2

Эскар чувствовал себя все хуже и хуже. Старость и болезни медленно, но верно отнимали у него последние силы. И он понимал, что стоит на пороге смерти.

Эскар поерзал на голубой листве, рассыпанной в гнезде. Он давно не выходил из гнезда, потому что не мог. Но иногда его посещали старейшины. И сегодня они обещали прийти. Что скажут? Ничего нового. Как им будет плохо без него, когда он уйдет в иной мир. Да, это Эскар уже слышал. Неоднократно. А раньше говорил с ними он – пророк, которого слушали, затаив дыхание. И не ошибался, верно предсказывая наступление непогоды. Но теперь слишком стар, пальцы не слушаются, мысли спутались, он едва дышит. И почти ушел…

Наконец за переплетением ветвей гнезда показались тени. Эскар понял, что это были старейшины стай. И крикнул:

– Входите!

Они вошли, неловко переступая.

Первым подошел Макарон – черный вран с серым клювом. Незлобивый по характеру и с участливым взглядом, он был старейшиной стаи сероклювов.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Макарон, поводив в стороны клювом, как будто сокрушаясь о том, что Эскар уходит…

– Как обычно, не спрашивайте, – ответил Эскар и взглянул на второго врана, который подошел следом за Макароном.

Это был Нго-Цинья-Кар – старейшина стаи красноклювов – красно-черный ворон с алым клювом. Он представлял собой яркий образчик потомка земного ворона с небольшой примесью Homo sapiens, которая внешне никак не выражалась. Однако она, видимо, имела внутреннюю природу.

– Как же мы останемся без ваших предсказаний, без вашего дара! – в сердцах прокаркал Нго-Цинья и так же, как и Макарон, повертел в стороны клювом.

– Нет, не называйте его моим даром! Потому что он мне не принадлежит. Должен быть преемник, который унаследует его. Вы должны понимать, что дар передается, – говорил Эскар. – Его дарует только Бог и только самому достойному птенцу. Но я не вижу его. Видимо, уже после моей смерти! – Эскар понурил голову.

Он высунул из правого крыла два пальца и взял ими плошку воды. Глотнув, отставил плошку и втянул пальцы внутрь оперения. Тысячи лет назад уже было отмершие, подвергшиеся сильной редукции, пальцы птиц вдруг стали удлиняться и приобретать прежние черты. Пальцы все еще были малы и не годились для работы, связанной, к примеру, с перетаскиванием тяжестей, но для того, чтобы держать плошку или какую-нибудь мелкую вещицу, они подходили в самый раз. При этом первый палец так и остался редуцированным и не вылупился. Только второй и третий развились, чтобы позволить вранам манипулировать вещами.

– Но как же так, учитель! – запротестовал Макарон и поежился.

Его оперение было почти полностью черным с редкими серыми вкраплениями. В точности таким же, как у каждого сероклюва из его стаи, самой многочисленной в Голубом лесу, ведущей родословную от земного грача и серой вороны. За тысячи лет эти родственные виды перемешались друг с другом и возник нынешний вид врановых. Впрочем, возник он не вчера, и был далеко не новым.

Макарон продолжал:

– А вдруг он не появится, мы не видим вашего преемника! Скажите, когда его ждать и, самое главное, где искать?!

Эскар тяжело вздохнул и прокаркал:

– Не знаю, всему свое время. Значит, пока время не пришло.

– Да, но говорят, когда вы стали пророком, вы были уже до этого известны по всему нашему лесу и даже за его пределами!

Эскар гулко засмеялся. Впрочем, его смех оборвался и Эскар поморщился от боли в горле.

– Так бывает. Но раз на раз не приходится, – ответил он.

Старейшины переглянулись. Нго-Цинья нервно заклацал клювом. В отличие от Макарона он был хитрым и вспыльчивым враном. Часто его глаза игриво блестели, и он предлагал нестандартные идеи.

– А давайте проведем конкурс и выявим лучшего! – предложил Нго-Цинья.

– Чего? – покосился на него Эскар.

– Предложим всем проявить свои способности и самый лучший – победитель – получит награду: он станет новым пророком.

– Да уж, действительно конкурс, – недовольно прокаркал Эскар.

Нго-Цинья опять заклацал клювом. Макарон тоже не выдержал и стал ходить внутри гнезда взад и вперед.

– Так что нам делать? Мы же не можем чего-то ждать! – сказал он.

– Трудно ждать, – сказал уставшим голосом Эскар и снова понурил голову.

Макарон остановился перед ним.

– Учитель, – сказал он, – мы всегда называли вас учителем и были вашими последователями. Я знаю, вы не хотите слушать, что мы вас ценим и любим. Что мы хотим поддержать вас в эти последние дни. Но теперь мы думаем – мы вынуждены думать – о наших жителях, о птицах и птенцах, словом, обо всех нас. У нас тревога. Мы плохо спим. Мы плохо едим. И, глядя на вас, волнуемся. Скажите, что нам делать?

Эскар привстал с листьев, на которых сидел, и приблизился к Макарону вплотную. Он положил крыло на крыло старейшины и прокаркал:

– Ладно, проводите ваш конкурс. Ничего другого я не знаю. Ступайте!

– Учитель, спасибо вам, – подошел к нему Нго-Цинья. – Давайте я вас обниму!

Эскар был не прочь. Он закрыл глаза, и они положили друг другу крыло на крыло.

Потом старейшины улетели, а Эскар опять устроился на листве, размышляя, сколько дней, а может быть, часов отпущено ему до смерти в этом бренном мире.

3

Кармалина относилась к белым вранам, впрочем, ее глаза и пальцы, а также ноги выглядели черными, как смоль. У Веткары была похожая история: ее желтые перья резко контрастировали с карими глазами и сероватыми ногами.

Подруги прилетели в гнездо Кармалины и уселись за карты.

В просторном и уютном гнезде под ногами шелестел толстый настил из голубой листвы, стены из перекрученных между собой веток пропускали через щели легкий ветерок. Укрывала их крыша, сложенная из глины и камней.

Ловко манипулируя четырьмя пальцами, Кармалина выполнила расклад.

– Ну что там, есть что-нибудь интересное? – спросила Веткара, глядя на карты.

Кармалина ответила не сразу. Она вытянула палец и показала на самую первую карту в раскладе, на которой была изображена небесная птица в облаках.

– Ты видишь карту – это Богиня. Она несет много смыслов: это и высшее духовное начало, и в то же время физическое семя, семя плодородия. В Богине соединяются воедино и мягкость, и великая сила. Карта выпала в прямом положении, а значит, говорит о существенных переменах в твоей жизни.

– Какого рода эти перемены? – удивилась Веткара.

Она потопталась, почувствовав внезапное напряжение.

– Ты видишь рядом лежащую карту, – показала на карту сбоку от Богини Кармалина. Снова помедлив, она продолжала: – Это Талисман в перевернутом виде. Положительная карта из младших арканов. Может говорить о материальном достатке, о большой удаче, о процветании. Всегда говорит о чем-то конкретном.

– Но о чем именно? – спросила Веткара.

Напряжение внутри становилось сильнее.

Кармалина показала на третью карту в раскладе. На ней была изображена светящаяся планета на ночном небе, а чуть ниже, на земле, на нее смотрели моллюск и каплевик, рядом с которыми находилось выступающее из болота дерево.

– Ты видишь еще одну карту. Это Месяц в прямом положении. Моллюск говорит о негативных птицах, окружающих тебя, а каплевик – о позитивных. Дерево символизирует тебя саму, и ты вскоре покинешь болото по своей или не по своей воле.

– Что это значит? О каком болоте идет речь?

– Болото образное. Оно означает зону комфорта, которую вскоре ты покинешь. И покинешь вынужденно, потому что вскоре почувствуешь недомогание.

– Недомогание?! – почти вскрикнула Веткара.

– Не пугайся. Недомогание будет временным, и оно связано с беременностью.

– Что ты хочешь сказать?

– Только то, что ты беременна.

От неожиданности у Веткары открылся клюв.

Кармалина ждала, когда ее подруга придет в себя. Она еще раз оценила весь расклад. Да, ошибки быть не могло: сочетание карт говорило о том, что ее подруга зачала птенца, и именно карта Месяц указывала на то, что она не знает о беременности.

– Это очень неожиданно, – откликнулась наконец Веткара и потопталась на месте.

– Я понимаю, но я уверена в раскладе.

– Ну если так, то я рада. Да, очень рада! – воскликнула Веткара, улыбнувшись. – Мы с Бобокаром мечтаем завести потомство. И неужели скоро?!

– Скоро, – подтвердила Кармалина. – Роды пройдут нормально. Проблем я не вижу.

4

Враны не так просто стали жителями планеты Карандаш. Их далекие предки, сосуществуя с приматами, проходили через так называемое бутылочное горлышко на Земле. Но эта история была кратковременной. Они быстро восстановили популяцию, после чего стали меняться и в плане способностей, и во внешнем виде.

Претерпели изменения и во́роны, и воро́ны, и грачи – все виды врановых за редкими исключениями. Разменяв несколько тысячелетий, врановые подняли интеллект и способности до действительно приличного уровня. С интеллектом и крыльями уже сам бог велел им подняться в космос и заселить другую планету.

Вообще-то в потомках ворон, а конкретно у красноклювов имелась и часть крови приматов, но незначительная: меньше трех процентов. Приматы и вороны в прошлом равнялись по уровню интеллекта, но сближения во внешнем виде не произошло.

Пожалуй, привет вымершему виду могли передать только развившиеся на крыльях врановых пальцы, почти как у приматов. В остальном внешний вид менялся у врановых внутривидово. Например, размеры птиц от головы до кончика хвоста в зависимости от вида составляли от двенадцати до двадцати вершков. Кроме черных и серых, появились красные и желтые птицы, были и смешанные варианты, но, как правило, враны из одной стаи предпочитали не смешиваться с вранами других стай.

Другие различия: клювы уменьшились, а конечности, напротив, стали толще; когти незначительно уменьшились; форма и размер глаз увеличились из-за необходимости ориентирования в условиях с недостатком света, но цвет глаз приобрел большое разнообразие – появились желтые, зеленые, розовые, оранжевые глаза.

Но самые необычные и нестандартные среди вранов – красные глаза. Таких птиц побаивались. Впрочем, они рождались крайне редко. И во всем Голубом лесу вряд ли можно было найти хотя бы пару красноглазых птиц. Не альбиносов, чьи глаза только казались красными, а именно красноглазых.

Тогда как приматы самоуничтожились, враны оказались живучи, как тараканы. Тараканы тоже выжили, но остались такими же маленькими и не претендующими на что-то великое насекомыми. Пусть и исчезнув, приматы все же оказали значительное цивилизационное влияние на вранов в эпоху Безвременья, которая продолжалась приблизительно сто тысяч лет. К ее концу приматы уже окончательно вымерли. А враны, напротив, поумнели во много раз и всячески укрепились. Продолжительность жизни выросла за счет изменений во внутреннем метаболизме. Теперь враны стали медлительными. Жили по пятьдесят лет и продлевали возраст с помощью хитрости.

Враны, как и тысячелетия назад, были поразительно целеустремлены, приспособлены к тяжелым условиям и очень разумны. И не случайно они заняли место приматов. Так произошло, потому что вороны изначально были склонны к запоминанию сложных последовательностей действий, к логическим умозаключениям и абстрактному мышлению. Все это позволило им создать уникальную формацию.

Принимая во внимание, что земных приматов погубил неодухотворенный технический прогресс, врановые все больше ориентировались на внутренний, а не на внешний мир. На невидимую идею, а не на материю. У них всегда процветала идея, магия, мистика. Каждый вран ходил к своему карологу или к толкователю сновидений.

Имена у вранов все имели частицу «кар», и не только имена, а все слова в их диалектах, которые отличались сложностью и богатством интонаций. Одно слово в зависимости от интонации имело от пяти до десяти значений. Говорили враны на планете Карандаш на множестве диалектов; словарный запас среднего уровня составлял до десяти тысяч слов, но в повседневной речи использовались три тысячи.

Однако не все птицы говорили «кар». Самая последняя разновидность – стая серебритов – уже не каркала и называла птенцов именами, не привязанными к популярной частице. Где-то неподалеку от гнезда толкователей сновидений находилось жилище Горгенатопа и Силинессы – пары серебритов, у которых давно выросли дети, гнездившиеся отдельно.

Горгенатоп, старейшина стаи серебритов, пошел в свою комнату, где его никто не отвлекал. Комната была отделена стенами из ветвей хитиновых деревьев. Устроившись на голубой листве в удобном положении, Горгенатоп сосредоточился. Он включил миниатюрный проигрыватель, выполненный в виде ветки, и тот заиграл красивую мелодию. Выбранная музыка была медленной и спокойной.

Горгенатоп представлял себе понравившуюся картину природы. В его воображении она изображала и разнообразную растительность, и водоем, и небо. Он расслабился и созерцал. Так он спал – осознанно, контролируя сон от начала до конца. Музыка его не отвлекала – она создавала просто приятную атмосферу. Когда-то давно, когда он еще был молодым, ему в голову приходили посторонние мысли и чувства, долго учился он от них избавляться. Уже давно его это не беспокоило. Существовали только он и природа!

Постепенно он концентрировался на изображении, но не напрягался, был расслаблен и отрешен, понимая, что без концентрации внимания его разум не сможет войти в нужное для сновидения состояние.

Теперь он представил, как выглядела природа до момента, который он только что вообразил. Он путешествовал в прошлый момент, понимая, что прошлое и настоящее – это всего лишь условности. Ему было нетрудно сделать это, созерцая внутреннюю картину с закрытыми глазами.

В его сновидении происходило то же, что и обычно: шелестела листва в кронах деревьев, каркали птицы, ветер гнал облака. Он чувствовал живое дыхание природы и только наблюдал за ней. Он был не создателем этого прекрасного пейзажа, только наблюдателем, не вмешивающимся, созерцающим.

Наконец картина стала трансформироваться. Появились другие птицы – много разных птиц. Появились животные на поверхности земли – огромное разнообразие видов. Появилась богатая растительность, непохожая на ту, что была на планете Карандаш. А на небе сияло одно-единственное солнце. Вот так так! Это точно не Карандаш!

А потом появились приматы. Да-да, это были именно они! Ходили по желтому песку, каждый по своим делам. И один из приматов в странной одежде и с растрепанными волосами цвета черного крыла сидел в отдалении от всех и смотрел на каменную стелу перед собой. Потом встал и облокотился об нее.

Горгенатоп угадал на ней то ли знаки, то ли символы – смутные, затуманенные, они накладывались друг на друга, и он не смог прочитать их. Но в памяти запечатлелись подобные письмена – это был какой-то древний язык, которым пользовались приматы. Что там написано? Горгенатоп созерцал стелу с верхнего края до нижнего – двадцать или тридцать строк, которые виделись как в тумане.

Неожиданно примат отнял руки от стелы и посмотрел прямо на Горгенатопа.