Глава 4

Усилившийся к вечеру запах тухлятины со стороны Вонючки, впадающей в Псту небольшой речушки, названной так из-за того, что она давно использовалась для стока нечистот, не сильно тревожил Кастета, он уже давно привык.

Да и не так уж сильно-то тут, в огромном поселении под Псковом, называемом странно – Промзоной, и воняло. Во всяком случае, по сравнению с теми городами и поселениями, где Кастету приходилось раньше бывать.

– Ростик требует своих денег, – Малыш Гнус шмыгнул носом и почесал на голове давно не мытые сальные космы. – Говорит, что будет ждать до завтрашнего утра, а потом….

– Он решил мне угрожать? – прервал одного из своих шестёрок кабатчик. – Не много ли он о себе возомнил? Ладно, – увидев равнодушную реакцию Гнуса, которому действительно было пофигу, как его босс выйдет из ситуации, успокоился и сам. – Пойдём за мной. Ты тут пока один торгуй, – сказал он своему рабу, рыжему молодому мужчине с плутоватым лицом.

Кастет, пройдя пару шагов, повернулся к низкой двери, устроенной сбоку в коридорчике, ведущем от барной стойки в подсобные помещения.

Согнувшись в три погибели, он еле прошёл в дверцу и, подождав Гнуса, тщательно закрыл её на все два засова и замок.

Гнус, с масляной лампой в руке, спустился по лестнице вслед за Кастетом в длинный подвальный проход, освещаемый только светом из расположенных вверху круглых отверстий для воздуха, и по обе стороны которого располагались по три зарешеченные камеры. В двух из них находились люди.

В первой слева камере сидел давний знакомец Гнуса карманник Пушок, заподозренный Кастетом в утаивании украденного, и хотя он на все вопросы с побоями клялся Семерыми, что ничего не скрысятничал, кабатчик, главарь их небольшой, но уже уважаемой банды, ему не верил и третий день держал за решёткой, время от времени устраивая очередной допрос с пристрастием.

– Кастет, – кинулся к решётке Пушок, – ну хватит меня тут держать. Выпусти. Я ведь правда…

– Заткнись, дерьмо. Вечером приедет большой босс, он и решит, что с тобой делать. Я тебе, сучий потрох, не верю.

У Кастета, вообще-то, были основания так говорить, он своими глазами видел количество денег в кошельке у расплачивавшегося с ним за стойкой клиента. А вор срезал этот кошелёк буквально в десятке шагов от его кабака. Ну и куда на этом коротком отрезке пути терпила мог деть деньги?

Кабатчик давно бы тихо удавил крысёныша, да его в своё время ему рекомендовали серьёзные люди, с которыми он вёл дело. Потому и держал Пушка пока в клетке, ожидая решения своих бугров.

В последней от начала прохода, находящейся также слева, камере, прикованное за ногу на цепь сидело нечто с кожаным ошейником, напоминающее женщину.

– Подожди, – сказал Кастет Малышу Гнусу. – Не могу пройти мимо этой падали.

– Мне тоже хочется пообщаться с этой свиньёй, – злорадно оскалился Гнус.

Так получилось, что в этот раз в подземелье Кастета оказались только знакомые Малыша. Но если против Пушка Гнус ничего личного не имел, то вот к находящейся в последней камере Тупице у него как раз личные счёты были.

– После меня, – остановил порыв Гнуса кабатчик.

Кастет открыл решётку и вошёл в камеру. Сидевшая раздетой в камере грязная здоровая бабища с разбитым лицом и кровавыми синяками на теле тихонько утробно завыла и отползла в угол, где было отверстие для оправки нужды.

Но отползание мало помогло этой грязной глыбе мускулов. Кастет снял с крюка на стене короткую, но толстую кожаную плеть и принялся со всей силы избивать бабищу.

Та выла, опустив голову, стараясь спасти её от ударов тяжёлой плети, и закрыв рот руками, чтобы её крики не были слышны за пределами подвала.

Тупица, так звали избиваемую рабыню, знала, что если она громко закричит, то хозяин вырвет ей язык, как он однажды сделал с её подругой, недавно погибшей в гладиаторской схватке.

Сама Тупица тоже была гладиаторшей и знала, за что уже второй день подвергается жестоким побоям и издевательствам от своего хозяина.

Кастет, помимо четырёх кабаков, был владельцем нескольких складских помещений, в одном из которых вместо хранения товаров была устроена площадка для боёв без правил. Ну почти без правил. Единственное правило всё же было – запрет на использование какого-либо оружия, что не мешало тому, что иногда поединки заканчивались смертью проигравшего.

В этих боях участвовали как рабы-гладиаторы или рабыни-гладиаторши, так и бойцы из свободных, зарабатывающие себе этими боями на жизнь. Кастет и сам в прошлом был одним из таких свободных бойцов, о чём до сих пор напоминал его сломанный, почти вдавленный, нос.

На эти бои приходило глазеть множество людей с деньгами, и платили за такие развлечения достаточно щедро. Но главный денежный поток от боёв шёл через тотализатор.

У кабатчика были сейчас и трое своих личных рабов-гладиаторов, помимо Тупицы, которые довольно часто успешно выступали в поединках, принося Кастету неплохой доход.

Ростику, своему коллеге-конкуренту, державшему в своих цепких лапах бандитов по другую сторону Вонючки, Кастет задолжал не очень большую, но всё же ощутимую для них сумму – двадцать рублей или шесть тысяч тугриков. Изымать из оборота столько денег кабатчику не захотелось, и он решил рассчитаться с Ростиком через тотализатор, поставив на противницу Тупицы десять рублей.

Шансы Тупицы в бою оценивались выше, поэтому десять поставленных Ростиком на неё рублей как раз и должны были принести тому выигрыш в двадцатку.

Вот только эта тупая, тупейшая Тупица, впав в ярость боя, забыла всё, что ей втолковывал хозяин, и забила свою соперницу чуть ли не до смерти.

Так и вышло, что вместо того, чтобы избавиться от долга Ростику, Кастет попал ещё на десятку.

Ярости кабатчику добавляло и подсознательное понимание им того, что он сам виноват в произошедшем. С Тупицы что взять? Она на то и Тупица. А ему-то надо было помнить, что его гладиаторша, и так-то больше похожая на животное, в бою вообще превращается в зверя.

Когда Кастет закончил истязание рабыни, та уже хрипела сквозь свои ладони, зажимавшие рот, а её тело били судороги.

Пока кабатчик вешал на место плеть, к Тупице подскочил Гнус и попытался помочиться на неё. Но был отшвырнут Кастетом.

– Отойди от неё, я сам с этой тварью буду расплачиваться, – Кастет сделал шаг к гладиаторше и со всего размаха пнул её в лицо, разбив кровяную корку на нём в новый поток.

– Я сорок пять тугриков из-за неё проиграл, – возмущённо пискнул Малыш Гнус, для него это были большие деньги.

– Потому что ты дебил, – хохотнул Кастет. Проигрыш Гнуса хоть немного поднял ему настроение. – Пошли дальше.

Когда кабатчик закрыл решётку камеры, где осталась глухо стонущая, потерявшая сознание Тупица, они пошли к концу прохода.

Там находилась лестница, которая вела вверх, к двери такого же размера, как и та, через которую они сюда спустились.

За ней находилась небольшая каморка с ещё одним выходом из неё, в которой на полке лежали мешочки, наполненные дурманом.

– Бери вот эти два, – показал Кастет. – Отнесёшь Ростику.

– Сейчас? Днём?! – возмутился Малыш.

– Что тебе не нравится, придурок? – завёлся с пол-оборота кабатчик. – Какой тебе сейчас день? Скоро уж темнеть начнёт. Бери, и вот через эту дверь уматывай. Ты сразу на Кривушку выйдешь. А ты на этой улице когда последний раз комендантский патруль видел? Пшёл отсюда, урод, пока к этим двоим не определил в соседи, – Кастет мотнул головой в сторону камер.

Или успокоенный доводами кабатчика, или напуганный его угрозой, но Малыш Гнус молча взял указанные ему мешочки и выскочил за дверь.

Проводив Гнуса, Кастет вернулся тем же путём, что и пришёл сюда. Проходя мимо камеры Тупицы, плюнул сквозь решётку на бессознательное скрюченное тело. Правда, попал в прут решётки.

Пушок в этот раз голос не подал, видимо, впечатлённый расправой над соседкой.

Рыжий раб бойко торговал за стойкой. Подойдя к нему, Кастет полушёпотом, чтобы не привлекать внимания, сказал ему:

– Пушку только воду давай, пусть без еды посидит, а этой падали вообще ничего не давать.

Раб понимающе кивнул и радостно оскалился – Тупицу он недолюбливал давно.

– Хозяин, тебя тут девка дожидается, – он кивнул в сторону обеденного зала.

Кабак Кастета, главный и лучший из его питейных заведений, меньше всего напоминал бандитский притон.

Наоборот, для этого района возле Вонючки это было, пожалуй, самое приличное заведение, которое с удовольствием посещали мастеровые, работники и работницы с мануфактур и мастерских.

Большинство из этих работников или были свободными изначально, или уже давно выкупившимися сервами. Странности здешних порядков многих удивляли – сумму выкупа барон Ферм, ставший графом ри Шотелом, установил невысокую, а платил он немало, а, с точки зрения сервов, в прошлые года никогда не державших в руках больше десятка солигров, так и вовсе платил огромные деньги.

Приходили сюда и работающие на производствах сервы с сервками, которые, особенно в последнее время, и не торопились скопить на освобождение, предпочитая тратить получаемые деньги на другое, в том числе и на развлечения.

При взгляде в сторону зала настроение Кастета сразу же поднялось.

И дело было не только в том, что просторный зал на сотню человек был почти полностью забит, и не только в том, что на сцене выступал бард, приехавший аж из Нимеи, второй столицы королевства, а в том, что, прислонившись к стенке между окон, потерянно стояла симпатичная девушка, которая скоро будет удовлетворять все его прихоти.

Увидев взгляд Кастета, девушка вздрогнула и робко стала протискиваться к нему, обходя столики с посетителями.

Кабатчик осмотрел зал и удовлетворённо кивнул, сегодня выручка опять будет рекордной – всё же бард не зря старается, надо будет ему ещё немного деньжат подбросить.

За одним из столиков сидела компания из пяти девиц, видимо, ткачихи или прядильщицы. Они пили чай с пирожными и зачарованно слушали певца, но что-то в них Кастета насторожило. Впрочем, его настороженность не успела сформулироваться в конкретную мысль, как подошла намеченная им для сегодняшних развлечений девушка.

– Я пришла, как вы сказали, – её голос был настолько тихим, что кабатчик его еле услышал.