Любые совпадения с реально существующими людьми или организациями являются случайными и не должны рассматриваться как преднамеренные.

Воскрес я и сейчас же к людям в гости.

Я уж и руки для объятий распростер:

Но гвозди! до сих пор мешают гвозди

Обнять любимых братьев и сестер.

Неизвестный поэт конца второго тысячелетия от рождества Христова

Глава 1

1

Я проснулся и одним открытым глазом увидел свою домохозяйку. Этой женщине я задолжал квартплату за два месяца, а значит, ее появление не сулило ничего хорошего. Я выдавил из себя сиплое:

– Здрас-сть.

Никакой реакции. Поджав губы, домохозяйка молча ждала чего-то. Наверное, чтобы я потрудился открыть и второй глаз. Пришлось подчиниться. И вот я обнаружил в комнате присутствие еще одного персонажа: незнакомого мужчины в до боли знакомой форме участкового милиционера.

– Чем обязан? – поинтересовался я с фальшивым любопытством, когда принял вертикальное положение и натянул штаны.

– Он еще спрашивает! – Это была единственная членораздельная фраза, вырвавшаяся из уст домохозяйки, а потом тирада перешла в пронзительный визг, смысл которого был понятен без слов: она хотела денег.

Мое удрученное молчание было не менее красноречивым: платить мне было нечем.

Сообразив, что диалога у нас не получится, участковый счел своим долгом вмешаться в события.

– Так, так, гражданин Бодров Игорь Михайлович, одна тысяча девятьсот шестьдесят шестого года рождения. Нарушаем, значит?

Хилая милицейская папочка перекочевала под мышку, а в освободившихся руках гость тискал мой паспорт, которым успел завладеть, пока я мирно спал.

– Три месяца не платит, обнаглел вконец! – плаксиво пожаловалась домохозяйка.

– Два! – обиделся я на поклеп.

– Два месяца и две с половиной недели, я специально сосчитала!

– Нарушаем! – убежденно подытожил участковый.

Спорить с ними было бесполезно. Они явно давно спелись: надтреснутый милицейский баритон и визгливое хозяйкино меццо-сопрано. Затянув свою обличительную песнь разом, они вроде как перебивали друг друга, но все равно звучали слаженно, как оперные солисты, ведущие каждый свою арию. И, как водится в опере, отдельные слова воспринимались с трудом, но общий текст либретто был доходчив. Я был законченным мерзавцем, наглым проходимцем, обманувшим достойную женщину, давшую мне приют. Но пришел час расплаты. Именно так участковый и выразился: «час расплаты». Видать, не только оперативные сводки вперемешку с циркулярами читал, но и беллетристикой в свободное время баловался, может быть, даже сам тайком пописывал.

Домохозяйка опять заголосила. Если пропустить все междометия, оскорбления и угрозы, то мне предлагалось немедленно выметаться вон и не возвращаться за вещами без требуемой суммы. В такт своим завываниям домохозяйка позванивала связкой моих ключей, конфискованных навеки. Оказывается, какой-то хмырь вручил ей задаток и желал вселиться на мое место немедленно. И хмырь этот характеризовался как оч-чень порядочный молодой человек, не чета мне, разгильдяю и голодранцу.

– Я заберу только самое необходимое, – примирительно сказал я, взывая к здравому смыслу участкового. – Документы, сменное белье.

Он не дал мне закончить, а продолжил перечень с явным знанием дела:

– Продукты питания, кроме требующих тепловой обработки, постельные и туалетные принадлежности, посуда, футляры для очков и мыла, зеркало, бритва механическая или электрическая. Там еще много чего, в приложении номер три.

– Приложении к чему? – осведомился я, уже догадываясь о происхождении списка, составленного суконным канцелярским языком.

– К правилам внутреннего распорядка ИВС. – Участковый принял такой торжественный вид, словно только что процитировал мне Библию. А закончил вполне прозаически: – Если будете продолжать препираться, то трое суток я вам обеспечу. Минимум.

– На каком основании? – мне очень хотелось, чтобы голос мой звучал уверенно и внушительно.

– Основания найдутся, гражданин Бодров. – Он потряс моим паспортом. – Нарушение режима прописки, раз. Бытовое пьянство, два. – Милицейский палец обличающе ткнул в одинокую бутылку из-под водки на подоконнике. – А также оскорбление должностного лица при исполнении обязанностей. Служебных обязанностей, между прочим. Вот таким образом, Бодров, таким вот макаром.

Лицо у него и впрямь было должностное, дальше некуда. Проще говоря, гнусная харя, испытывающая миг торжества над человеком, оказавшимся в безвыходном положении. Домохозяйка тоже сияла, хотя подозревала, что за своим небогатым скарбом и паспортом я могу никогда не вернуться, – об этом свидетельствовала трагическая морщинка, которую ей не удалось окончательно согнать со лба.

Я высказал им все, что о них думал. Употребил при этом массу самых нелестных эпитетов. Мысленно, конечно. Проигравший, покидающий поле боя с угрозами и проклятиями, жалок и смешон вдвойне.

Я просто оделся, гордо прошествовал к двери и хлопнул ею настолько громко, насколько это было возможно при наличии войлочной прокладки.

И оказался разом отсеченным от прежнего монотонного, но зато беззаботного существования.

2

Очутившись на зимней улице без вещей, документов и даже без права на жилплощадь, я сразу почувствовал себя полноценным бомжем.

Шагали мимо по скрипучему снежку прохожие, спешили в разные стороны машины, вороны настороженно хохлились на голых деревьях. И никому не было дела до моей беды, никто не собирался протягивать мне руку помощи. Я был предоставлен сам себе, неприкаянный и растерянный. Похоже, у меня отныне осталось одно-единственное пристанище – место работы. Туда-то я направился.

Я являлся региональным менеджером столичной фирмы «Айс», торгующей оборудованием для магазинов, баров и ресторанов. Трудился не сказать чтобы в поте лица, но и получал не густо – 3 500 рублей в месяц. Едва хватало, чтобы одному сводить концы с концами. О моей личной жизни сказать в общем-то нечего. Она была именно такая, какую способен построить малообеспеченный тридцатилетний холостяк с никому не нужным высшим образованием.

Выставочный центр холодильного и торгового оборудования, которым я заведовал, оставался моим последним оплотом. Я трудился там на пару со своим помощником Серегой, молодым коммуникабельным парнем с улыбкой и свежим анекдотцем наготове. Торговали мы тем, что бог пошлет и чем наградит Москва. В наш стандартный ассортимент входили всевозможные морозильные шкафы, лари, витрины, стеллажи и так далее, вплоть до ярких пластиковых муляжей всяких вкусностей, вызывавших одним своим аппетитным видом стойкий слюноотделительный рефлекс. Кроме этой фальшивой мелочевки, все в нашем центре было настоящим и дорогим.

Обычно выставка пополнялась раз в месяц, и сегодня был как раз такой день: с утреца мне и Сереге предстояла разгрузка очередной фуры. Наймем пару мужиков в подмогу, да и сами до седьмого пота покорячимся с тяжеленными экспонатами, чтобы сэкономить сотню-другую на карманные расходы.

Бодро выдыхая морозный пар вперемешку с сигаретным дымом, я свернул к своему центру и издали заметил заснеженный грузовой фургон с изображением белого айсберга на темно-синем борту. Рядом, будто пингвины на льдине, перетаптывались мужские фигурки, среди которых я узнал Серегу. Я даже обрадовался, что скучать сегодня не придется. Может, правду говорят, что работа позволяет отвлечься от невеселых мыслей?

Так и случилось. Я работал как вол, лишь изредка отвлекаясь на пустяки: то кому-нибудь пальцы придавит, то лопнет витринное стекло, то просто наемные мужики потребуют немедленного перекура и передышки проспиртованным организмам. А когда большая часть оборудования была выгружена и занесена внутрь выставочного центра, я даже позволил себе откликнуться на звонок телефона, который до сих пор упорно игнорировал.

– Слушаю.

– Добрый день. Сейчас с вами будет говорить Черняков, – сообщила мне «айсовская» секретарша таким приподнято-торжественным тоном, словно собиралась соединить меня минимум с президентом.

– Игорь? – долетел до меня приглушенный барственный голос.

– Я, Леонид Александрович. Добрый день.

Он, как обычно, приветствие проигнорировал. Как-никак мой шеф – не самый главный, но зато самый непосредственный. Черняков Леонид Александрович являлся коммерческим директором фирмы. Ему я докладывал об успехах на торговой ниве, сдавал отчеты и черный нал, с ним же пытался решать возникающие проблемы, в которые он никогда не желал вникать. Обычно Черняков общался со мной через губу, но сегодня снизошел до нескольких теплых ноток:

– Как дела, Игорь?

– Нормально. Разгружаемся.

– Не забудь все принять по накладной. И командировки водителям подпиши. А то вы в своем Курганске вечно все путаете.

Я поморщился: за год работы в «Айсе» у меня не случилось ни одного серьезного прокола, но столичное руководство вечно подозревало меня в провинциальной тупости. Впрочем, спорить с Черняковым было бессмысленно. Там, в Первопрестольной, он вряд ли считался такой уж великой шишкой, но для регионального менеджера коммерческий директор – бог и царь. Хотя за минувший год мы с Серегой отгрузили клиентам оборудования примерно на триста штук баксов, наш центр числился среди отстающих, и Москва полагала, что имеет полное право смотреть на Курганск свысока. Что Черняков с удовольствием и демонстрировал мне, сирому и убогому.

– Как с продажами? – Тон коммерческого директора остановился на нейтральной отметке: ноль градусов по Цельсию. – Есть какие-нибудь сдвиги?

– Есть, – уверенно соврал я. Если номер не пройдет, мне от этого хуже не будет, а если сдвиги действительно произойдут, то именными часами «Ролекс» меня награждать не станут. – Конечно, есть, – повторил я с истовой убежденностью политика, которого спросили, имеет ли он реальную программу по выводу России из экономического кризиса.

– На словах у тебя всегда все гладко. – Черняков недоверчиво хмыкнул. – Активнее надо быть, родной мой. Вечно приходится за тебя работу выполнять.

Я представил себе напыщенного Чернякова при двухсотдолларовом галстуке, принимающего из кузова на свою хилую грудь морозильный ларь «Фрамек» весом в 150 килограммов, и саркастически ухмыльнулся. А он тем временем продолжал:

– Вот, между прочим, я вам клиента нашел на «Текну».

Это такой прозрачный холодильный шкаф с вращающимися полочками внутри, самый наш ходовой товар. Он бы и без помощи коммерческого директора не залежался, поэтому я не спешил рассыпаться в благодарностях, просто констатировал:

– Мы как раз только что разгрузили «Текны», обе.

– Я имею в виду золотистую, – уточнил Черняков. – Сегодня ближе к концу дня за ней явится некий Геворкян. Он позвонил мне и сделал заказ. Я дал ему хорошую скидку, так что примешь у него 1300 у.е., запомнил? Если потребует накладную – выпиши. Задача ясна?

– Ясна, Леонид Александрович.

Чего уж тут непонятного? Нужно всего лишь получить чужие доллары и отдать чужой товар. А у самого голова болит, где бы деньжатами разжиться, чтобы не остаться без имущества и крыши над головой. У Чернякова просить бесполезно: зарплату за предыдущий месяц мы с Серегой уже получили и благополучно профукали. Теперь еще несколько недель куковать, положив зубы на полку. Зубастая кукушка, надо же! Вообразив себе такую абстрактную нелепицу, я неожиданно так разозлился, что бросил трубку и больше ее не снимал, несмотря на отчаянные телефонные трели. Мне и без московских указов забот хватало.