Действуют:
Гоген Петрович – тренер, 37 лет.
Калинкина Дуся – капитан команды
Алевтина – вратарь.
Кусакина Тоня, очень худая
спортсменка, по прозвищу Селедка.
Пыжова Маша, плотная, упитанная
спортсменка, с мощным бюстом и торсом.
Дакашина Надя.
Люся, по прозвищу Голливуд.
Художник – 42 лет.
Юван – 18 лет.
Младенец грудной
Спортзал, с атрибутами спортзала: гимнастическими снарядами, шведскими стенками, поролоновыми матами, прочими приспособлениями для накачки силы. Время тренировки молодежной женской команды по гандболу. Девушки выносят и устанавливают гандбольные ворота. Во всю длину стены – гигантское полотно, на котором Художник успел изобразить бегущие ноги, плывущие облака, парящие мячи.
В самом верху прелестная головка юной девушки. Заметно, Художник трудится в манере поэтической. Он стоит на высоченной стремянке где-то над облаками, кажется, плывет вместе с ними. Гремит рок-энд-ролл, посреди зала, кривляясь и дурачась, танцуют Кусакина и Пыжова. В воротах пританцовывает Алевтина.
Калинкина и Дакашина возятся с мячом, отрабатывают какую-то комбинацию. Кто-то кого-то переигрывает и мяч летит в ворота, прямо в руки Алевтине. Алевтина, то и дело, на короткие мгновения покидает ворота и убегает из зала. Куда бы это, интересно? Впрочем, скоро же и возвращается. И Художник тоже, через каждые несколько минут, слезает со стремянки и отлучается к горке поролоновых матов в углу зала, чего-то там разглядывает и опять торопливо возвращается к прелестной головке на высоте. Из раздевалки появляется тренер Гоген Петрович, молодой, интересный мужчина, в спортивных штанах, яркой рубашке, с цветастым платком на шее, с огромным портфелем в руке. Он решительно выключает музыку.
Кусакина. А чего? А зачем?
Пыжова. Гоген Петрович, с музыкой веселее!
Кусакина. Я целых полтела размяла! (Высоко и мощно подпрыгивает, танцует, сама себе подпевает.) Па-бап-па-ба-рап! Пап-пап-пап!..
Все, молча, глядят на Кусакину.
А чо? (Победно озирается.) А чего?
Тренер. Хвост. Дурацкий. Обрежь. Череп под мальчика – лучше. Сделай, как было.
Пыжова (скептически оглядывая подругу). Она и так вся под мальчика. Если еще без хвоста – вообще перепутать с мальчиком…
Кусакина больно щиплет подругу.
Ой!
Тренер. Отставить. Построились. Команда, становись!
Кусакина (тем временем дразнит Пыжову). Ой, Гоген, да ты, Гоген!
Тренер (резко оборачивается). В чем дело?
Кусакина. Ты мой любимый Гоген, да ты!
Маша кроссовкой так стукнула подругу по ноге, что та от боли подпрыгнула и присела.
Слон! Бегемот!
Тренер. Мария!
Пыжова. Я нечаянно, все!
Кусакина (со слезами на глазах). Копытом, корова…
Тренер (Пыжовой). Извинись!
Пыжова (тут же, мгновенно). Извини!
Кусакина (замахивается). Да иди ты!
Тренер (Кусакиной). А ты извини!
Кусакина. Не хочу!
Тренер. Антонина! В команде должна быть любовь! Всех надо прощать! Я же прощаю! Каждый день, каждый час, каждую минуту! Немедленно извини!
Кусакина (с ненавистью). Извиняю!
Тренер. Команда, сказал, становись! Всем становиться, живее, сказал!
Девушки медленно и нехотя сходятся для построения. Художник спускается вниз по лестнице и торопится к горке из поролоновых матов.
Тренер (Художнику). Ну, чего, все творите?
Художник. Не понял…
Тренер. Рисуете, как бы творите?
Художник. А, как бы творю!
Тренер. И как оно это у вас – с удовольствием?
Художник. Не понял…
Тренер. Творчество, мне интересно, приносит? Удовольствие есть?
Художник. О, я лично – всегда с удовольствием!.. Ничто в этом мире, можно сказать, не доставляет мне столько удовольствия, сколько оно!.. Ну, разве еще любовь…
Тренер. Ну-ну, про любовь мы не будем!.. (Замечает, Маша Пыжова подставила ногу Тоне Кусакиной.) Отставить!
Пыжова. Я лично согласна, пускай наступает! Она, если ближнему сделает пакость, ей потом легче делается! (И подставляет ступню под удар, но с обманом: подставит – уберет, снова подставит – и снова уберет.) Наступай, ты же хочешь… Я же вижу, как ты прямо хочешь…
Тренер (Кусакиной). Только попробуй!
Кусакина (не пробует – но жаждет отдавить подруге ногу). А чо убираешь?
Пыжова. Не убираю, дави! (А сама убирает.)
Кусакина. Не убирай, да ты, не держи… Гляди на нее… (Изловчившись, все-таки попадает по ноге.)
Пыжова. Больно! (Заскакала от боли на одной ноге, поджав другую.)
Тренер (Кусакиной). Приятно? Тебе хорошо?
Кусакина (с невинным видом). А чо?..
Тренер. Товарищу сделала больно – теперь можно жить, да?
Пыжова. Ой, миленький Гоген Петрович, вы за меня переживаете?
Кусакина (смеется). Х-ха, сдалась ты ему!
Пыжова. А вот и сдалась!
Внезапно срывается и убегает из зала Алевтина. Тренер ее провожает удивленным взглядом.
Кусакина (отталкивает, вдруг, Пыжову). Подвинься, да ты!
Тренер. Кусакина!
Кусакина (локтем оттолкнув подругу). Чо Кусакина? Чо Кусакина?
Пыжова (тоже толкается). Не толкайся, Селедка, я тоже могу!
Тренер. Вы обе решили сорвать тренировку?
Кусакина. А чо?
Тренер. Я сказал: прекратить! Я сказал: прекратить!
Бегом возвращается и становится в строй Алевтина.
Капитан!
Калинкина. Я!
Тренер. Где дисциплина?
Калинкина. Не знаю!
Тренер. Переизберу! Не можешь порядок в команде – при всех обещаю, устрою общее собрание и переизберу! Уже скоро совсем!.. Хочу начать тренировку – не могу! Или болтают, или болтаются, или огрызаются, или хамят! Я вам в пять тысяч семьсот шестьдесят пятый раз говорю: если дальше так будем жить – дальше мы жить не будем!
Кусакина (Дакашиной). Разошелся, гляди… А чо с ним сегодня?
Тренер (разъяренно). Не говори обо мне при мне в третьем лице!
Внезапно срывается и убегает Алевтина. Тренер оторопело глядит ей вслед.
Куда?..
Пыжова. Гоген Петрович, людям, бывает, хочется…
Тренер. Что хочется, что?
Пыжова. Ну, это… Ну, как бы – ну, это…
Тренер (Художнику, спустившемуся на землю с лестницы). Художник, вы понимаете?
Художник. Про что?
Тренер. Не про что – вообще! Вы художник, должны понимать!
Художник. Нет…
Тренер. Вот и я – нет!.. Всегда понимал, а теперь до того не понимаю, что по ночам уже не сплю! По ночам глаза отворяю – и ни в одном глазу!.. Сон бежит, представляешь? Как вспомню, что у нас через неделю игры – и меня, как дождем. От пяток до самого лба. Хочешь, трогай мой лоб – ледяной!
Пыжова (со слезами). Ой, бедненький Гоген Петрович…
Тренер. Что делать, художник?
Художник. Не знаю… (Направляется к поролоновым матам).
Пыжова. А вы на ночь, наверно, чаю с малиной выпили.
Тренер (резко). Не выпил!
Пыжова. Да? А я тоже, как чаю с малиной напьюсь, мне тоже не спится, и тоже лежу, и потею, лежу и думаю…
Тренер. Маша, малина у вас на уме! Что у тренера за команду душа болит – такое тебе в голову не приходит.
Пыжова. Приходит, Гоген Петрович.
Тренер. Я знаю, что вам приходит!
Пыжова. Это, это приходит, Гоген Петрович.
Бегом возвращается и становится в строй Алевтина.
Вот именно то, про что вы сказали – то и приходит. Я даже Але вчера говорила: по-моему, я говорила, у Гогена Петровича душа за нас за всех жутко болит. Аля, скажи!
Алевтина. Ну.
Пыжова. Нет, ты ему словами скажи, как я тебе сказала.
Алевтина (не понимает). Чего ты мне сказала?
Пыжова. Здрасти, Аля! О чем я тебе вчера говорила?
Алевтина. О чем?
Пыжова. Про его прекрасную душу – забыла? Как она у него болит? Вообще, какая она у него? Ну, скажи?
Алевтина. Зачем?
Пыжова (все больше распаляясь). Как зачем, как зачем? Гоген Петрович не верит.
Тренер. Не верю.
Пыжова. Сделай, чтобы поверил!
Алевтина. Ну, ладно: она говорила, как будто вы говорили, что всю жизнь на команду положили, а она недостойна.
Пыжова. Аля, не так! Гоген Петрович, она… Аля, зачем искажать? Я только сказала, что Гоген Петрович отдал нам очень много жизненных сил и поэтому ему глубоко не безразлично, что с нами происходит.
Алевтина. Ты сказала, он лезет в нашу личную жизнь.
Пыжова. Не лезет, а принимает участие.
Алевтина. Какая разница…
Пыжова. Разные вещи, Аля! Когда принимает участие – это одно, а когда лезет – совсем другое! Гоген Петрович не лезет, Гоген Петрович участвует!
Алевтина срывается с места, но Тренер успевает ее перехватить.
Тренер. Куда?
Алевтина. Туда…
Тренер. Отставить, назад!
Алевтина. Да мне надо…
Тренер. Не надо, ты только была!
Алевтина. А если мне надо? Сами всегда говорите: есть такое слово – а сами… Как вам если надо – так надо, а мне, если надо – не надо… Вот надо мне!
Тренер (налившись гневом). Если надо – бегом!
Алевтина убегает.
Говорить научились! Все научились! За словом никто в карман не полезет! (Наверх, Художнику.) Художник, никто!..
Художник. Подайте мне тряпочку, будьте любезны.
Тренер (Кусакиной). Подай человеку тряпку, хоть польза какая-то! Э, да пока ты подашь! (Сам взбегает с тряпкой по стремянке.) Держи, художник!
Художник. Как вас благодарить?
Тренер. Не надо меня благодарить, я привык к неблагодарности. Капитан!
Калинкина. Я!
Тренер. Где народ?
Калинкина. А это… народ… (Растерянно разводит руками.)
Тренер. Я команды не вижу. Где журнал?
Калинкина (растерянно). Журнал…
Тренер. Ничего не знаешь! Никто ничего не знает! (Спрыгивает на пол с лестницы, морщится, как от кислого.) Все сам, везде только сам, положиться не на кого… Если сам не возьмешься, сам не сделаешь… (Художнику.) Как вам все же хорошо: сам намазюкал – по крайней мере, сам отвечаешь. По крайней мере, не так обидно! (Отдает журнал капитану.) Пиши, кто есть, кого нет!
Калинкина (с журналом в руках выходит из строя). Это… значит… сейчас…
Тренер. Дуся, быстрее, сказал, попросил!
Калинкина (поспешно). Надя Дакашина.
Дакашина молча на шаг выходит из строя и возвращается в строй.
Тренер. Как настроение, Надежда?
Дакашина неопределенно пожимает плечами.
Выглядишь – ничего… Бледная, но ничего… Тебе очень розовой, кстати, не очень… Главное, Надежда, настроение… Не поддавайся настроениям, слышишь?.. Возьми себя в руки, ты слышишь?
Бегом возвращается и становится в строй Алевтина. Тренер с сердитым прищуром смотрит на Алевтину. Медленно переводит взгляд на Дакашину.
У меня с настроением тоже бывает… Но я себя, знаешь, скрутил… Надо, Надежда!
Алевтина. Есть такое слово!
Тренер (будто только и ждал этой реплики). А, представь себе, есть! (С силой стучит себя по груди.) У кого для людей тут хотя бы чуть-чуть… (Осекается, машет рукой; Калинкиной.) Дальше.
Калинкина. Это, значит… Кусакина.
Кусакина. Тут.
Тренер. Выйди. Сделай нам всем такой одолжение – выйди, пожалуйста.
Калинкина. Тонька, выйди.
Пыжова (умоляюще шепчет). Селедочка…
Кусакина (нехотя выступает на шаг). Как будто у меня ноги лишние, да ты…
Тренер. В строй.
Кусакина , однако, не торопится вернуться в строй.
Тебе было сказано: встань назад в строй.
Кусакина (недовольно бормочет). Вперед, назад…
Тренер. Не ворчи.
Кусакина (огрызается). Да ладно…
Тренер. А я говорю: не ворчи!
Кусакина отворачивается.
Капитан!
Калинкина. Я!
Тренер. Время теряем!
Калинкина (туповато-растерянно). Значит, так…
Пыжова (не дожидаясь, пока ее назовут, четко выходит из строя). Я здесь, Гоген Петрович! (Так же четко возвращается в строй).
Тренер (явно не понял ее пассажа). Что – ты – здесь?..
Пыжова. Здесь, говорю. В смысле – моя сейчас очередь. У нас же перекличка, да? А я же вижу, что моя очередь, правильно? Вот я и говорю: здесь я! Хочу побыстрее.
Тренер (тяжко вздыхает). Пыжова… Маша… послушай, не хоти. Я тебя убедительно умоляю: не хоти! Только медленнее получается! (Калинкиной.) Я на нее ору, ты же покуда прокукарекаешь!.. Дальше!
Калинкина. Пыжова, Маша…
Тренер. Была уже, была!
Пыжова. Я здесь, Гоген Петрович!.. (И с той же неутомимой готовностью выходит и возвращается в строй.)
Тренер. Дальше! Дальше! Дальше!
Калинкина. Алевтина…
Алевтина. Сейчас!.. (Срывается и убегает.)
Мгновение Тренер растерян, впрочем, кидается догонять. Внезапно в углу, за матами заплакал ребенок. Дакашина торопится на звук. Появляется с грудным младенцем.
Калинкина. Опикался, что ли?
Дакашина аакает и раскачивает младенца, но он только сильнее кричит.
Пыжова (его ощупывает). Сухой, вроде… Сосочку хочет, наверно…
Кусакина. Да сунь ему кляп.
Пыжова (затыкает уши). Ой, не могу прямо жить, когда они плачут, лучше спрячьте меня куда-нибудь…
Художник с кроссовками на руках совершает набег на панораму и топчет ее, оставляя цветные следы. Младенец, наконец, смолкает. Все молчат. Художник, закончив топтать полотно, подправляет следы кисточкой. Младенец заходится в новом порыве.
Калинкина. Он, наверно, чего-то хочет.
Пыжова (хватается руками за грудь, со слезами). Маленький, у меня для тебя ничего нет…
Кусакина. Надюха, пасуй! Пас, Надюха!
Дакашина перекидывает ей младенца – Кусакина его ловко ловит и прижимает к груди.
Ну, ладно, кончай! Эй, кончай!
Пыжова (машет руками). Селедочка, мне!.. Мне! Мне!..
Кусакина. Уронишь, руки дырявые… (Калинкиной.) Дуся, держи! (Перекидывает младенца.)
Калинкина ловит и мгновенно делает пас Пыжовой.
Пыжова. Селедочка, ап! (Перекидывает Кусакиной.)
Младенец у Кусакиной, которая тут же его перепасовывает Дакашиной. Как ни странно, младенец успокаивается.
Появляются Тренер и Алевтина.
Тренер. У меня от вас мозги уже набекрень!
Алевтина. Да мне надо!
Тренер. Что тебе надо? Не понимаю!
Алевтина. Я тоже не понимаю! (Становится в строй.)
Тренер. Кто разрешил вставать в строй без разрешения?
Алевтина. В другой раз.
Тренер. В этот! Сегодня! Сейчас! Когда дисциплине будем учиться?
Алевтина. Сейчас, что ли?
Тренер. А когда? Помереть? После смерти?
Алевтина. После жизни… (Пауза.) Ну, ладно, чего на меня глаза портить? Чо, можно?
Тренер молчит – как воды в рот набрал.
В строй можно? Нельзя, что ли?
Тренер (собрав себя в кулак). Что можно?
Алевтина. Да встать. Вы же хотели, чтобы я встала.
Тренер. Ты же стоишь.
Алевтина. Так вы же хотели, чтобы спросила. Ну, вот она я, спрашиваю: можно?
Тренер (глотает ртом воздух). Где надо спрашивать?
Тяжело вздохнув, Алевтина выходит из строя.
А теперь мне не надо. Когда уже в душу тебе наплевали – тогда уже только спасибо надо говорить. Что ты сейчас для меня сделаешь – это мне уже без удовольствия. Я от вас не подачек прошу – я требую четкого исполнения ваших святых обязанностей. Встань в строй и стой!
Алевтина (ворчливо). Обязанностей, потребностей… Можно встать в строй?
Тренер держится руками за виски, которые стучат.
О проекте
О подписке