Когда копыта четверки лошадей, запряженных в его карету, застучали по брусчатке, Соломон раздвинул шторки на окне. Вскоре перед ним замелькали знакомые пейзажи прижатых друг к другу фахверковых фасадов Юденгассе. Возле дома номер 148 карета остановилась. Соломон с трудом опустил затекшие ноги на брусчатку. Пять суток тряски в сидячем положении давали о себе знать.

Соломон приказал кучеру отогнать экипаж в соседний переулок, где уже стояли четыре кареты. Ну что ж, тем лучше. Все братья в сборе. Не придется никого ждать. Он потянул за ручку знакомой двери родительского дома. Дверь подалась. Видимо, мама еще не избавилась от привычки не запирать эту дверь в дневные часы с тех пор, когда на первом этаже располагалась контора банка «Майер Ротшильд и сыновья». Соломон вошел в дом и на пороге его радостно приветствовали мама и братья. Он обнял всех по очереди, и дружная компания уселась за длинный стол.

После нехитрого обеда и разговора на общие темы мать отправилась в свою комнату, а братья принялись обсуждать дела, собственно, ради чего они здесь и собрались. Естественно, все ждали рассказа Соломона, ведь окончание Венского конгресса было самым значимым событием в мире после разгрома Наполеона.

– Да, у меня есть новости и все хорошие, – начал свой рассказ Соломон. – Во-первых, курфюрст представил меня всем главным участникам конгресса, даже царю Александру. И это благодаря тебе, Амшель. Ведь ты настоял, чтобы мы расплатились полностью со стариком Вильгельмом.

– Ну отец всегда говорил, что вести дела нужно честно и это рано или поздно обернется прибылью, – заскромничал Амшель.

– Во-вторых, во Франции и у ее союзников разместятся оккупационные войска. И содержать их обязана принимающая сторона. Понимаете? Им всем нужны будут деньги, а где они их возьмут? Надо сделать так, чтобы они кредитовались у нас.

– Да? И как ты это сделаешь? – с заметной ноткой ехидства поинтересовался Натан.

– Все просто. Нужно уже сейчас разослать письма с кредитным предложением. Причем, с минимальной доходностью в два или три процента, не больше.

– И сколько ты собираешься выручить от этих сделок в сумме?

– Думаю два-три миллиона франков.

– За год?

– За три. Столько продлится оккупация если не произойдут непредвиденные события.

– Миллион в год? Негусто. Это все новости?

– Нет, – с легкой обидой в голосе продолжил Соломон, – главная новость (это еще не принято официально, но почти достоверно) на Францию будет наложена контрибуция больше 500 миллионов франков.

– Это прекрасная новость! – воскликнул Яков, – мы сможем за небольшую комиссию участвовать в переводах этих денег. Я, со своей стороны, постараюсь повлиять на короля и французского министра финансов.

– Это все ерунда, – охладил их пыл Натан, – сколько лет Франция будет выплачивать контрибуцию? Десять или больше! Пусть даже десять. И пусть все деньги пройдут через нас. Сколько мы получим? 10 миллионов франков. За десять лет. По миллиону в год! Это слезы, а не деньги.

– Почему же слезы…? – попытался возразить Соломон.

– Да потому, что я за один день заработал 10 миллионов франков, играя на бирже, – перебил его Натан.

– Ничего бы ты не заработал, если бы я не предсказал тебе итог битвы при Ватерлоо, – вступил в разговор Яков.

– Так я об этом и хочу сказать! Нам нужна сеть агентов по всему миру и самая быстрая почта. Вы только представьте, какие преимущества дает важная информация, которую мы будем узнавать хотя бы на один день раньше конкурентов!

– И как это можно превратить в деньги? – с сомнением спросил Амшель

– Да очень просто! Смотрите, например, ты Яков узнаешь, что Франция собирается напасть на Англию. Что будет с английскими бумагами в Париже? Они обвалятся. Ты, Яков, скупаешь их по мусорной цене и отправляешь мне. В Лондоне все еще не сном ни духом про войну. Я потихоньку начинаю продавать бумаги по старой цене. Когда они через пару дней обвалятся и в Лондоне, у нас их уже не будет.

– Хорошая идея, – заговорил Яков, – я только не понимаю, чем ей может помешать то, что предложил Соломон?

– Время. Новостями нужно заниматься постоянно, а не отвлекаться на всякую ерунду.

– А я считаю, предложение Соломона дает надежный доход без малейшего риска. А твой проект, Натан, слишком рискован. Я не говорю, что не надо им заниматься. Надо. Но пусть проект Соломона останется. Это будет нашей страховкой, – произнес Яков и заслужил благодарный взгляд Соломона.

***

Александр во второй раз ехал в Париж. Ничто даже близко не напоминало ему то восторженное настроение, с каким он вступал в столицу Франции чуть больше года назад. Он нес тогда французам мир. Ему казалось, что для нации, непрерывно воюющей уже двадцать два года – это самое важное. Причем, он добился от стран-победительниц условий, при которых французам за долгожданный мир не пришлось бы платить. Им оставили все довоенные территории, с них не взяли репараций, их вновь приняли в семью европейских народов, как равноправных партнеров.

А они? Талейран подписал тайный тройственный договор с Австрией и Англией против России. Тайным этот договор пробыл недолго. Сбежавший с Эльбы Наполеон отправил Александру оригинал с подписями Талейрана, Каслри и Меттерниха. Да и сам Наполеон не лучше. Он ведь знал, что именно Александр уговорил союзников дать ему во владение остров Эльбу, а не отправлять его узником на остров Святой Елены. Талейран, так тот вообще предлагал отрубить голову своему императору.

И в благодарность они все превратили благородство и великодушие русского царя к проигравшей стороне в обыкновенную глупость. Да, он чувствует себя глупцом. Но еще большим глупцом он выглядит сейчас, когда вновь вынужден защищать французов. Горячие головы на Венском конгрессе, а именно фельдмаршал Блюхер и лорд Веллингтон, предлагали исключить Францию из списка европейских государств, а ее территорию поделить между заинтересованными странами. Этого допустить Александр не мог. С исчезновением Франции с карты Европы устранялся естественный противовес Англии, да и Австрии тоже. Европа лишалась большинства взаимных претензий, накопленных за многовековую историю. Европа могла объединиться, а объединенная Европа висела бы вечным домокловым мечем над Россией.

Александр, чтобы остудить страсти, предложил перенести обсуждение участи Франции из Вены в Париж. Конечно, теперь французам придется заплатить за свое вероломство. Но Францию, как государство, он должен отстоять во что бы это не стало.

На этот раз встречать русского государя вышел сам король Людовик XVIII со своей свитой.

– Как же я рад вашему возвращению, ваше величество, – расплывшись в улыбке на всю ширину своих щек и непрерывно кланяясь, произнес Людовик.

– И я рад видеть, брат мой, что частые переезды из столицы и обратно пагубным образом не отразились на вашем здоровье, – намекая на бегство короля из Парижа во время возвращения Наполеона, ответил царь.

– Позвольте вам предложить для вас и вашей свиты Елисейский дворец?

– При одном условии…

Людовик почувствовал тяжесть во всем теле от одной мысли, что этот русский царь может выставить невыполнимое условие, но вслух сказал:

– Все, что угодно, брат мой.

– Я сам выберу себе повара, – это был тонкий намек на предательство Франции.

– О! Конечно, конечно, ваше величество, – не поняв намека, обрадовался король. – Мсье Талейран проводит вас, а вечером жду вас на ужин. Мне очень нужно с вами поговорить до начала официальных переговоров.

– Я бы хотел, чтобы меня проводил мсье Коленкур, где он, кстати?

– Он почему-то не явился сегодня на службу, но за ним уже послали. Он догонит вас в вашей резиденции, ваше величество, а пока мсье Талейран…

– Я не хочу ничего слышать об этом человеке, а уж тем более видеть его.

– Ну, хорошо, тогда я сам провожу вас,

– Не трудитесь, ваше величество, отправьте одного из своих адъютантов.

Как только кавалькада Александра скрылась из вида, король набросился на Талейрана:

– Объяснитесь, герцог, что это было? Почему русский царь еще недавно называл вас лучшим другом, шагу не мог без вас ступить, а теперь видеть вас не хочет?

– Не могу даже предположить, сир. Думаю, чей-то навет навлек на меня гнев русского императора, – опустив глаза, ответил Талейран.

– В таком случае, вам немедленно нужно ехать к императору и постараться объясниться.

– Это не лучшая идея, сир. Мне, действительно, лучше не показываться ему на глаза. Поэтому я прошу принять мою отставку.

– А кто будет отстаивать наши интересы на переговорах? Нет, я не могу принять вашу отставку.

– Думаю вам стоит назначить министром иностранных дел герцога де Ришелье, сир.

– Почему его?

– Он жил в России, даже построил там какой-то город, Одесса, кажется. Кроме того, он лично знаком с Александром.

– А вы уверены, что он справится?

– Лучшего кандидата вам не найти, сир.

– Хорошо, тогда отдохните пару месяцев, а потом мы решим, что с вами делать.

Талейран поклонился королю и направился к своей карете. Лакей распахнул перед ним дверцу и откинул ступеньку. Бывший министр уже поставил на ступеньку ногу, когда услышал оклик короля:

– Постойте, герцог! Вернитесь!

Талейран послушно подошел к королю.

– Да, сир? – смиренно произнес он.

– Скажите, вы действительно уверены, что только русские смогут защитить нашу государственность?

– Абсолютно уверен, сир.

– Хорошо, ступайте.

***

Арман маркиз де Коленкур, герцог Виченцы не был в фаворе у новой власти. Приближенные короля, да и сам король считали его бонапартистом. Что интересно, в окружении Наполеона Коленкура всегда считали аристократом и монархистом. Сам же он считал, что всегда служил интересам Франции: и когда радовался приходу к власти Бонапарта, и когда предостерегал императора Наполеона от похода на Россию, и когда ушел в оппозицию вернувшимся Бурбонам.

Коленкур к своим сорока двум годам успел пожить и при монархии, и при республике. От республики в его памяти остался только страх – страх попасть в тюрьму или на гильотину в любой день. Абсолютная монархия тоже восторгов не вызывала, потому что благополучие государства ставилось в зависимость от качеств государя. Хорошо, если стране повезет, как России с царем Александром. Но ведь обычно бывает не так. Обычно бывает, как у Франции с Людовиком Шестнадцатым или с нынешним королем.

Самой лучшей формой правления маркиз считал конституционную монархию, когда власть государя ограничена законами и другими органами. Вот если бы французский Парламент мог запретить Наполеону вторжение в Россию, Франция до сих пор занимала бы половину Европы и была процветающей страной.

Маркиз мог рассуждать и спорить сам с собой на тему власти беспрестанно. Он так и поступал бы, если бы не приходилось отвлекаться на текущие дела. Вот и сейчас от раздумий его отвлек лакей, доложивший о прибытии посланца короля.

Ничего хорошего Коленкур от короля не ждал и был приятно удивлен, когда посыльный объявил «высочайшую волю»: немедленно отправиться в Елисейский дворец в качестве сопровождающего генерала для русского императора. Такое приказание короля Коленкур согласился исполнить с радостью. Он быстро собрался и отправился в Елисейский дворец.

– Как мне вас недоставало, мсье де Коленкур! – обрадовался его появлению царь.

– И я бесконечно рад видеть вас в добром здравии, ваше величество, – поклонился Коленкур. – Король назначил меня сопровождать вас, и я с удовольствием исполню это назначение.

– Прекрасно! Тогда вечером жду вас. Мы вместе отправимся на ужин к королю, а пока не могли бы вы мне помочь? Нескольким офицерам моего сопровождения не нашлось места во дворце, и я буду вам признателен, если вы сможете разместить их на постой неподалеку.

– Я с радостью приму их в своем доме, ваше величество.

Коленкур со всей ответственностью отнесся к просьбе русского императора. Он решил устроить все так, чтобы его подопечные получили незабываемые впечатления от Парижа и французов. Он составил список мест, обязательных для посещения. В этом списке были музеи, театры, увеселительные заведения и откровенно злачные места.

Офицеры в свободное от службы время (а Александр не сильно загружал их дежурными обязанностями) ринулись во все тяжкие. Все, кроме одного, девятнадцатилетнего прапорщика Никиты Муравьева.

Этот юноша поначалу не отставал от своих товарищей, но скоро ему наскучило подобное времяпрепровождение. Он предпочитал проводить вечера в обществе хозяина дома за беседой с бокалом вина. Постепенно беседы скатились к одной теме – теме государственного устройства. Несовершенство российского государства для Никиты было очевидно, а вот подойдет ли французский опыт для России, он стремился для себя понять.

Видя столь нехарактерные для юного возраста потребности, Коленкур постарался их удовлетворить. Он приглашал в дом интересных собеседников. Среди них был и старейший сенатор Франции Жозеф Сийес. Многие во Франции считали его серым кардиналом революции, человеком, приведшим к власти Наполеона, создателем современного масонства. Его Коленкур решил пригласить, когда речь зашла о революции, как способе смены государственного устройства. Маркиз так анонсировал его визит:

– Ни один человек в мире не расскажет вам о революции правдивей, чем Сийес, мсье Муравьев. По правде говоря, все эти дантоны, робеспьеры, баррасы были лишь пешками в его игре. Интересно вам было бы с ним побеседовать?

– О, это было бы превосходно, ваша светлость, но захочет ли такой человек говорить со мной?

– Об этом не беспокойтесь. Я уже говорил ему о вас, и он сам выразил желание побеседовать с вами.

На следующий день прапорщику Муравьеву выпало дежурить в Елисейском дворце. Он механически исполнял свои обязанности, занятый мыслями о встрече с необыкновенным человеком. Едва закончив службу, Никита поспешил в особняк Коленкура. Прошли еще два часа томительного ожидания пока, наконец, не раздался звон колокольчика у входной двери.

В дом вошел подтянутый мужчина, на вид ровесник Коленкура, с резкими чертами лица, прямым взглядом карих глаз и копной вьющихся русых с рыжеватым отливом волос на голове.

Хозяин дома представил ему своего гостя, и Сийес, протянув руку Никите, спросил:

– Зачем вы, юноша, тратите свою молодость на скучные разговоры со стариками? Перед вами открыты все прелести Парижа. Когда еще вам представится возможность их познать…

– Меня более интересуют познания другого рода, мсье Сийес, – ничуть не смущаясь, ответил Муравьев.

– Какого рода, например?

– Как сделать жизнь людей лучше, как устроить более справедливое общество, нежели теперь.

– О, юноша… вряд ли на Земле есть эксперт по этим вопросам.

– А мне кажется беседа пойдет лучше за легким ужином и бокалом вина, – жестом пригласил собеседников в столовую Коленкур.

Никто от такого предложения не отказался, и все трое переместились за стол. Дождавшись, когда слуги подали блюда и наполнили бокалы, Сийес продолжил разговор:

– На чем мы остановились?

– Что на Земле нет экспертов по справедливому устройству общества, – подсказал Муравьев.

– Да, но о попытке построить справедливое общество во Франции я могу рассказать.

– Прошу, расскажите, мсье Сийес! – воскликнул юноша.

– Прежде всего нужно усвоить простую истину: никогда и нигде в мире власть не стремилась создать справедливое общество для всех. Для приближенных к власти высших сословий – да, для остальных – нет. Поэтому единственной действенной мерой по устранению несправедливости является революция. Это понятно?

– Да, да прошу вас продолжайте!

– Для революции нужны четыре условия. Первое, без чего революция обречена на провал – это идея, способная завладеть умами людских масс. Всех тех, кто будет впоследствии на баррикадах защищать свои идеалы. Свобода, равенство и братство – вот та идея, за которую простые французы шли на смерть. Второе, нужен передовой отряд революции, те, кто должен повсеместно нести идею революции в массы, агитировать народ идти на баррикады, воплощать в жизнь план революции. В Франции эту роль исполнили масонские ложи.

– Масонские ложи? Никогда о них не слышал.

– Потому и не слышали, что это тайные организации. Хотя в России их множество. Кстати, кем вам приходится Александр Муравьев?

– Дальний родственник.

– Но вы с ним знакомы?

– Да, мы учились в одном университете. Правда, когда я туда поступил, он уже заканчивал обучение.

– Я сам посвящал его в очередную степень мастера. По-вашему, по армейскому это что-то вроде бригадного генерала. Я могу дать рекомендательное письмо к нему, и он вам поможет в вопросе тайных организаций. Хотите?

– Конечно!

– Тогда я продолжу. Третье, нужен мозг революции, орган, который составляет и при необходимости корректирует планы. И последнее. Все, что я перечислил выше не имеет никакого смысла до тех пор, пока существующая власть не потеряла способности управлять армией, полицией и жандармским корпусом.

– Простите, но разве у короля в 1789 году не осталось верных ему войск?

– В том и дело, что почти не осталось! Король прозевал момент, когда Генеральные штаты превратились в Учредительное собрание и одним из первых декретов взяли на себя вопросы войны и мира. С этим декретом наши Комитеты, преобразованные из масонских лож, прошли по частям королевской армии и переподчинили их себе. Верными королю остались несколько частей да несколько сотен офицеров, не пожелавших нарушить присягу королю.

– В таком случае, в России никогда не будет революции. Армия любит императора.