Дело было у Босфора

Экипаж «Дерзкого» томился в ожидании: не зря говорят, что ждать и догонять – хуже нет. Предпоходная суета закончилась, корабль развёл пары, а сигнала к выходу в море всё не было. Командир эсминца капитан 2-го ранга Молас ходил нервный, рявкнул на подвернувшего некстати Казанцева – почему, мол, кранцы по левому борту висят на разной высоте? Хотя на самом деле все они висели чётко на уровне привального бруса…

В четверть одиннадцатого к борту «Дерзкого» подвалил катер, и на палубу поднялся командир дивизиона капитан 1-го ранга князь Трубецкой. В предстоящем походе он должен был держать брейд-вымпел на «Дерзком». Чрезмерная нервозность командира стала понятна: кому нравится присутствие на ходовом мостике начальства, да ещё столь грозного?!

Командующий дивизионом эсминцев князь Трубецкой был личностью поистине легендарной. Богатырского телосложения, с неизменной золотой трубкой, торчащей из дремучей чёрной бороды, он отдавал команды громоподобным голосом, ревевшим, словно иерихонская труба. Наши моряки его и звали Трубой. А турки – Шайтан-капитаном. Тоже справедливо: по темпераменту он вполне мог посоперничать с шайтаном. Голова князя была прострелена на дуэли, водки он мог выпить не меньше литра за присест, страх ему был неведом. Виртуозно матерился, слыл покорителем женских сердец и любителем шумных застолий… Словом, былинный герой, Илья Муромец ХХ века!

Подчинённые Трубецкого откровенно побаивались. Не являлся исключением и Эммануил Сальвадорович Молас, хотя сам он был отнюдь не робкого десятка. В чине лейтенанта нынешний командир «Дерзкого» участвовал в Русско-японской войне; будучи артиллерийским офицером крейсера «Россия», он отличился в неравном бою с эскадрой Камимуры. Молас имел ряд высоких наград, в том числе был кавалером ордена Святого Георгия 4-й степени. Но несмотря на свои заслуги и авторитет, он всё равно робел перед вспыльчивым и громогласным князем…

Наконец прозвучала долгожданная команда:

– Флаг перенести, гюйс спустить! Обе машины вперёд самый малый!

Палуба слегка завибрировала, и эсминец начал медленно подтягиваться к выходу из Северной бухты. Миновали Константиновскую батарею, на которой огромными буквами и без знаков препинания были написаны слова национального гимна: «БОЖЕ ЦАРЯ ХРАНИ».

Все четыре эсминца 1-го дивизиона, следуя друг другу в кильватер, обогнули Херсонесский маяк и взяли курс на Новороссийск. За мысом Айя видимость ухудшилась, время от времени корабли шли сквозь полосы дождя. Вахтенные внимательно наблюдали за горизонтом: появление противника считалось вполне вероятным. По агентурным данным, в Константинополь несколько дней назад прибыли английские подводные лодки, поэтому не исключалась и встреча и с ними.

В полдень Казанцев сдал вахту и отправился отдыхать в свою каюту. На эсминце по штату было десять офицеров, но офицерских кают – только девять: восемь одноместных и одна двухместная. Казанцеву, как самому молодому, досталась, конечно же, последняя. Он занимал её на пару с корабельным ревизором Николаем Капарышко, и располагалась она точно над погребом боезапаса кормового плутонга 102-мм орудий. Никакой брони на эсминце не было, и попадание одного, даже самого малокалиберного снаряда, могло привести к детонации унитарного боекомплекта. «Зато мучиться не будешь, – обнадёжил Казанцев своего соплавателя. – В доли секунды распадёмся на атомы!» Чёрный юмор всегда облегчал морякам жизнь, хотя в данном случае это была скорее пустая бравада: вряд ли можно предположить, что во время боя офицеры окажутся в своих каютах.

Щирый хохол Капарышко по прозвищу Мыка – фигура необычайно колоритная. Истинный эпикуреец, он был не по годам грузен, нахален и смешлив, а недостаток растительности на его затылке компенсировался висячими малоросскими усами, делавшими Мыку похожим на старого моржа. Безродный по происхождению (сын не то дьячка, не то сельского лекаря), Капарышко закончил мореходное училище в Одессе, три года проплавал на судах РОПиТа, а затем по собственной инициативе перевёлся в военный флот и получил чин прапорщика по адмиралтейству. Жулик он был отменный. За недолгое время службы на «Дерзком» ревизор ухитрился списать тридцать три тельняшки, десять пар брюк, шесть бушлатов (буршлатов, как тогда говорили) и восемь пар ботинок – якобы всё это съели крысы. И даже два казённых маузера – их вроде бы случайно уронили за борт. Что самое удивительное, все эти махинации ему сошли с рук!

Казанцев забрался в постель, чтобы часа два поспать (после вахты он имел на это полное право), но в каюту постучал его вестовой – матрос с запоминающейся фамилией Крыс. Он принёс вычищенный китель и накрахмаленные воротнички.

– Вашбродь, ещё чего изволите?

– Через два часа принеси сюда кружку свежей ежевики, – буркнул Казанцев.

– Так мы же в море! Где ж я её возьму? – удивился Крыс.

– Твоё дело не вопросы задавать, а исполнять приказание! – поучительно произнёс полусонный мичман. – А теперь выйди вон!

Крыс был малообразован, но сообразителен. С хитрецой. При внешнем различии он по характеру чем-то напоминал ревизора Капарышко.

Про ежевику – это, конечно же, был экспромт, прикол. Но к великому изумлению Казанцева, когда он проснулся, на его столике действительно стояла кружка с заказанными ягодами. Мичман уважительно хмыкнул: «А Крыс-то, оказывается, великий проныра! На будущее надо будет иметь это в виду…».

* * *

Существовало два плана операции по захвату Босфора: один «сухопутный», сложный и академический, разработанный Генеральным штабом, и альтернативный «морской», простой и дерзкий, предложенный адмиралом Русиным и штабом Черноморского флота. Суть морского плана состояла в следующем: после «шоковой» бомбардировки босфорских укреплений высадить силами флота две-три хорошо обученных дивизии и, не дав противнику опомниться, нанести неожиданный и стремительный удар в сердце Оттоманской империи, то есть в Константинополь. Оба плана обсуждались на расширенном заседании Генштаба, на котором присутствовал государь император. Царю больше понравился второй вариант, который он назвал «суворовским». Штабу Черноморского флота было поручено за три-четыре месяца подготовиться к его осуществлению. Поэтому с декабря 1914 года черноморцы трудились не покладая рук: линкоры и крейсера участвовали в манёврах и тренировались в стрельбе по береговым целям на Тендре, эсминцы отра-

батывали торпедные атаки против неприятельских кораблей, тральщики учились делать проходы в минных полях в любую погоду… Одновременно была сформирована Отдельная Черноморская дивизия морской пехоты; её командующим назначили талантливого генерала Александра Андреевича Свечина, а его заместителем – полковника Верховского. Морские пехотинцы в течение полугода изнемогали в непрерывных учениях, но зато в ходе больших манёвров флота в мае 1915 года высадка учебного десанта в устье реки Качи была проведена безукоризненно. Генерал-майор Свечин и полковник Верховский удостоились Высочайшей благодарности и получили награды. Тогда же 1-й полк Отдельной Морской дивизии получил почётное наименование Царьградский, 2-й полк стал Нахимовским, 3-й – Корниловским и 4-й – Истоминским.

Когда «Дерзкий» сотоварищи прибыл в Новороссийск, погрузка дивизии на транспорты уже почти завершилась. В Цемесской бухте творилось столпотворение: мобилизованные грузовые и пассажирские пароходы, буксиры, угольные шаланды и каботажные шхуны… Здесь же стоял отряд ближнего прикрытия – четыре линкора-додредноута во главе с флагманским «Евстафием». А на выходе из бухты сновали взад-вперёд четырёхтрубные угольные эсминцы 4-го и 5-го дивизионов, названия которых начинались с букв «Ж» и «З». Моряки с новых нефтяных эсминцев часто иронизировали над своими коллегами, служившими на этих устаревших корабликах:

Вышел в море флот могучий:

«Жаркий», «Жуткий» и «Живучий»…

Впрочем, зря иронизировали. В дальнейшем старички-четырёхтрубники и Черноморского, и Балтийского флотов активно несли нелёгкую боевую службу, практически наравне с «новиками» и «добровольцами». Одним из таких кораблей доведётся командовать и герою нашего повествования – правда, это случится ещё нескоро…

Вечером 16 октября от причалов Новороссийского порта отвалили последние пароходы с десантом. К берегам Турции двинулись более шестидесяти судов: транспортная флотилия, насчитывавшая три с лишним десятка пароходов, отряд ближнего прикрытия из четырёх линкоров, крейсера и одиннадцати эсминцев, бригада прорыва в составе двух специально оборудованных броненосцев, двух канонерских лодок и восьми тральщиков; наконец, три гидроавиатранспорта, представлявших со-

бой отряд разведки… Командующий транспортной флотилией контр-адмирал Хоменко держал флаг на гидроавиатранспорте «Император Александр I», командующий отрядом прикрытия вице-адмирал Новицкий – на линкоре «Евстафий».

В это же время в Одессе завершалась погрузка на транспорты частей 7-й армии под командованием генерал-адъютанта Щербачёва и Отдельного батальона Гвардейского экипажа во главе с капитаном 1-го ранга Полушкиным. Гвардейцев провожал специально прибывший из столицы Великий князь Кирилл Владимирович. Он вручил им медный крест внушительных размеров и торжественно возвестил:

– Сей православный крест сделан из переплавленных медных монет, пожертвованных на свечи нашими солдатами в Одессе и Севастополе ещё шестьдесят лет назад, во времена Крымской войны. Я хочу передать вам, отважным морякам Гвардейского экипажа, Высочайший наказ самого государя императора: водрузить этот крест над куполом храма Святой Софии в Царьграде – городе, который должен стать и обязательно станет российским! Ура!

– Ура-а-а! – лужёные глотки богатырей-гвардейцев распугали городских голубей и даже заглушили оркестр, начавший исполнять государственный гимн…

Обе десантные армады – одесская и новороссийская – встретились на рассвете в точке рандеву посреди Чёрного моря. К транспортной флотилии контр-адмирала Хоменко и её эскорту присоединились ещё тридцать транспортов под командованием капитана 1-го ранга князя Ширинского-Шахматова и отряд дальнего прикрытия под флагом самого адмирала Колчака – два новейших линкора, крейсер и восемь эсминцев. Огромный флот из более чем сотни кораблей и судов перестроился в походный ордер и взял курс на Босфор.

* * *

Колчак прилёг на койку не раздеваясь – после бессонной ночи чертовски хотелось спать, но внутренний голос подсказывал, что поспать не удастся. Так оно вышло: в дверь каюты постучали.

– Ваше превосходительство, на горизонте видны дымы! – сказал запыхавшийся гардемарин-рассыльный. Адмирал кивнул, застегнул китель и быстрым шагом направился на мостик. Там уже находились командир линкора и начальник походного штаба.

Колчак взял цейссовский двенадцатикратный бинокль. Различить силуэты кораблей не представлялось возможным, но по дыму и числу единиц в кильватерной колонне было ясно: впереди вражеская эскадра. Немедленно был отдан приказ идти прямо на неприятеля. День обещал быть жарким – если не в прямом, то в переносном смысле.

Главные силы противоборствующих сторон сошлись незадолго до полудня. Эскадра под командованием тугамираля (вице-адмирала) Ариф-паши включала все наиболее боеспособные корабли османского флота – оба новейших дредноута («Решадие» и «Султан Осман I»), бронепалубный крейсер «Гамидие», два небольших минных крейсера и четыре турбинных эсминца. В соединение вице-адмирала Колчака входили самые мощные черноморские корабли – два линкора («Императрица Мария» и «Императрица Екатерина») и восемь эсминцев – четыре нефтяных турбинных типа «Счастливый» и четыре угольных типа «Лейтенант Шестаков». То есть силы сторон были примерно равными.

Первый пристрелочный выстрел по противнику «Императрица Мария» сделала с огромной дальности – с девяноста пяти кабельтовых. Турки стали отвечать минут через двадцать, когда дистанция сократилась на четверть. Но всё равно противников разделяли семь с лишним морских миль, и шансов попасть с такого расстояния было немного. Взрывы тяжёлых снарядов лишь глушили рыбу да нервировали моряков.

Колчак действовал весьма осторожно и старался держать дистанцию, не приближаясь к неприятелю. Ввязываться в решительный бой ему не хотелось. Во-первых, обстановка этого не требовала: важно было не подпустить вражеские корабли к следовавшим к Босфору транспортам с десантной армией, а для этого было достаточно связать турок боем и оттеснить их подальше от района высадки. Во-вторых, командующий флотом не желал рисковать ценными кораблями. Ведь на «Императрице Екатерине» флаг был поднят всего месяц назад, и её экипаж ещё не вполне освоил сложнейшую технику. Подставлять фактически небоеготовый линкор под 13,5-дюймовые снаряды было крайне опасно. Потери одного из дредноутов допустить было никак нельзя, поскольку третий строившийся черноморский линкор «Император Александр III» мог войти в строй не раньше, чем через год, а четвёртый – «Император Николай I» – через два. В-третьих, если османские линкоры удастся отрезать от Босфора, то они будут обречены: у Турции на Чёрном море нет баз, способных обеспечить ремонт и обслуживание столь больших кораблей. Поэтому неудивительно, что в течение полутора часов бой русской и турецкой эскадр представлял собой спорадически возникавшие перестрелки с предельных дистанций, не приносившие никакого результата.

Между тем Ариф-паша начал подозревать, что русские умышленно не хотят вступать в бой, а их сложное маневрирование имеет целью оттеснить его к осту. Наверняка для того, чтобы не допустить к спешившим к Босфору транспортам с десантом, догадался тугамираль. И он решился на рискованный шаг: разделить свои главные силы. Его флагманский линкор «Решадие» продолжал двигаться в сторону мыса Кефкен, связывая русские дредноуты боем на дальних дистанциях. Командиру же линкора «Султан Осман I» Кемалю Эфенди он приказал выйти из строя и, скрывшись в затянувшей горизонт дымке, идти полным ходом к Босфору, где попытаться перехватить конвой с русским десантом. А чтобы противник не сразу заметил уход одного линкора, Ариф-паша велел крейсеру «Гамидие» встать флагману в кильватер, но держаться на почтительном расстоянии. Хитрость удалась: с мостика «Императрицы Марии» нещадно дымивший на горизонте крейсер долго принимали за отставший «Султан Осман».