– Ну да, не настоящее же… Потом закрываю глаза, внутри себя на экране вывожу мушку и целюсь прямо в десятку. А рукам команду даю слушаться. Короче, так и навожу, с закрытыми глазами, через экран. Стреляю, и если за спуск не дернул, то попадаю.

– И как результаты? – спросил профессор. Любой мужчина проявил бы к этому предмету живой интерес.

– Почти всегда в десятку, – смущаясь, но не без гордости заявил Семен. – Из ста каждый раз примерно девяносто пять, девяносто семь выбиваю. Если бы с упора можно было стрелять, то вообще не мазал бы, а так – руки дрожат… в общем, чуть-чуть не то. Меня в секцию зовут, но я пока не иду.

– Хорошо, – кивнул профессор, – достаточно на сегодня. Наговорил ты тут, – он поднял кустистые брови, – столько, что разбираться нам с тобой придется долго. Сможешь ко мне приходить хотя бы два раза в неделю? Здесь, братец ты мой, целую комиссию собирать придется, всякие задания выполнять… Зато потом станешь самым известным школьником во всем Советском Союзе. Только давай договоримся: о своих разговорах с ангелом ты больше ни единому человеку не расскажешь.

– Ладно, – согласился Семен.

– Не «ладно», – строго и даже жестко поправил его профессор, – а очень серьезно! Если будешь, как сейчас, трепаться направо и налево, так что мне о тебе даже уборщицы рассказывают… то тебя точно посадят в психушку и начнут лечить, пока мозги и вправду набок не съедут. Понял?!

Профессор обернулся к родителям:

– Подойдите, пожалуйста. – Те поднялись, пересекли кабинет и встали возле стола, побледнев от волнения. – На вас, друзья мои, теперь лежит вся ответственность. Если удастся, то способности вашего сына я выдам за некий феномен. Создадим комиссию, составим протоколы, оформим все в рамках диалектического материализма. Если же кто-нибудь, когда-нибудь, где-нибудь от него услышит про какие-то там голоса, про ангелов и все в том же духе, поверьте, ему поставят диагноз на всю оставшуюся жизнь. Даже я его не спасу: на работу брать не будут, с семьей начнутся проблемы… В общем, официально нам нужно подчеркнуть его одаренность. И не больше, слышите? – не больше! Мы начинаем работать с вашим ребенком.

Воцарилась тишина. Отец мальчика прокашлялся и позволил себе задать вопрос:

– Скажите, а на самом деле это с ним… что?

Профессор, все еще сидя в кресле, полуобернулся к подростку и, подавая ему руку, попрощался:

– Ты, герой, подожди своих родителей в коридоре. Спасибо за откровенность: молодец!

Паренек зарделся, пожал протянутую руку и поднялся. Выходя, он одернул рукав у пиджака и буркнул:

– Книгу вашу, которая сейчас в типографии, на два месяца задержат, но она все равно выйдет. Так что можете не волноваться.

– Это ты на своем экране увидел?

– Ну да, прислали сообщение, – как о чем-то само собой разумеющемся откликнулся Семен. – До свидания.

– До свидания, – не высказав внешне ни малейшего удивления, попрощался профессор, и продолжил говорить, встав и повернувшись к родителям после того, как дверь за мальчишкой закрылась. В силу высокого роста, он нависал над ними. – Теперь давайте о главном. Ваш сын умеет получать любую… повторяю: любую информацию, пока не до конца разбираясь, как она к нему приходит. Это значит, что в перспективе он либо будет работать на наши службы безопасности, либо… Не хочу кривить душой: его могут попросту ликвидировать. В лучшем случае, он окажется в таком вот заведении, как наше. Существует единственный выход, если вы хотите избежать и первого, и второго вариантов и сделать из своего мальчика нормального человека с нормальной судьбой.

Родители ждали, почти не дыша. Лучи солнца, падавшие наискось за их спинами в кабинет, стали за этот час совсем пологими. В свете этих лучей и отец, и мать казались темными силуэтами на светлом фоне окна.

– Выход – в том, чтобы нам с вами постараться заблокировать у вашего сына все эти способности. То есть – запретить ему общаться с ангелом, но при этом оставить одну-единственную возможность: пусть работает с цифрами и графиками через свой внутренний экран. Понимаете? Это все равно что выпускать пар из кипящего котла. Мальчика нельзя лишить его дара целиком, потому что в таком случае возникает искушение запретным плодом. Он рано или поздно вновь захочет проявить свой талант… Вот и пускай учится химии, физике, биологии, математике, пусть моделирует у себя в телевизоре, как он его называет, молекулы, новые вещества… Да что угодно! Любую информацию он сможет в этом разрезе получать благодаря своим особым возможностям – вот пусть этим и поиграется. Об остальном – забыть! Вы представляете, что получится, если ваш сын начнет без труда получать «сообщения» о состоянии нашего военного флота, например, или о количестве ракет, стоящих на боевом дежурстве? Да за одно это его пришпилят к стенке, друзья мои. Понятно?!

Мать судорожно вздохнула, отец кивнул.

– Поэтому, – жестко сказал профессор, по-прежнему нависая над родителями, – я уберу у него способность к этому трансу, когда он слышит всякие голоса. Мы от вашего сына отсечем ангела, я вам это обещаю. Заодно я изучу все особенности вашего ребенка. Потом постараюсь на уровне подсознания наложить запрет на использование его внутреннего экрана – в любом ином плане, кроме молекулярного моделирования, математических формул и так далее. А вы – именно вы, слышите, родители? – убедите его молчать. Всю жизнь молчать! Иначе не миновать беды… Ясно?

Все было ясно.

– Идите, – слегка насупив кустистые брови, чтобы подчеркнуть серьезность момента, напутствовал их профессор. – Пожелаем друг другу успеха.

– Спасибо, спасибо, – сдавленными голосами откликнулись те оба, и вышли, подавленные всем, что здесь произошло.

Профессор остался один.

– Черт его побери, – произнес он громко и отчетливо. – Уже третий такой!

Профессор подошел к стеллажу и достал две толстые папки с номерами, перевязанные тесемочками. Он открыл одну из них и откинул в сторону картонную половинку. На титульном бланке была наклеена фотография девушки с чистым, улыбчивым взглядом. Ниже шли ее данные: фамилия, имя, отчество, адрес и прочее в том же духе.

Профессор поглядел в самый конец формуляра, где значилось: «Убита при невыясненных обстоятельствах», – и стояла дата. Дата была недавней.

Профессор хорошо помнил эту девушку. Звали ее Тамара, училась она на четвертом курсе, готовилась стать врачом. Вначале никто не замечал, как легко ей удавалось поставить диагноз, почти не исследуя пациента. Потом она со смехом начала делиться с подругами по общежитию, будто глазами видит каждый орган так, словно просвечивает его рентгеном, поэтому легко может определить даже то, чем человек позавтракал. Она без труда отличала доброкачественные уплотнения от злокачественных – можно было потом не брать из опухоли биопсию. Все удивлялись таким способностям и сулили ей блестящее будущее.

Потом девушке пришло в голову проверить свои способности на расстоянии. Она ставила диагнозы по фотографиям и даже по описанию человека, которого представлял себе в данную минуту его знакомый. Несколько раз получилось так, что клинический анализ крови она смогла воспроизвести, вообще не зная ничего про пациента.

Вот тогда это все и произошло. Сделав из любопытства еще шаг, девушка научилась читать чужие мысли. Не все, конечно, а выборочно, словно бы настроившись на волну того или иного человека. Вначале она узнала, что подруга по комнате претендует на внимание ее молодого человека. Все это можно было бы списать на обычную ревность, но здесь, в этом самом кабинете, Тамара начала выкладывать такие детали, касающиеся жизни совсем уже других людей (которых поименно называл ей профессор, включив в их перечень и себя самого), что стало ясно: девушка получила доступ к информации, связанной с поведением и мыслями любого человека. Кого угодно.

Профессор знал, что девушкой заинтересовались специальные органы, но линию своего поведения к происходящему тогда еще не определил. В первую очередь ему хотелось разобраться с научным феноменом, и он уже выстраивал серию экспериментов, которые надлежало провести с Тамарой, – но как раз тогда девушка и пропала. А теперь в формуляре, который он держал в руках, значилась дата ее смерти.

Профессор закрыл папку и положил на край стола. Нужно было посмотреть там некоторые материалы, обобщить, построить гипотезу – но не сейчас, позже. Ему следовало свыкнуться с кое-какими мыслями.

Профессор постоял возле стола, наблюдая, как рассеянный отблеск затихающего дня бесшумно льется в его кабинет сквозь высокое окно с раздвинутыми шторами. В биографии у профессора была одна деталь, которую не знал никто, кроме него самого, а теперь об этой детали его заставил вспомнить мальчик.

Профессор родился в глухой сибирской деревне, и метрика о его рождении сгорела во время пожара. Времена стояли сложные, деревенские жители не имели паспортов, так что дату рождения ему вписали заново в какую-то справку – со слов, в общем-то, постороннего человека. Потом, перебравшись в город, он получил по этой справке паспорт, и ошибочная дата прочно закрепилась за ним на всю жизнь. По документам ему было пятьдесят два года.

Мальчишка назвал его возраст абсолютно правильно: пятьдесят четыре, потому что слышал своего ангела. Ангелы не ошибаются.

Профессор покачал лысой головой с выступающим тяжелым лбом, и еще раз посмотрел за окно.

Ему показалось, что ему оттуда кто-то незаметно улыбнулся. Он чуть помедлил и улыбнулся в ответ.