Костик хотел сказать, что его пугают заявления подобного рода, но в последний момент передумал. Он переставил поднос на пустующую прикроватную тумбочку и, по совету старика, лёг. Смотрел в потолок, оклеенный обоями с розовыми цветочками, и ни о чём не думал.

Сколько прошло времени, он бы не решился сказать. Скрипнула дверь и в комнату вошла женщина с зелёными глазами, под которыми сегодня набухли мешки. Она в первую очередь подошла к очнувшемуся пациенту.

– Привет, – устало улыбнулась.

– Доброе утро, – посмотрел на неё Костик. Вспомнил, что хотел узнать её имя. – А как вас зовут?

– Марина. И можно на «ты».

– Хорошо, – Костя смотрел в её зелёные глаза и не мог оторваться. Даже неловко стало. Он никогда не видел такой красивой радужки. Казалось, она сделана из самого дорогого изумруда.

– Идти сможешь? – Марина приложила прохладную ладонь к его лбу.

– Не знаю, – честно признался Костик. – Судя по тому, что вы меня нашли…

Он замолчал. А действительно ли его нашли или это всё ему приснилось?

– Ладно, давай попробуем, – сказала Марина.

Она помогла ему подняться. На ногах он стоял более-менее уверенно, даже первые три шага сделал сам, затем почувствовал, что колени начали подгибаться. Марина подставила плечо.

– А можно побриться? – Костик посмотрел в её изумрудные глаза. – Мешает очень, – провёл по шее и подбородку.

– Я думаю, что даже нужно, – сказала Марина.

Фёдорыч отложил книжку и наблюдал за первыми шагами очнувшегося пациента. Когда они вышли, снова углубился в чтение.

В коротком коридоре расположились три двери и одно большое окно, от пола до потолка. За ним виднелся ряд аккуратных деревьев и кусочек красивого голубого неба. Марина провела Костика к однопролётной лестнице, спрятавшейся в тёмной нише. Помогла спуститься на первый этаж. Теперь Костик уверился, что находится не в больнице. В просторной гостиной висел огромный плазменный телевизор с панорамным экраном, на полу лежала шкура белого медведя, одна из стен была стеклянной. За домом раскинулся сад с дорожками, выложенными цветным гравием. В одном из белых кресел, рядом с вычищенным камином, сидел мужчина лет сорока в дорогом синем костюме. Его кожа на шее и щеках пообвисла, словно совсем недавно он был тяжелее килограмм на тридцать.

Марина подвела Костика к противоположному креслу и помогла в него опуститься.

– Я пойду, – робко произнесла она, обращаясь к мужчине. – У меня там дела…

– Конечно-конечно, – кивнул тот.

Марина как-то слишком поспешно ушла. Костик тоже не отказался бы скрыться от колючего взгляда, направленного ему в лицо. Несколько минут прошло в абсолютной тишине. Где-то неподалёку застучал молоток.

– Рад приветствовать на этом свете. Меня зовут Пётр Валерьевич Власов, – представился мужчина. – В прошлом я депутат Московской думы, ну а сейчас… директор лагеря выживших. Если можно так выразиться.

– Константин. Назаров, – в свою очередь представился Костя. Хотел подняться и протянуть руку, как полагается у мужчин, но собеседник ни одним движением не намекнул, что желает соблюсти ритуал.

– Хорошо, Константин, – кивнул Власов. – Теперь скажи мне, пожалуйста, что ты знаешь.

– О чём?

– О том, что произошло.

– Ничего. Я даже не понимаю, где нахожусь и почему я здесь.

– Понятно, – разочарованно произнёс Пётр Валерьевич.

Он несколько мгновений молчал и смотрел в пол, словно собирался с мыслями.

– Попытаюсь объяснить, – наконец сказал он. – Пока ты находился в коме, в мире произошло что-то страшное, – Пётр Валерьевич сцепил руки в замок и поиграл большими пальцами, наблюдал, какую реакцию произвели его слова.

Костик остался сидеть с каменным выражением. Перед глазами появилось женское лицо с окровавленной крысой в зубах. После такого зрелища даже сторонник эволюции поверит в теорию божественного начала.

– Мира, каким ты его знаешь, больше не существует. Скорее всего не выжили твои родственники и друзья… Всех кого ты знаешь и…

– Что произошло? – перебил Костя.

Пётр Валерьевич замолчал, затем кисло улыбнулся.

– Не знаю. И никто не знает. Мои предположения, что всему виною вирус, который оглупляет людей, делает их похожими на животных. Города заполнены дикими людьми. От животных они мало отличаются. И по поведению, и по умственному развитию.

Костик смотрел в глаза собеседника и пытался понять, правду ли ему говорят. Если бы он не видел выпрыгнувшего из окна мужчину, не видел девушку с окровавленной крысой в зубах, то непременно бы подумал, что над ним нагло стебутся.

– Как я понимаю, у нас с вами иммунитет? – предположил Костя.

– Я очень на это надеюсь, – сказал Пётр Валерьевич. – Я пока не могу сказать ничего конкретного, но… Пока мы находим адекватных людей лишь после состояния комы. Все, кто был в коме, сохранили разум…

– Странный какой-то вирус, – хмыкнул Костик.

– Согласен, – кивнул Власов. – Вирус странный. Но пока мы располагаем лишь такими фактами. А ещё… Как ты понимаешь, людей осталось крайне мало. Еды, конечно, в Москве много, но ведь её надо ещё достать и привезти. Электричества нет, поэтому скоропортящиеся продукты уже пропали. Плюс защитные сооружения не мешает возвести. Мало ли… – посмотрел в сад. – Нам сейчас очень тяжело, поэтому лишние руки не помешают, – недвусмысленно намекнул он. – Кем работал до всего этого?

– Редактором в издательстве, – сказал Костик.

Пётр Валерьевич скривил такую физиономию, будто ему в рот целиком засунули очищенный лимон. Вероятно надеялся, что Костя какой-нибудь рукастый инженер, как в «Таинственном острове» Верна, например. Да откуда ж такому взяться в стране, где все производства похерили, а дипломы продаются?

– А учился на кого? – не терял надежды бывший депутат Мосгордумы.

– На учителя русского и немецкого языка.

– Немецкого языка… – пробормотал Пётр Валерьевич. Он отвернулся к окну, всмотрелся в гравийную дорожку, словно пытался среди камешков разглядеть золотой слиток. – Восстанавливай силы, – буркнул, наконец, Власов. – А я пока подумаю, куда тебя пристроить.

– Хорошо, – произнёс Костик.

Он ещё некоторое время просидел, чего-то ожидая. Пётр Валерьевич как-то странно на него посмотрел. Затем поднялся и отечески похлопал по плечу.

– Ничего, выкрутимся, – сказал он.

И ушёл. Костя обернулся, посмотрел ему вслед. Разговор утомил. Сейчас казалось вообще удивительным, что сумел спуститься в больнице с третьего этажа, выйти во двор и доплестись к вагончику охранников. Нельзя это объяснить ничем кроме шока.

Из кухни долетал вкусный запах поджаренного хлеба, но Костика от него начало подташнивать. В гостиную вошла Марина. Помогла бывшему редактору подняться.

– А теперь бриться, – сказала она.

Просторная ванная комната располагалась в нише, между спуском в подвал и кухней, где Костик увидел склонившегося над сковородой светловолосого парня с правильными чертами лица. Совмещённый санузел блестел чистотой, пахло лавандой. Костику пришлось подождать в темноте, пока Марина принесла бритвенные принадлежности и зажжённую свечу. Вода из крана текла лишь холодная и тонкой струйкой, но бывшему редактору этого хватало. Он поначалу даже не узнал бледного бородача, пялившегося на него из зеркала. Постепенно волос на лице становилось меньше, оно приобретало привычные очертания, только выглядело настолько худым, будто Костя сбежал из концлагеря.

Наконец он закончил. Холодная вода освежила, но общение и бритьё забрали все силы. Марины нигде не было. Обратно в палату пришлось подниматься самому. Путь до лестницы Костя преодолел без опоры. А вот втащить собственное тело на семь ступеней оказалось героическим подвигом. По маленькому коридору к заветной двери пришлось пробираться по стеночке.

Костя повернул ручку и вошёл. Фёдорыч спал, из его горла при каждом вдохе вырывался протяжный хрип. Учебник истории в раскрытом состоянии лежал на коленях. Двое соседей по несчастью по-прежнему находились без сознания.

Он лёг на постель и закрыл глаза. Где-то в глубине сознания теплился уголёк надежды, что произошедшее попросту бред, который вот-вот пройдёт. Он проснётся в своей постели, выпьет кофе и поедет на работу…

* * *

Фёдорыч разбудил Костика ближе к вечеру.

– Вставай, тетеря, – потрепал за плечо. – Кушать подано, садитесь жрать.

Поднос он поставил на тумбочку. Костя несколько мгновений моргал, пытаясь сообразить, где находится. Затем медленно сел. В тарелке тот же суп. Фёдорыч занял место в кресле и взялся за книгу.

– Это всё правда? – посмотрел на него Костик. – То, что вирус… люди одичали.

Старик несколько мгновений смотрел на него. Затем усмехнулся.

– Я очухался в «склифе». В скорой, – сказал он. – Меня даже не успели в палату довезти. Понятия не имею, что произошло и когда оно началось… Но я поначалу думал, что сошёл с ума. Да что там… скоро сам всё увидишь. Вот съездишь в город с Бандитом и всё узнаешь. Увидишь и пощупаешь, как говорится, своими глазами и руками.

– С Бандитом? – Костя потянулся к подносу с супом, но на полпути замер.

– Да это спецназовец. В Дагестане на мине подорвался. Ему руку и оторвало. Его тут все Бандитом зовут, – старик помолчал и как-то злобно добавил. – В карты, шельмец, хорошо играет…

Костя установил поднос на колени. Суп хорошо проскользнул внутрь. В этот раз порция чуть больше, и доесть всю получилось с трудом.

– Какой сейчас день-то? – спросил Костик, бросив ложку в пустую тарелку.

– А тебе какая разница?! – Фёдорыч опустил книжку и посмотрел на подопечного, как на умалишённого. – Что среда, что воскресение, всё одно. Если ты конечно не верующий… Но даже если и верующий, то батюшку тебе придётся искать…

– Месяц какой? – перебил Костя. – Сколько я в отключке-то валялся?

– А-а-а! – протянул Фёдорыч. – Месяц нынче июнь. Число то ли двадцатое, то ли двадцать первое. А ты когда отключился-то?

– Вроде как шестнадцатого мая, – Костик вернул поднос на тумбочку. – По крайней мере, это последний день, который я помню.

– Прям как наш Пётр Валерьевич, – сказал старик. – Он в аварию из-за какого-то урода попал.

– А когда всё произошло? – Костик лёг на койку. Неудержимо начало клонить в сон. Это состояние даже стало раздражать. Понятно, что организму нужны силы и он таким образом восстанавливается, но хочется же и пободрствовать.

– Никто точно не знает, – Фёдорыч поднял книжку. – Приблизительно между двадцатым и двадцать вторым мая. Меня двадцатого в подвале шандарахнуло трубой, а двадцать второго я выполз из скорой. Как-то так…

* * *

Со следующего дня начались тренировки. Так называл их Костик. Марина же называла их лечебной физкультурой.

В первый раз, когда Костик вышел на улицу, то чуть не задохнулся от природных ароматов, шибанувших в нос. Даже закашлялся.

– Ничего, ничего, – Марина держала его под руку. – Это твои лёгкие с непривычки после загрязнённого воздуха.

– Хорошо, – Костик посмотрел в её красивые, изумрудного цвета, глаза. Хотел сказать, какие они восхитительные, да застеснялся. Чтобы как-то отвлечься, обернулся на дом, откуда вышли. Трёхэтажный особняк с бутафорскими башенками по периметру, был отделан голубым мрамором. Большие окна гармонично смотрелись на фасаде. На каждом углу и в каждую сторону висело несколько камер, на крыше виднелся край спутниковой тарелки и дымоходная труба.

– Пойдём, – потянула Марина засмотревшегося на дом пациента. – Брошенной недвижимости теперь хоть отбавляй.

Вместе они ходили по гравийным дорожкам сада. Территория оказалась довольно внушительная. Костик раньше и не догадывался, что такое количество земли может принадлежать одному человеку.

Выходили, как правило, перед обедом. Делали большой круг между двумя искусственными озерцами. Переходили по изысканному мостику через искусственный ручей. Чудь вдали виднелся небольшой водопадик, возле которого, на одной ноге, стоял розовый фламинго. Не сразу Костик понял, что эта птица всего лишь статуя.

После отдыхали на резной деревянной лавочке, которой и король не постеснялся бы заменить трон, шли вдоль длинной живой изгороди, постриженной в виде животных, но за прошедшее время слегка заросшей. Садовник сделал из кустов настоящий зоопарк. Был здесь прайд львов, жирафы, обнявшиеся шеями, пума играла с отпрыском, из водоёма выходил большой бегемот, в засаде сидел гепард, возле тропинки в стойке застыли суслики, сова пыталась схватить мышь, крокодил подкрадывался к антилопе, буйвол смотрел под ноги. Много животных было в той живой изгороди, большинство Костик даже не мог узнать. Каждый раз, когда там проходили, он поражался мастерству садовника. Однажды поинтересовался у Марины, кому мог принадлежать такой дом? Ведь тут садовник явно зарабатывал больше, чем большинство региональных бизнесменов мелкого и среднего пошиба.

– Пётр Валерьевич как-то обмолвился, что здесь дочь чья-то жила. Чиновника какого-то.

– Оно и видно, – буркнул Костя.

За аллеей с живой изгородью начинались узкие дорожки, проходившие сквозь море различных цветов. Запах в этой части парка стоял умопомрачительный, Марина каждый раз закатывала глаза и на несколько минут словно выпадала из жизни. Даже Костя, всегда относившийся к цветам с мужским равнодушием, при входе в этот райский уголок Серебряного Бора всегда несколько раз вдыхал глубоко-глубоко. За время отсутствия людей цветочная лужайка, конечно, потеряла красоту. Появились сорняки, а в одном месте даже вырос большущий куст конопли.

Узкие дорожки в море цветов заканчивались возле ещё одной живой изгороди, на этот раз высокой и пышной, чтобы скрывать громадный забор из белого кирпича.

С самого начала у Костика не заладилось общение с Мариной. Он по-прежнему не мог оторвать взгляда от её глаз, отчего чувствовал себя неуютно. Видимо из-за этого и не мог с ней толково поговорить. Стоило им начать беседу, как он, непроизвольно, хоть раз, но смотрел ей в глаза. И тут же зависал, как компьютер при перегреве процессора.

Перед ужином прогулка повторялась, но была короче. Возле пруда разворачивались и шли обратно. В подвале трёхэтажного дома находился полноценный спортзал с кучей тренажёров, беговой дорожкой, столом для пинг-понга и душевой кабиной.

Не изнуряющие занятия физкультурой и хорошее питание быстро поставили Костю на ноги. За это время он успел познакомиться со всеми жителями лагеря выживших, как люди называли дачу дочери чиновника.

Главным и непререкаемым авторитетом стал Пётр Валерьевич. Он один из первых, кто вышел из комы. Причём на операционном столе, но хирургическое вмешательство, видимо, успели закончить до часа Х. После он встретился с Фёдорычем и Бандитом.

Бандита родители назвали Володей. Родом он из Соминска, служил в Ростовском спецназе. В Дагестан, на борьбу с бандой, их отправили два месяца назад. Машина, в которой ехал Володя, подорвалась на фугасе. Он рассказывал, что помнил вспышку, грохот, будто небеса обрушились на землю. Затем почувствовал, как его дёрнуло за руку. А потом наступила всепоглощающая тьма. Володя, рассказывая эту историю Костику, обмолвился, что долго-долго находился в темноте. Пытался бежать, кричать, найти выход или, хотя бы, стены. Со смущением признался, что даже плакал от безысходности, но никак не мог покинуть тьму. А в какой-то момент осознал, что лежит на больничной койке. Тогда наступил ещё один шок. Он увидел, что его культю нюхала обнажённая женщина средних лет с растрёпанной шевелюрой. Володя признался, что даже не понял, чем больше оказался шокирован: видом женщины или культёй вместо собственной руки. А Бандитом его нарекли уже в лагере, когда прознали о таланте всех обыгрывать в карты. Фёдорыч даже предупредил, чтобы не вздумал с ним садиться за карточный стол, мол, этот однорукий бандит и дьявола обыграет.

Фёдорыча, кстати, звали Фёдоровым Фёдором Фёдоровичем. Это у них семейная традиция такая, называть сыновей Федями. Если требовалось, то делали двойное имя. Как похвастался старик, ещё Александр I предложил какому-то из его прапрапредков ввести такую традицию. С тех пор и звались все мальчики их семьи Фёдоровыми Фёдорами Фёдоровичами. Если при царях их род был хоть чуточку знаменит, пусть и в своей губернии, то после прихода большевиков такая известность чуть не вышла боком всем Фёдоровым Фёдорам Фёдоровичам. Большинство из рода, кстати, или перестреляли, или сгноили по лагерям. Избежал этой участи лишь дед Фёдорыча – он затесался в продотряд под командованием Роланда Фрейслера, а после окончания гражданской ушёл в РККА. К тридцать шестому году он уже занимал какой-то пост в НКВД… А его внук, Фёдорыч, работал сантехником в аварийке мосводоканала. Единственным его жизненным достижением стало то, что его шандарахнуло трубой по голове в очередном подвале, благодаря чему и пережил одичание людей. Потомков Фёдорыч, кстати, не оставил, но его это особо и не волновало. Его, как понял Костик, вообще ничего не волновало – он всю жизнь прожил сегодняшним днём.

Марина до часа X работала проктологом. Она так никому и не призналась, отчего впала в кому, а напрямую с ней Костик говорил мало. Всё, что получилось узнать – Пётр Валерьевич вместе с Бандитом нашли её на пороге клинической больницы номер восемьдесят шесть. В лагере выживших поговаривали, что перед днём X её сын разбился в аварии. Она его похоронила, наглоталась таблеток и впала в кому. А когда вышла, то остались единицы нормальных и адекватных людей. Правда это или нет, Костик не знал, а спрашивать неудобно. Марина вообще мало с кем общалась. В основном по необходимости. Остальное время она проводила, запершись в своей комнате.

Еду на всех готовил Ромул. Так его прозвал Бандит за точёный античный профиль. Парня, ровесника Костика, звали Ромой, но по имени, его никто не называл. Так всегда бывает с настоящими прозвищами. Если прицепится, то фиг потом отдерёшь, даже смерть не сможет. Готовить Ромул не просто любил – а обожал. Для него было совершенно не трудно приготовить каждому отдельное блюдо. Главное, чтобы продукты имелись. До дня X он работал старшим менеджером в салоне сотовой связи. Конечно, что-то и когда-то кашеварил. Пельмени или яичницу. После комы же не мог себя заставить выйти из кухни. Даже спал там, на самодельном тюфяке, между столами. В лагере выживших на него, поначалу, смотрели как на чудака, или милого уродца, но потом появились более интересные персонажи…

К тому моменту, как Костик стал полноправным членом лагеря, в нём насчитывалось уже восемь человек. Вместе с самим Костиком.

Ануш Агазаровна, сорокадевятилетняя полноватая армянка, приехала из Кисловодска. У неё обнаружили рак мозга и требовалось лечение в столице. Как и полагается в России, анестезиологу дали на лапу, но тот всё равно сделал что-то не так и после операции Ануш впала в кому. Как завершилась операция неизвестно, но Марина сказала, что вряд ли удачно. Ануш беспрестанно жаловалась на мигрени, головокружение и с завидной регулярностью падала в обморок. Бандит даже как-то пошутил, что по Ануш можно часы настраивать. За эту шутку он, конечно, схлопотал презрительные взгляды, но сказал, в сущности, правду. Ануш падала в обморок точно в десять сорок три утра и без двух минут девять по вечеру. Пётр Валерьевич долго думал, каким делом её занять, в итоге назначил мастером чистоты. С таким назначением Ануш, конечно, оказалась не согласна, но другой работы для неё пока не нашлось.