Сомнения

За какой-то проступок Аполлон «наградил» царя Мидаса ослиными ушами. Брадобрей последнего, не в силах хранить тайну, выкопал в земле ямку и поведал ей страшный секрет, которым обладал. На месте ямки вырос тростник, и когда поднимался ветер он шелестел: «У царя Мидаса ослиные уши».

(Из легенды)

Никому и никогда не рассказывал эту историю.

Лёгкими тенями проносятся воспоминания. Не для суда или выводов. Поздно уже. Хотя… С нежностью, сожалением или улыбкой память выдёргивает закладки меж тайных страниц рукописи жизни. Боже, как давно я выпал за борт «той» жизни, и стою теперь мокрый, по колени в воде, а она в кисее тумана, всё более призрачном, отдаляется от меня. Волны последующих встреч и впечатлений смывают предыдущие, оставляя мне, на «потом-потом», когда их, волн, не будет и оголится берег и дно, лишь перебирать на пустом берегу разбросанные камни моей истории…

В который раз возвращаюсь к тем временам, и тоннели памяти всё чаще подводят меня к одной и той же закрытой двери.

Я стою перед ней, и вуаль сомнения окутывает меня, распятого бесконечными вопросами, которые надеюсь забыть. Но они возвращаются… Даже стёртые, как я думал, с жёсткого диска моей памяти… Они срывают спасительный полог ночи и съедают сон, и который раз я нахожу себя на том же пороге, прислушиваясь, что за ним происходит, точнее – что происходило.

Недавно ещё мне казалось, что я уже свободен, бывшие обязательства давно исчерпались и отпущены на волю, птенцы оставили гнездо, где в своё время мне назначено было быть стражем ворот, улей ближнего круга разорило время, оставив считанное число запечатанных в своих ячейках друзей…

Всё… Теперь я, наконец, препоручен и нахожусь в полном собственном распоряжении и тогда…, и тогда стал замечать, что шагреневая кожа свободы на самом деле медленно её отнимает у меня, что голова садится на скудную диету запоздавших оценок и размышлений, а мозг погружается в раствор собственных мыслей. Из календарных далей он выуживает давно забытое…

Вчера ещё думал, что вход в прошлое давно завален камнями… Теперь не надо даже прикладывать ухо, чтобы услышать, как там, в пещере за ними, шуршат страницы давно снятых со стены календарей, и тени, которые прятались между их листками выскальзывают и несут свою тайну к запертому входу. Тайну, с которой меня помолвил случай. Она заперта в самой дальней части меня, и память со страхом ходит вокруг, опасаясь приоткрыть дверь в темноту.

Я не боюсь того, что знаю, – я боюсь того, чего не знаю.

Боюсь заглянуть в пугающую пропасть, увидеть с той стороны неизвестности взгляд, полный укоризны, ещё хуже – если смирения. Запутанный в силках, расставленных мне совестью, я цепенею от мысли, что у меня нет ответа на никогда мне не заданный вопрос…

Найду ли силы, выше тех, что определены мне природой, которые могли бы разжать мне губы, чтобы выдавить из меня эту тайну. Боюсь, что таких нет.

Узник тайны, я, как черная дыра, провалившаяся самое в себя и ставшая пленницей непомерного собственного тяготения. И как оно не даёт ничему вырваться за пределы её, так и пресс вины, которой не знаю и могу лишь подозревать о ней, запечатывается во мне своей безысходностью.

С кем разделить неподъёмную тяжесть? Кто поможет найти ответы на тайну, причастность к которой даже мне самому не вполне очевидна? И не сам ли я возвёл на себя обвинение, которого мне никто не предъявил?..

Но если вело провидение, и двое, не я один, – вдвоём с открытыми глазами шли по тонкому льду знакомства и – в дальнейшем – отношений без, т.с. «взаимных обязательств», то какова доля моей ответственности? Моей собственной.

Вспоминаю… Нежный атлас кожи, наивная непосредственность, упругость молодости, неистощимый пыл, звуки, заглушаемые радио или телевизором, слеза из-под дрожащих век и тихое, выдавленное стоном: – Лежи, не двигайся, или – за порогом сознания: – Ещё! Ещё – в судороги, туман… небытие, восходящее светом и торжественными трубами. Страсть выпивает силы и вливает новые. Ещё стон, теперь он глушит другие звуки и раскачивает стены…

Размётанное, скомканное… Пунцовая яркость горения… Расплавленная ночь…

– Зачем наступает утро!?.. – Прости, прости… – За что?

Потом снова – касание душ и тел, не отягощённых особыми колебаниями, смущением или напряжением мысли. И наступало утро, и ожидание следующей ночи…

Но после потом было ещё – потом. Что именно? Провал: вырваны страницы памяти, с её розами и шрамами, и пламенем, съеденным прошлым. Отчего взорвалась наша «сверхновая»? Чувства, брошенные на пороге начала… Нечаянное слово, раздавившее любовь?.. Непроходимый порог первой любви или непроходимый порог возможных последствий? В одночасье она исчезла, оставив за собой пропасть, в которую я падаю до сих пор. Лишь по слабым раскатам слухов я мог строить предположения, топившие меня в бесконечности своих вариантов. Подозрения хуже правды: первых – много, вторая – неизвестна. В итоге: не уверенный в причинах произошедшего, я погребён его результатом, стена его разделила моё сердце, и теперь, в своём неведении, я пытаюсь спрятаться за самим собой…

Всё! Билеты счастья выпали в прореху надежд, крылья занавеса сложились над светом сцены и потушили его. Актёры ушли… Что дальше? Может ли расплата быть большей, чем тяжесть неизвестности, которая запустила в меня свои когти? Кто виноват?.. И насколько сейчас это важно? …

Если всё же я, – кто отпустит грехи мои, если, конечно, не сам их придумал? Пусть и грех согрешившему просить заступничества судьбы. Кого просить, чтобы тревоги мои оставили меня в покое? Может, просто забыть. Никого не поверять в имевшее место безымянное событие и оставить лист моей истории чистым. Забыть! И не колыхнётся тростник, и не будет шёпота…

* * *

Геометрия тела, топология слияния, таинство прикосновения… слёзы, выдавленные стоном. Чувства, перетираемые в пыль жерновами лет… Сомнения…

Воспоминания исчезают в трещинах памяти, и песчинки лет заносят их русла.

– Виновен? …

– Не виновен?

2017 г.

Письмо

Как-то, подходя к машине, я ещё издали заметил лист бумаги на ветровом стекле. Ничего страшного он не предвещал, ни штрафа, ни записочки, что, мол, такой ты и растакой, – учись правильно парковаться… Нет, ничем таким это не могло быть, т. к. лист был большой, полного формата А4, он не был засунут под дворники, а просто прилип. И он не был рекламой. Там и бумага другая и красок всяких плеснут, – на них не экономят. Воздух после дождя был ещё влажный, шрифт на бумаге немного поплыл и буквы, казалось, окружены усталой фиолетовой тенью. Не глядя, я скомкал его, но выбросить на стоянке было некуда, и я его положил пока в сумку, которую нёс, приеду домой – выброшу.

Долго ли, коротко ли, вечером стал разбирать вещи из сумки и наткнулся на ту бумагу. Она уже высохла. Я развернул её, и сразу бросилось в глаза, что нет там ни заголовка, ни обращения. Но адресовано было – я уверен – какому-то конкретному лицу, в чьи руки должно было попасть, но… не попало. Попало ко мне.

Я решил прочитать. Вот, что там было написано.

«Я благодарен за чувство, которое ты разбудила. Теперь я знаю – оно во мне есть! И оно не пропадёт – я тоже уверен! Жаль, если оно коснулось нас не одинаково серьёзно. Осталось ли ещё время обсудить его… Но, в любом случае, думаю, мы в равной степени ответственны за него, и даже, если оно предано будет прошлому, лучше сделаем это вместе и осторожно – ведь это наша общая память. Светлые дни нашего знакомства, они должны остаться в нашей памяти, жизнь не разбрасывает их налево и направо. Мы тихо выйдем, не закрывая за собой дверь, и каждый понесёт свою часть в будущее… В любом случае оставляю за собой такое право. Я проверил и поверил – я могу сделать так: с сожалением, но без обиды.

Видит Б-г, я хотел и хочу, чтобы ты не уходила в историю, но, если судьбе угодно распорядиться иначе, – я с уважением отнесусь к твоему желанию, чем бы оно не было продиктовано. Ты – подчеркиваю – заставляешь меня согласиться, и я так сделаю… пока ещё в надежде, что мы запнулись, но не упали.

Как бы то ни было, с нежностью буду вспоминать проведённые вместе часы и минуты. Буду жалеть о потере, но найду силы к новым чувствам. А за всё, что было – спасибо. Я выздоровею к другой жизни. И надеюсь, мне не понадобится приобретённый иммунитет. Всё равно эта болезнь каждый раз меняет свои формы…».

Тень грусти легла на бумагу. Странная она: ни начала, ни конца, вырвана из середины того, что могло случиться, но не случилось. Ни отправителя, ни получателя. Просто маленькая, не по-детски детская ещё трагедия. Трещиной льда она разнесла действующие лица по обе её стороны. И теперь эта история пригласительно манит меня пальцем принять в ней участие. Ну, нет!

Я и так после прочтения почувствовал себя неловко, как будто по ошибке зашёл в чужой номер, на дверях которого висела табличка «Не беспокоить!».

Сами собой в голове всплыли строки Юрия Левитанского:

 
«…Спасибо всем за всё. Счастливо оставаться.
Хотя, признаться, я и не предполагал,
что с вами будет мне так трудно расставаться».
 

Письмо без адреса и без подписи. Разлука, она гасит всхлипы сердца, и глухое безмолвие устраивается в опустевшей его половине. И тает печальный звон, отголосок праздника.

Только один знает, кому оно предназначено, и когда его увидит второй, два сердца одновременно пропустят удар пульса, и фонарики мыслей пропишут на тёмного бархата экране: что мы упустили? На какой кочке мы запнулись? Как случилось, что цепочка наших отношений порвалась, и осиротевшие колечки её с грустным стеклянным звуком запрыгали по мостовой и исчезли? …

Сколько в письме беззащитной грусти, совсем ещё детской обиды, печальной нежности и мужского благородства. И ещё: лёгкая тень надежды, последнее прибежище этой истории, порученной письму, пока печать неба ещё не опустилась на бумагу, чтобы утвердить её.

Я почувствовал, как против воли оказался в орбите слепого случая. Не первого и не последнего. И не единственного в своём роде. И тьма его – не конечная и, уж точно, не вселенская. Он просто заморозил на время ток жизни. Потом-потом уже, окажется, что помехи ещё не тупик, и нет барьеров, которые устояли бы перед силой жизни.

С такими мыслями, вполне понимая, что, влекомый романтикой момента, делаю свою очередную глупость, я распечатал лист, как он был, – слабый цветом и с разводами и поехал на место, где шальной ветер на несколько дней связал меня с грустным этим эпизодом. Ничего лучше мне в голову не пришло. Там я прилепил по одному экземпляру на несколько