Глава 12

С помолвкой Теобальда все обстояло наилучшим образом, но в конторе на Патерностер-роу пребывал лысый розовощекий пожилой джентльмен, которому сын рано или поздно должен был сообщить о своем намерении, и сердце Теобальда трепетало, когда он спрашивал себя, как этот пожилой джентльмен посмотрит на создавшееся положение. Но все тайное должно стать явным, и Теобальд с его суженой решили, возможно, опрометчиво, сразу чистосердечно во всем признаться. Он написал лишь то, что, по его мнению и мнению Кристины, помогавшей ему составлять письмо, подобало написать сыну, и выражал желание вступить в брак без долгих отлагательств. Он не мог умолчать об этом, поскольку Кристина была рядом, и к тому же он знал, что ничем не рискует, поскольку можно было не сомневаться, что отец не станет ему помогать. В заключение Теобальд просил отца использовать все доступное влияние, чтобы посодействовать ему в получении прихода, поскольку в ожидании вакантного места в каком-нибудь из подчиненных колледжу приходов могут пройти годы, и иного шанса для возможной женитьбы не предвидится, так как с вступлением в брак он, безусловно, потеряет право на стипендию, а у его невесты денег также нет.

Любой шаг Теобальда непременно вызывал неодобрение со стороны отца, но намерение сына в возрасте двадцати трех лет жениться на девушке без средств, которая была старше его на четыре года, давало прекрасную возможность выразить возмущение, чем пожилой джентльмен, – а я могу называть его так, поскольку ему было тогда по меньшей мере лет шестьдесят, – воспользовался со свойственным ему рвением. Получив письмо сына, он написал:

«Несказанное безрассудство твоей воображаемой страсти к мисс Элэби внушает мне самые серьезные опасения. Делая скидку на все ослепление влюбленности, я все же не сомневаюсь, что эта барышня – благовоспитанная и приятная молодая особа, за которую не пришлось бы стыдиться нашей семье, но, будь она десятикрат желательнее в качестве невестки, чем я могу позволить себе надеяться, ваша общая бедность служит непреодолимым препятствием к браку. У меня четверо детей кроме тебя, и мои расходы не позволяют откладывать деньги. Нынешний год был особенно тяжел, ведь мне пришлось купить два отнюдь не малых участка земли, которые оказались выставлены на продажу и были необходимы, чтобы дополнить земельную собственность, границы которой я давно намеревался выровнять таким образом. Не считаясь с расходами, я дал тебе образование, которое обеспечило тебе приличный доход в том возрасте, когда многие молодые люди еще не имеют материальной независимости. Таким образом, я помог тебе прочно стать на ноги и могу требовать, чтобы впредь ты перестал быть для меня обузой. Длительные помолвки, по пословице, к добру не ведут, а в данном случае срок помолвки представляется нескончаемым. Какое это мое влияние, скажи на милость, ты имеешь в виду, чтобы я мог найти для тебя приход? Неужели я должен колесить по стране, умоляя людей позаботиться о моем сыне, потому что он вбил себе в голову намерение жениться, не имея на то достаточных средств?

Я не хочу этим письмом выказать суровость, нет ничего более чуждого тем чувствам, какие я испытываю к тебе, – но нередко в разговоре начистоту больше доброжелательности, чем в обилии ласковых слов, которые не ведут ни к какому серьезному решению. Конечно, я принимаю во внимание, что ты уже совершеннолетний и, следовательно, можешь поступать как тебе угодно, но если ты решишь следовать лишь строгой букве закона и действовать, не принимая в расчет чувства своего отца, то не удивляйся, если однажды обнаружишь, что и я заявлю свое право на такую же свободу действий.

Верь мне, любящему тебя отцу.

Дж. Понтифекс».

Письмо это я нашел вместе с приведенными выше и еще несколькими, которые приводить нет нужды; во всех них преобладает тот же тон, и каждое заканчивается более или менее явной угрозой изменить завещание. Если учесть, что Теобальд почти никогда не говорил о своем отце на протяжении многих лет нашего знакомства после смерти мистера Понтифекса, тот факт, что он сохранил эти письма и надписал их: «Письма моего отца», представляется красноречивым. Чувствуется в этом некое едва уловимое присутствие здоровья и жизненной силы.

Теобальд не показал отцовское письмо Кристине, да, думается, и никому другому. Он был по натуре скрытен, и к тому же с самых ранних лет находился под слишком сильным давлением, чтобы быть в состоянии пожаловаться или дать выход чувствам, которые испытывал по отношению к отцу. Его чувство обиды было еще смутным, он ощущал его лишь как некое бремя, вечно тяготившее его и днем, и даже, случись ему проснуться, ночью, но едва ли понимал, что это такое. Я был чуть ли не самым близким его другом, но виделся с ним лишь изредка, поскольку не мог долго оставаться с ним в ладах. Он говорил, что я напрочь лишен почтительности, тогда как я полагал, что у меня предостаточно почтения к тому, что заслуживает почтения, но богов, которых он считал золотыми, я считал сделанными из менее благородного металла. Он никогда, как я уже говорил, не жаловался мне на своего отца, а его остальные друзья были, подобно ему, степенны и чопорны, и в согласии с евангелическим уклоном преисполнены сознания греховности любого проявления непокорности родителям, – воистину послушные молодые люди, – а при послушном молодом человеке не дашь выход своим чувствам.

Когда Кристина узнала от своего возлюбленного о несогласии его отца и о том, сколько времени, вероятно, должно пройти, прежде чем они смогут пожениться, она предложила – не знаю, насколько искренне, – освободить его от данного им обязательства. Но Теобальд отказался от этой свободы.

– По крайней мере, – сказал он, – не сейчас.

Кристина и миссис Элэби знали, что смогут с ним справиться, и на этом не слишком прочном основании помолвка продолжала держаться.

Помолвка и отказ взять назад свои обязательства сразу же возвысили Теобальда в собственных глазах. При всей его заурядности он обладал немалой долей тайного самодовольства. Он восхищался собой за свои университетские заслуги, за целомудренность своей жизни (я сказал о нем однажды, что, будь у него характер получше, он был бы столь же невинен, как только что снесенное яйцо), а также за свою безупречную честность в денежных делах. Он не терял надежды далеко продвинуться в Церкви, стоит ему только получить приход, и, конечно, было вполне возможно, что в один прекрасный день он станет епископом, а Кристина, по ее словам, пребывала в убеждении, что, в конечном счете, так и будет.

Естественно, как дочь и будущая жена священника, Кристина много думала о религии и решила, что, пусть в высоком положении в этом мире ей и Теобальду отказано, их добродетели будут сполна оценены в мире ином. Ее религиозные представления абсолютно совпали с представлениями Теобальда, и как же много бесед она вела с ним о славе Божьей и о беззаветности, с какой они станут служить ей, когда Теобальд получит приход, и они поженятся. Столь уверена была она в великих деяниях, которые тогда воспоследуют, что порой дивилась слепоте Провидения в отношении его же, Провидения, вернейшей пользы: нет бы немного побыстрее устранить приходских священников, стоящих на пути Теобальда к его приходу.

В те времена люди веровали с таким простодушием, какого я теперь у образованных мужчин и женщин не замечаю. Теобальду даже в голову никогда не приходило сомневаться в буквальной правильности каждого слова Библии. Он никогда не видел ни одной книги, в которой она бы оспаривалась, и не встречал ни одного человека, сомневающегося в ней. Правда, возникла небольшая паника из-за геологии, но это были сущие пустяки. Коль сказано, что Бог сотворил мир за шесть дней, значит, Он и сотворил его именно за шесть дней, ни больше, ни меньше. Коль сказано, что Он навел на Адама сон, взял одно из ребер его и сотворил из него женщину, то так, разумеется, и было. Он, Адам, уснул, как мог бы уснуть и он, Теобальд Понтифекс, в саду, и это мог бы быть сад, похожий на сад приходского священника в Крэмпсфорде в летнюю пору, когда он так хорош, только тот был больше и в нем обитали прирученные дикие звери. Затем Бог подошел к нему, как мог бы подойти мистер Элэби или его отец, проворно вынул одно из ребер, не разбудив его, и чудесно заживил рану, так что не осталось никакого следа этой операции. Наконец, Бог унес ребро, возможно, в теплицу и превратил его в точно такую же молодую женщину, как Кристина. Вот так это и было сделано. Нет никакой трудности и даже тени трудности относительно этого дела. Разве не мог Бог делать все, что Ему захочется, и разве Он в Его собственной боговдохновенной Книге не рассказал нам, как Он сделал это?

Таково было обычное отношение довольно образованных молодых мужчин и женщин к Моисеевой космогонии пятьдесят, сорок и даже двадцать лет назад. Борьба с неверием, следовательно, открывала мало простора для активных молодых священнослужителей, да и Церковь еще не пробудилась к деятельности, которую позднее предприняла среди бедняков в наших больших городах. А в ту пору они, почти без всяких попыток к сопротивлению или к сотрудничеству, были предоставлены трудам тех, кто пришел на смену Уэсли. Миссионерская работа, конечно, продолжалась с некоторой энергией в языческих странах, но Теобальд не чувствовал никакого призвания к миссионерству. Кристина не раз предлагала ему это и уверяла, что будет невыразимо счастлива стать женой миссионера и делить с ним все опасности. Они с Теобальдом могли бы даже подвергнуться мученической смерти. Разумеется, они подверглись бы мученической смерти одновременно, и это предстоящее в далекой перспективе мученичество, как оно представлялось из беседки в саду приходского священника, не причиняло страданий; оно гарантировало бы им блистательную будущность в мире ином и, уж во всяком случае, посмертную славу в этом, даже если бы они не были чудесным образом вновь воскрешены – а такое прежде случалось с мучениками. Теобальд, однако, не воспламенился энтузиазмом Кристины, а потому она принялась за Католическую Церковь – врага более опасного, если это вообще возможно, чем само язычество. Сражение с папизмом также могло бы обеспечить ей и Теобальду венец мученичества. Правда, Католическая Церковь как раз тогда вела себя довольно смирно, но то было затишье перед бурей, в это Кристина веровала верой более глубокой, чем та, которой она могла бы проникнуться посредством какого-либо аргумента, основанного на разуме.

– Мы, дорогой Теобальд, – воскликнула она как-то, – всегда будем преисполнены веры! Мы будем стоять твердо и поддерживать друг друга даже в смертный час. Бог в Его милосердии может избавить нас от сожжения заживо. В Его силах сделать или не сделать это. О, Боже, – и она возвела молящий взгляд к небесам, – пощади моего Теобальда или допусти, чтобы он мог быть обезглавлен.

– Моя дорогая, – степенно отвечал Теобальд, – не будем волноваться чрезмерно. Если настанет час суда, мы встретим его наилучшим образом подготовленными, ведя тихую, скромную жизнь, исполненную самоотречения и преданности славе Божьей. О такой жизни и станем молить Бога, дабы Ему угодно было дать нам силы молиться о таком препровождении жизни.

– Дорогой Теобальд, – вскричала Кристина, утирая навернувшуюся слезу, – ты всегда, всегда прав. Будем же самоотверженны, чисты, верны, честны в слове и деле. – Произнося это, она молитвенно сложила руки и устремила взор в небеса.

– Дорогая, – отвечал ее возлюбленный, – мы всегда и прежде старались быть именно такими; мы не были суетными людьми. Станем же бодрствовать и молиться, дабы оставаться такими до последнего часа.

Взошла луна, в беседке становилось сыро, а потому они отложили дальнейшие воздыхания до более подходящей поры. В других случаях Кристина изображала себя и Теобальда мужественно претерпевающими поношения чуть ли не от всего рода человеческого при осуществлении некоего великого дела, предназначенного послужить славе Спасителя. Ради этого она готова была выдержать все. Но всегда ее видения заканчивались сценкой коронации высоко в златых небесных сферах, когда ей на голову возлагался венец самим Сыном Человеческим в окружении сонма ангелов и архангелов, взирающих с завистью и восхищением, – однако Теобальд при этом не присутствовал. Если бы существовала такая особа, как мамона праведности, Кристина бы, конечно, свела с ней дружбу. Батюшка и матушка – очень почтенные люди, и в положенный срок обретут небесную обитель, в которой им будет чрезвычайно удобно. Столь же несомненно обретут ее и сестры, а возможно, даже и братья. Но ей самой, как она чувствовала, уготована более высокая судьба, и ее долг никогда не терять из виду перспективу такой судьбы. Первым шагом на этом пути должен стать брак с Теобальдом. Но, несмотря на эти взлеты религиозного романтизма, Кристина была довольно славной, добродушной девушкой, которая, стань она супругой благоразумного мирянина, скажем, хозяина гостиницы, превратилась бы в хорошую хозяйку и пользовалась бы заслуженной симпатией со стороны постояльцев.

Такой была жизнь Теобальда в период помолвки. Пара обменивалась множеством маленьких подарков, и множество маленьких сюрпризов готовили они на радость друг другу. Они никогда не ссорились, и никто из них никогда не флиртовал с кем-либо на стороне. Миссис Элэби и будущие золовки боготворили Теобальда, хотя его сватовство служило препятствием для того, чтобы явился и был разыгран в карты еще один дьякон, поскольку Теобальд продолжал помогать мистеру Элэби, теперь делая это, конечно, совершенно безвозмездно. Двое из сестер, однако, умудрились найти мужей прежде, чем Кристина вышла замуж, и в каждом случае Теобальд играл роль подсадной утки. В конечном счете, только две из семи дочерей остались незамужними.

По прошествии трех-четырех лет старый мистер Понтифекс свыкся с помолвкой сына и стал смотреть на нее как на нечто, имеющее по причине давности лет право на терпимое отношение. Весной 1831 года, через пять с лишним лет после того, как Теобальд впервые явился в Крэмпсфорд, неожиданно освободилось место в одном из самых лучших приходов, находившихся в ведении колледжа. По различным причинам двое старших коллег Теобальда его отклонили, хотя каждый из них, как ожидалось, должен был принять его. Приход этот, следовательно, предложили Теобальду, и он, конечно, его принял. Ему полагалось не менее пятисот фунтов в год, а также подходящий дом с садом. Тогда старый мистер Понтифекс расщедрился сверх ожидаемого и выделил сыну и невестке в пожизненное пользование десять тысяч фунтов с последующим имущественным правом для потомства по их усмотрению. В июле 1831 года Теобальд и Кристина стали мужем и женой.