясь, дурею:
«Эй, заведующий врач,
Ты мне ноги побыстрее
К организму присобачь!»
 
 
Затихает сердце, слышь,
Превращается в угли!
Это смерть, когда лежишь.
Доктор, дай мне костыли!
 
 
Меня терзает персонал,
И я, любого черта злей,
Еще в наркозе осознал,
Чего им надо от людей!
 
 
У медбрата – дым из пасти.
Он кричит мне: «Лапоть, лох,
Это радость, это счастье —
То, что ты еще не сдох!
 
 
Твои ломаные грабли
От гангрены не спасти,
А из капельницы капли
Потребляешь – так плати!
 
 
Капля – доллар. Сам считай,
Сколько денег в день в ходу.
Скинь их на пол невзначай
Под кровать, а я найду!»
 
 
Мне в нос перловку и компот
Со всех сторон силком суют,
«Гони рубли, – кричат, – урод!»
И костылей мне не дают!
 
 
Мне впиваются, как гвозди,
Взгляды грозные в глаза.
Нянька, черная от злости,
Жалом водит, как гюрза:
 
 
«Дай средства́ на опохмелку,
На учебу, на семью,
И я тебе согрею грелку
И микстуру в рот налью!»
 
 
Я все пропил, я пустой,
Но в постели у меня
Под подушкой в час ночной,
Чья-то шарит пятерня!
 
 
У них в ладонях, в пальцах зуд,
Они шипят: «Дыши ровней!»
И, как мешок, меня трясут
И не дают мне костылей!
 
 
Их ближайшая задача —
Простыней меня накрыть,
На задворки захреначить
И на полку положить.
 
 
Там жмуры, как фон бароны,
Отдыхают, там покой.
Я лежу, как гусь вареный,
И кружатся, как вороны,
Чьи-то рожи надо мной!
 
 
Говорят, что пульса нет
И что я – мертвее пня,
Тушат лампу, гасят свет,
Им все ясно про меня!
 
 
Профессор, гад, потупил взор,
Махнул рукой: «Хана, капут!»
И на каталке прямо в морг
Меня из лифта волокут!
 
 
Я плыву, как на пароме,
Перевозчик хмур, суров:
«То, что ты еще не помер,
Чем докажешь, кроме слов?»
 
 
Это дедушка Пахом,
У него бычок во рту,
Он ладонью, как веслом,
Разгребает темноту.
 
 
Он из флакона отхлебнул,
Тряхнул седою головой
И мне налил, и вдаль зевнул,
Ему плевать, что я – живой!
 
 
Я на пол, вбок валюсь, впотьмах,
Я стойку делаю, держусь,
И на руках, и на руках
По коридору уношусь!
 
 
Я бегу, а мне вдогонку
Крик надсадный, словно нож,
Разрывает перепонку:
«Врешь, собака, не уйдешь!»
 
 
Нянька белая, как марля,
В грязь готова лечь костьми:
«Денег дай, и все нормально!
Ну хоть цепь с себя сними!»
 
 
Мчусь за совесть и за страх,
До последней капли сил.
Я умею на руках,
Я в гимнастику ходил!
 
 
«Жить стало явно веселей! —
Мне ветер в уши просвистел, —
Ему не дали костылей,
А он ушел, куда хотел!»
 
 
И хрип, и топот за спиной,
И враг – в засаде, в стороне,
И темнота вокруг – стеной,
И сила есть, и пульс при мне!
 
 
И ни тропы, и ни огня,
К своим шагаю, как в бреду,
И там не спят, там ждут меня,
И я дойду, и я дойду,
И я дойду, и я дойду!
 

1994

 
Мы с супругою Марусей дом задумали построить,
Мы вложили сбереженья, чтобы прибыль наварить.
Нам структуры обещали в десять раз доход утроить,
А потом его по новой в двадцать раз учетверить!
 
 
Год проплелся, как колхозная кобыла.
Вот мы приняли по стопке ровно в пять!
Это утро новой жизни наступило,
Можно выручку с наваром изымать!
 
 
Я постригся и побрился, на рубахе вывел пятна,
Я костюм надел – ей-богу, в первый раз за десять лет,
В банк пришел – к окошку, к стойке: «Братцы, вклад хочу обратно, —
Плюс проценты – дивиденты! Вот мешок мой, вот пакет!»
 
 
А у них на стенках – графики, расчеты,
А на лицах – безмятежность, благодать:
«Отвали, моя черешня, мы банкроты.
Мы не можем ничего тебе отдать!»
 
 
Что ж, облом. Бывает, ладно. У меня в восьми конторах
Деньги крутятся – все выверено, распределено!
Я бегом через дорогу – наводить там страх и шорох.