В кабинете было сизо от дыма. В годы, когда вся Америка мужественно боролась с курением, сотрудники полицейского управления Мидл-сити продолжали упорствовать в пагубных привычках, самым возмутительным образом игнорируя очередную кампанию по оздоровлению нации. В гораздо большей степени их волновал рост контрабанды табачной продукции из стран Центральной Америки. Впрочем, и здесь была своя светлая сторона: благодаря перехваченным грузам, они никогда не испытывали недостатка в сигаретах, сигарах и трубочном табаке самых уважаемых фирм.
Но одно дело – перехватить по случаю пару пачек сигарет, и совсем другое – воспользоваться табельным оружием без крайней на то необходимости и убить при этом человека. Первое – не повод для служебного разбирательства: на такую мелочь вполне можно закрыть глаза. Второе – достаточное основание для выяснения причин, побудивших применить огнестрельное оружие; при неблагоприятном исходе за это можно получить не только уведомление об увольнении, но и срок, причем весьма внушительный.
Джек МакГроув закурил сигару. Это была уже вторая за то время, как он находился в кабинете начальника оперативного отдела, где в узком кругу коллег разбирался проступок (пока это квалифицировалось так) младшего инспектора Пола Гира.
– Итак, господа, – хмуро произнес, откидываясь на спинку кресла, Ник Чамми, – мы опросили очевидцев, однако ясности по-прежнему нет. Полагаю, пора послушать, что нам скажет виновник происшедшего.
– Может, сделаем перерыв? – предложил кто-то плохо различимый за дымовой завесой.
– Нет! – отрезал Чамми. – Не будем тянуть.
МакГроув затянулся, кашлянул и спросил:
– Думаешь, мы сможем поставить точку уже сегодня? Сомневаюсь, Никки, ох, сомневаюсь.
Инспектор был единственным из собравшихся, кому дозволялось называть начальника по имени, причем в уменьшительной форме. Они познакомились еще в Полицейской академии, потом работали в одном участке, одно время даже были напарниками, сохранив с той поры самые дружеские отношения. К чести Чамми, выбившегося в руководители, он не задирал нос и не отказывался от старых приятелей в пользу новых, более соответствующих его высокому служебному положению.
Начальник отдела помахал рукой с зажатой в пальцах сигаретой.
– Ты всегда сгущаешь краски, Джек. Ему угрожали, он стрелял. А что убил… Это издержки профессии.
МакГроув приподнял брови и положил на стол фотографии, которые рассматривал. На них был в разных ракурсах и в разном приближении запечатлен Стив Браун. Кожаная куртка, один зуб золотой, другой выбит, серьга в ухе, развороченный пулей висок, спутанные, залитые кровью волосы, приплюснутый нос, остекленевшие глаза навыкате… Зрелище не для слабонервных.
– Позовите Гира, – распорядился Чамми.
Когда младший инспектор появился на пороге, всех поразила неестественная бледность его лица, вроде бы свидетельствовавшая о том, что он тяжело переживает случившееся. Но когда он заговорил, ничуть не смущаясь необычной для себя ролью подследственного, стало ясно, что он нисколько не раскаивается в содеянном. Более того, создавалось впечатление, что, если бы ситуация повторилась, младший инспектор, ни секунды не колеблясь, снова пустит пулю в голову торговца наркотиками.
– Да, я не питал к Стиву Брауну нежных чувств, – говорил Гир спокойным голосом убежденного в своей правоте человека. – Я вообще не испытываю таковых к негодяям, наживающимся на торговле проклятым зельем. И тут мне равно отвратительны все – мужчины, женщины, белые, пуэрториканцы… Я не расист, и то, что Стив Браун был негром, не имеет никакого значения.
– Мы знаем о несчастье, постигшем вашу семью, – сказал Чамми, вкручивая сигарету в дно пепельницы и тут же доставая новую.
Гир побледнел еще больше, хотя, казалось, это было невозможно.
– Мой сын попал в сети этого человека. За два месяца из нормального мальчика он превратился в законченного наркомана. Сейчас он лечится в специальной клинике. Врачи обнадеживают, хотя и говорят, что некоторые участки мозга претерпели необратимые изменения.
Сухо сообщив это, младший инспектор сделал паузу, словно ожидая, что кто-то из собравшихся потребует подробностей. Все молчали и он продолжил:
– Мы знали, кто промышляет у их школы – Стив Браун с подручными из старшеклассников, но подловить с поличным его не удалось, а веских доказательств у нас не было. Короче, Браун вышел сухим из воды.
– Закон плох, но он закон! – веско произнес начальник отдела. – Расскажите, как получилось, что вы стреляли в Брауна и застрелили его.
– Два дня назад я встретил его около бара «Розовый лепесток». Он был в подпитии, сыпал непристойностями и приставал к женщинам. Я хотел его задержать, но он разразился руганью, выхватил нож и пошел на меня. Я достал пистолет, предупредил, что буду стрелять. Браун не остановился. Тогда я выстрелил: сначала в воздух, а потом в него.
– Вы оборонялись… – пробормотал Чамми, точно подсказывал младшему инспектору, какой линии защиты ему надлежит держаться.
– Я оборонялся, – неуверенно повторил Гир.
– Что скажешь, Джек? – спросил чуть позже начальник отдела, когда они остались вдвоем.
МакГроув пожал плечами.
– Он хотел убить и убил. Но лично я не против посмотреть на кое-что сквозь пальцы. Если закон плох, что нам мешает подправить его?
Ник Чамми посмотрел на приятеля с благодарностью. Они вновь были партнерами.
О каких фактах говорит инспектор?
– А теперь еще раз, но уже спокойно, с толком, с расстановкой.
Джереми Дикинсон, один из самых модных и дорогих адвокатов Мидл-сити, затравленно взглянул на МакГроува.
– Я постараюсь, – прошептал он и стал рассказывать.
История, в общем-то, была короткая. Юриста пытались застрелить. Утром, выходя из офиса, Дикинсон увидел, как тонированные стекла «кадиллака», припаркованного у тротуара, стали опускаться, и над срезом одного из них появилось дуло автомата. Прогремела очередь. Дикинсон остался жив лишь потому, что, упав, оказался закрытым тележкой зеленщика. «Кадиллак» был уже далеко, а адвокат все не решался поднять голову, усыпанную яблоками и свеклой, сметенными с прилавка пулями убийцы…
– Это все? – спросил старший инспектор.
– Все, – выдавил Дикинсон.
Джеку МакГроуву было совершенно ясно: адвокат не договаривает. Уж больно странно тот себя вел: мялся, ерзал, отводил глаза…
– Может быть, припомните еще что-нибудь? Для следствия важна любая мелочь.
– Все произошло так быстро, – виновато пробормотал адвокат. – Я толком и сообразить ничего не успел, как оказался погребенным под овощами и фруктами.
Нет, подумал МакГроув, вряд ли нервозность Дикинсона вызвана тем, что он утаивает какую-то деталь происшедшего. Более вероятно, что у него на языке вертятся две-три фамилии недоброжелателей, которые были бы рады прочитать в газетах извещение о его кончине.
– Кто мог желать вашей смерти? – напрямую спросил инспектор.
– Я… я не знаю. У меня нет врагов.
– Чтобы у известного адвоката не было как минимум завистников? Не верю!
После продолжительного молчания, видимо, взвесив все «за» и «против», Джереми Дикинсон с явной неохотой проговорил:
– Есть один человек. Только… Мне бы не хотелось, чтобы ему стало известно, что это я указал на него.
– Вы забываете о тайне следствия. Итак, кто это?
– Рамон Гонсалес, владелец плантаций сахарного тростника и шестнадцати заводов по его переработке. Вы, наверное, слышали о нем.
– Кто же о нем не слышал? Личность известная. Законченный негодяй. Использует труд мексиканцев: тайно перевозит их через границу, платит гроши, держит в страхе…
– Все это так, – уныло согласился Дикинсон. – Дело в том, инспектор, что Гонсалес попросил меня найти для него пару лазеек в налоговом законодательстве, разумеется, не бесплатно. Я нашел. Но закон не нарушал! Я просто воспользовался его несовершенством, а это ненаказуемо.
– И что Гонсалес?
– Ему понравилось. Но он всегда торопится! Поторопился и на этот раз, потому разработанный мною план не сработал.
– Сколько он потерял?
– Девять миллионов плюс занесение в «черный список» налоговой полиции. Гонсалес был в ярости и сказал, что люди умирали за тысячекратно меньший нанесенный ему ущерб. Как по-вашему, это угроза?
– Если это дело рук Гонсалеса, – сказал инспектор. – Я удивляюсь, что вы еще живы. В этом он обычно ошибок не допускает.
Адвокат поежился, словно ему стало холодно.
– Что же мне теперь делать? Куда бежать?
– От судьбы не убежишь, – рассудительно заметил МакГроув. – Старайтесь поменьше бывать на людях. Посидите дома и, кстати, подумайте, стоит ли в будущем связываться с нечистыми на руку дельцами даже за астрономические гонорары.
Когда вконец растерявшийся и перепуганный Дикинсон ушел, инспектор вызвал к себе сержанта Сноупса.
– У нас есть кто-нибудь в окружении Рамона Гонсалеса?
– Есть один типчик, давно подкидывает нам информацию.
– Связаться с ним можешь?
– Хоть сейчас.
– Мне нужно знать, не давал ли Гонсалес кому-нибудь задание пришить Джереми Дикинсона.
– Будет сделано, – бодро сказал Сноупс и покинул кабинет Джека МакГроува, чтобы уже через два часа предъявить инспектору Разиню Майка, три дня назад вышедшего на свободу после очередной отсидки. Это на него указал осведомитель.
– Переквалифицировался? – с осуждением спросил МакГроув, знавший Разиню как не самого удачливого карманника.
– А что случилось? – запетушился Разиня.
– В киллеры подался?
– Да я чист, как стеклышко!
– Ты обвиняешься в покушении на Джереми Дикинсона. Знаешь такого?
– В первый раз слышу!
– Где ты был сегодня с десяти утра и до полудня?
– В баре «Орхидея». Вам любой скажет, что я оттуда и шага не сделал. Вот оно как, – в голосе Разини появились плаксивые нотки, – раз оступился, так теперь на всю жизнь клеймо.
– Не раз и не два, – поправил инспектор. – Похоже, сейчас ты влип по-крупному.
– Докажите! – взвизгнул Разиня. – И вообще, я требую адвоката!
– У тебя есть, к кому обратиться?
– Он не такая шишка, как Дикинсон, но от тюряги спасет, тем более что я действительно чист. Ни пятнышка!
– И на солнце есть пятна! – веско сказал МакГроув. – А сидеть тебе придется. Причем долго! За это покушение тебе отвесят сполна.
На чем базируется уверенность инспектора?
Две недели отпуска чета МакГроувов решила провести в Акапулько, о чем они пожалели, лишь только сошли с трапа самолета. Мексика встретила их ужасной жарой. Пот тут же превратил воротник рубашки в петлю, грозящую удушить инспектора. Он выругался сквозь зубы и покосился на супругу. Та терпеть не могла, когда муж позволял себе бранное словцо и всегда выговаривала ему за это. Сейчас, похоже, обойдется без нотаций: жена либо не расслышала, либо поняла, что в данном случае без того, чтобы помянуть черта, действительно не обойтись.
К счастью, им предстояло жить не в самом Акапулько, а в маленьком городке Маренго шестьюдесятью милями южнее. Оставив супругу в кафе у выезда из аэропорта, МакГроув отправился на поиски машины. Взять напрокат автомобиль оказалось совсем нетрудно. Потрепанный «мустанг» его вполне устроил. Мотор закашлял, завелся, но потом заработал ровно, без сбоев. Инспектор расплатился с улыбчивым служащим, пожелавшим ему счастливой дороги, и выехал со стоянки. Усадив в машину жену, МакГроув поднял стекла, включил кондиционер и они отправились в путь.
Покружив по дорожным развязкам, инспектор свернул на пустынное шоссе, идущее берегом океана, и вдавил в пол педаль газа. Кондиционер охладил воздух в салоне до вполне приемлемого уровня, что тут же улучшило настроение.
Супруга стала крутить ручку настройки радиоприемника в поисках волны, на которой бы вещали по-английски, однако слышалась только испанская речь. После минуты-другой сосредоточенного блуждания по эфиру из динамика наконец-то посыпались знакомые слова.
– Преступники скрылись на фургончике фирмы «Кока-кола», – жизнерадостным голосом сообщил диктор.
– Ну, это уж слишком! – воскликнула миссис МакГроув, – И здесь то же самое. – Она щелкнула тумблером и голос диктора смолк.
– Верни! – коротко бросил инспектор.
– Джек, ты же обещал!
– Я от своих слов не отказываюсь. Просто интересно.
– А говорил, будем просто отдыхать, загорать, купаться…
– Пить пиво и сухое мартини, – добавил супруг. – А вечерами танцевать.
После минутного колебания жена с видом мученицы включила радио.
– Не прошло и часа после ограбления банка…
МакГроув внимательно выслушал сообщение, не забывая при этом внимательно следить за петляющей дорогой. Когда передача местных новостей уступила место музыкальной программе, он сказал благодушно:
– Если хочешь, можешь выключить.
– А вот теперь пусть работает!
В следующее мгновение ее бросило вперед, потому что муж резко нажал на тормоза.
– Так-так, – пробормотал он, разглядывая лежащий в кювете красный фургон с белой вязью слов по борту.
– Не выходи, – взмолилась дражайшая половина. – Ты же в отпуске.
Инспектор быстро посмотрел на нее и выбрался из машины. Сбил соломенную шляпу на лоб, чтобы поля прикрывали глаза, и подошел к опрокинувшемуся автомобилю. Из пустой кабины на него дохнуло прохладой. Кондиционер продолжал работать. Обмотав руку носовым платком, он открыл заднюю дверь. В кузове тоже было пусто.
– Надо сообщить в полицию, – сказал МакГроув, трогая «мустанг» с места.
– Они уже наверняка в курсе.
– Возможно. И все-таки!
– Поступай как знаешь.
– Тут не такое уж напряженное движение, – словно оправдываясь, произнес МакГроув. – Сколько проехали, а встретили только пару машин. И ни одного пешехода.
– Вон один, – показала супруга.
Молодой парень, сидящий на камне у обочины, встал и поднял руку. МакГроув затормозил. Парень бросил на заднее сиденье прозрачный пластиковый пакет, забрался сам и рассыпался в благодарностях, сказав, что – вот же люди! – час просидел, никто не остановился.
Музыка, льющаяся из динамиков, вдруг смолкла, и диктор вновь стал вещать об ограблении банка.
О проекте
О подписке