24 декабря, Лондон
– Ботинки снимать? – услышала я из холла голос Николаса.
– Нет, не надо, а вообще как хочешь, у меня тапочки для гостей есть, если что…
– Тебе помочь? – зайдя на кухню, спросил он.
– Спасибо, я сама. Домработница еще днём всё приготовила. Сказала только подогреть, когда садиться за стол будем.
– У меня для тебя небольшой подарок, – произнес он, протягивая мне красный блестящий пакет, перевязанный золотой ленточкой.
– Спасибо, у меня для тебя тоже кое-что есть.
Я отнесла подарок в гостиную и вернулась на кухню.
Устроившись за барной стойкой, располагавшейся в центре кухни, Николас увлекся изучением своего отражения в до блеска начищенных кастрюлях.
В ещё неостывшей духовке красовалась запеченными боками утка. Я достала из шкафа блюда Императорского Фарфорового Завода и стала выкладывать на них бланшированные овощи и картошку в масле.
– Слушай, Николас, ты что-нибудь слышал о дьявольском числе? – спросила я, раскладывая французские сыры на очередном блюде.
– А тебе зачем? Ты что, в оккультизм ударилась?
– Нет, просто слышала от одного человека.
– Ясно. Ну, насколько я помню, это связанно с особым числом, под которым скрыто имя апокалиптического зверя, то есть нумерологическое воплощение ставленника сатаны. Например, профессор Гецель считал, что Наполеон Бонапарт есть апокалиптический зверь, так как численное значение французского начертания его имени равнялось этому самому числу.
– А само число?
– Что, само число? – не понял он.
– В нумерологии, какими цифрами представлено это самое дьявольское число?
– Цифрой 6 в троекратном сочетании.
– То есть 6—6—6?
– Да.
24 декабря, Монте Карло
После стычки с maman, времени идти в душ не оставалось. Я почистил зубы и попытался придать своим непослушным волосам-кудрям что-то наподобие прически в духе традиционной элегантности. И сделал только хуже. От геля волосы стали липкими и какими-то слишком зализанными. Я чертыхнулся и стал натягивать смокинг. Накрахмаленный воротничок рубашки стоял колом, хищно впиваясь мне в шею.
Я схватил бабочку и, на ходу её завязывая, стал спускать по лестнице в освещенный огромной хрустальной люстрой холл.
Maman, сама элегантность, расплываясь в очаровательной улыбке, приветствовала прибывающих гостей. Я попытался незаметно проскользнуть мимо неё, но её всевидящее око засекло меня на полпути в зал.
– Льюк, chéri, поздоровайся с бароном Фон Витте, он так давно тебя не видел, – нараспев произнесла она.
Я развернулся и нехотя подошёл к группе только что прибывших гостей. Обменявшись рукопожатием с бароном, я хотел тут же смыться, но maman молниеносно спикировала на меня.
– Что у тебя с головой? – отведя меня в сторону, прошипела она мне в ухо.
– По-моему, у меня с головой все в порядке, в отличие от некоторых из твоих приглашенных, – ответил я, бросив взгляд на одну из дочерей барона.
– Не дерзи! Пообещай, что будешь вести себя прилично.
– Даю честное пионерское.
– Какое честное пионерское? Ты что с ума сошел?
– Мама, расслабься, – начал я.
Но, тут зашла очередная группа гостей, и ей пришлось удалиться обратно к парадному входу. С облегчением вздохнув, я одернул смокинг и прошел в банкетный зал, открытый и убранный к торжеству. Жаром играя на лицах гостей, в огромном старинном камине страстно полыхал огонь. В дальнем углу стояла высокая ёлка, на пушистых зеленых лапах которой, сверкая и переливаясь в свете свечей, висели разноцветные шары. Смешиваясь с запахом сигар и хвои, в воздухе витал аромат дорогих духов.
Поймав одного из официантов, разносившего шампанское гостям, я схватил с подноса два бокала и залпом их осушил. Настроение у меня заметно улучшилось.
Приободрившись, я стал рассматривать гостей. Всё одни и те же лица, ничего стимулирующего воображение, с тоской подумал я.
– Простите, – услышал я за собой едва уловимый шепот.
Обернувшись, я встретился взглядом с глазами худющей девушки в каком-то нелепом платье от очередного кутюр.
– Да? – вопросительно уставился на нее я.
– Вы не будите возражать, если я сниму Вас на свой мобильник? – умоляюще нудно пролепетала она.
– Нет, не буду, – соврал я.
24 декабря, Лондон
Мы сели. На столе горели свечи, на блюдах красовались приготовленные домработницей рождественские «яства», а у наших тарелок белели накрахмаленные той же домработницей белые салфетки. «Просто и уютно», подумала я.
Николас решительно взялся за бутылку вина.
– А что это ты в этом году решила Рождество в одиночестве справлять? – спросил он, энергично вкручивая спираль штопора в пробку.
– Почему же в одиночестве? Я с тобой его встречаю, – ответила я.
Он поднял глаза и вопросительно на меня взглянул.
– Флиртуешь?
– Нет, подтруниваю, а, вообще, если серьёзно, то просто захотелось для разнообразия провести Рождество в Лондоне.
– Ну, а на Новый Год, в Россию поедешь?
– Нет, не угадал, на французскую Ривьеру.
– Что, к друзьям? – продолжал любопытствовать он.
– Да нет, так, к знакомым, – ответила я.
Он резко рванул пробку и пролил вино себе на джинсы. Я кинула ему салфетку через стол. Поймав её, он стал быстро растирать вино, делая пятно еще больше.
– Ты соль сверху насыпь, лучше будет, – посоветовала я.
– Да уж. Прямо как в песне: соль на рану, – грустно отозвался он.
– По-моему, в песне поётся «не сыпь мне соль на рану».
– Ладно, не будем о ранах, давай лучше выпьем за что-нибудь хорошее, – разливая вино по бокалам, перевел он разговор на другую тему.
– Полностью согласна. Давай, за блеск в глазах и трепет в сердце, за нежные поцелуи и жаркие объятия, в общем, за любовь, такую, чтобы была божественно прекрасная, почти неземная, но от этого не менее реальная.
– Красиво сказала, мне добавить нечего.
Наши бокалы встретились в звонком хрустальном поцелуе.
24 декабря, Монте Карло
Зал быстро заполнился гостями, и, вскоре, прозвучало приглашение к ужину. В свете свечей, поблескивая бриллиантами и мигая красноватыми огоньками сигар, гости стали рассаживаться по своим местам.
Я нашел карточку со своим именем и сел за стол. В этом году, слава богу, «почетное» место рядом с дочками Фон Витте досталось кому-то другому.
Место слева от меня пустовало. Я в тайне надеялся, что оно так и останется незанятым. Тем не менее, решил проверить имя на карточке, так, на всякий случай: «Мадемуазель Дю Монд».
По правую руку от меня сидел пожилой господин с сигарой во рту. Я бросил взгляд и на его карточку. Поймав его, мужчина улыбнулся и произнес:
– Позвольте представиться, Жак Моро.
– Очень приятно, – ответил я.
– А Вы, я так понимаю, сын хозяйки торжества, Льюк Эдвард Аллен, – произнес Месье Моро, пожимая мне руку.
– Да, а откуда Вы знаете? – удивился я.
– Во-первых, Ваше имя написано на карточке, а во-вторых, Вы очень похожи на свою маму, Розалинду Аллен, которую я знаю много лет.
– Странно, она никогда о Вас не упоминала, – пробормотал я.
– Ничего странного в этом нет, – произнес он. – Некоторые вещи родители стараются не слишком афишировать своим детям.
– Например?
– Например, Розалинда сочла не нужным заострять Ваше внимание на нашей с ней многолетней дружбе.
– Но, это же можно приравнять к вранью! – возмутился я.
– А вот, тут вы ошибаетесь, молодой человек. Это называется не враньем, а личной жизнью вашей мамы.
– Зачем же она тогда посадила меня рядом с Вами?
– Наверное, потому, что хотела, чтобы мы с вами познакомились, – выпустив струю сигарного дыма в потолок, произнес Месье Моро.
Обслуживающие ужин официанты стали обходить гостей, разливая красное и белое вино по бокалам. Под их звон за столом начали раздаваться радостные возгласы и рождественские тосты.
– Давайте выпьем за самое главное, без чего наша жизнь была бы пустой, – поднимая бокал с красным вином, обратился ко мне Месье Моро.
– Давайте. Только что это, то самое главное? – решил уточнить я.
– Это любовь, мой милый Льюк, – ответил он.
24 декабря, Лондон
Уплетая очередной кусок пудинга, я подумала о том, как, все-таки, хорошо, что Николас смог принять мое приглашение. А то бы сидела сейчас одна, давясь всеми этими приготовленными домработницей кулинарными изысками.
Вдалеке послышались гулкие, отдающиеся долгим эхом, удары церковных часов. Полночь. Надо же как быстро время пролетело, удивилась я.
– Оставайся, чего тебе домой сейчас ехать, – предложила я Николасу, растянувшемуся на диване перед камином.
На лице у него заиграла довольная улыбка. Он сладко зевнул и молча кивнул в ответ.
Я постлала ему постель в комнате для гостей, выдала полотенце и, пожелав спокойной ночи, вернулась в гостиную. Потушив свечи, я подошла к окну и бросила взгляд на особняк напротив. Дом был окутан в темноту, по всей видимости, его обитатели уже давно спали.
Стоя у окна в полумраке гостиной, нарушаемого лишь мерцанием огоньков на ёлке, я, в который раз, вернулась мыслями к нему. Вот уже какой месяц, мне не давал покоя вопрос, почему же он тогда не пришел на нашу встречу? Ведь он же сам мне её назначил…
Самое смешное, что ответ, наверное, до боли прост и, скорее всего, не стоит времени, затраченного мною на его тщетные поиски. Как всегда, решение загадки где-то под рукой, а я его до сих пор не нашла. Впрочем как и человека, который эту самую загадку загадал. Специально-то я его, конечно, не искала, но, почему-то, надеялась, что он в какой-то момент снова появится…
Тогда, после нашей несостоявшейся встречи, он написал мне довольно странное письмо, упомянул дьявольское число и больше на связь не выходил. Вот так, возник из ниоткуда и пропал в никуда.
А это дурацкое дьявольское число? Какое оно имело отношение к нашему свиданию, и зачем он его упомянул? Ну, хорошо, какой-то там библейский апокалиптический зверь, ну, предположим, число ставленника сатаны, и что? И, вообще, почему это меня до сих пор так интересует? Может, затолкать этот эпизод подальше в закоулки памяти и больше к этому не возвращаться?
За окном раздался бой церковных часов. На улице появились наиболее рьяные прихожане, расходившиеся по домам после рождественской ночной мессы.
Я еще немного постояла у окна, наблюдая за снежинками, кружившимися в свете тусклых лондонских фонарей, затем подошла к ёлке и вынула из-под неё подарок Николаса. «В общем-то, я вполне могу его сейчас открыть», подумала я. Ведь Рождество уже наступило. Но немного повертев его в руках, решила этого не делать. В конце концов, мне же не пять лет, могу подождать и до утра.
Я положила подарок обратно под ёлку и пошла спать.
24 декабря, Монте Карло
Праздник был в самом разгаре, а место Мадемуазель Дю Монд все еще оставалось незанятым.
Надо признаться, что если в начале меня это несказанно обрадовало, то в течение ужина моё отношение к этому факту диаметрально изменилось. Не знаю, то ли от выпитого количества вина, то ли от разговоров Месье Моро о любви, но у меня не на шутку разыгралось воображение, и я стал ловить себя на мысли «а что если».
– Дорогой мой Льюк, мне кажется, Вас что-то мучает весь вечер, – произнес Месье Моро, затянувшись сигарой.
– Это почему же? – спросил я, пытаясь сфокусироваться на крем-брюле, которое терпеть не мог.
– Наверное, потому, что Вы, разговаривая со мной, частенько бросаете довольно неоднозначные взгляды на пустующий стул слева от Вас.
Я густо покраснел.
– А Вы что, еще и мысли умеете читать?
– Нет, не думаю, но Ваши прочесть не трудно, они у Вас, как говорится, на лице написаны.
О проекте
О подписке