Глава 6. Наводнение

Не жди от меня, что я, как и ты, буду рассказывать все по порядку, ровно и без правил. Я и в обычный-то день не сильно памятью блещу, что уж говорить о том, что сейчас, когда по моим мозгам словно тяжелый трактор прошелся и все смял! Нет! Не смял даже, а смел с лица земли. Но даю слово, что специально ничего упускать не буду и не буду нарочно что-то недоговаривать. А какие-то недостатки спиши на мой старческий возраст, слабое здоровье и переживания.

Я согласен с тобой, что поговорить по душам без всяких там пышных слов и уверток полезнее для моего же собственного состояния и больше выгоды принесет мне, чем тебе.

Спустя многие годы мне выпал шанс побыть хоть час самим собой. Конечно, все это время я не то чтобы притворялся – не приведи Боже! – или проявлял лицемерие. Нет! Упаси Господь от двуличности, лжи и притворства. Я эти годы старался измениться, стать иным. Какая-то часть этих изменений связана с внутренним миром, а какая-то – с внешним.

Ясно, что внешние изменения проявляются скорее и легче, нежели внутренние, подспудные. Разве плохо, если быстрее выполнишь все те дела, что легче, или ради них отложишь реализацию более сложных дел? Не нужно сразу на эти предпосылки навешивать ярлык притворства и лицемерия. Человек постоянно изменяется, растет. Разве страшно, если внешняя его сторона быстрее или в большей степени подвергнется преобразованиям, чем внутренняя?

Цель моя в том, чтобы в любом случае вы, при всей вашей бдительности, не восприняли негативно те противоречия между внешней стороной и внутренней, с которыми столкнетесь. Имейте в виду, что мы все, более или менее, стараемся измениться к лучшему.

В любом случае, для меня это удобная возможность, и в основном потому, что перед вами я не должен таиться и быть осмотрительным. Остальные видели только одну сторону медали, то есть Хадж Амина. Вы же видели и другую ее сторону – Хушанга Амини, и от вас ничего не скроется.

Я это все говорю, разумеется, по той причине, что с самого начала я не был безбожником. И потому Хадж Амин Ад-Дауле, пользующийся доверием среди жителей Тегерана и особенно на базаре, в Паменаре и в перулке Лути Салех^[9], даже если бы и захотел, не смог бы быть безбожником. Разве у Хадж Амина Ад-Дауле было множество детей, чтобы поддерживать доброе имя и авторитет отца? Нас всего-то было два брата и три сестры.

Сестры повыходили замуж, взяли фамилии мужей и были заняты собою и своей жизнью. И хранить доброе имя отца остались мы с братом. Да все потому, что отец – да будет ему земля пухом – помимо своего доброго имени, больше ничего в наследство нам не оставил. Пока был жив, все, что имел, другим раздаривал, а перед смертью все, что осталось, пожертвовал на благотворительность. Земля-то на него ничего не донесет, и вот в последний миг он вытряхнул свой карман и ушел в мир иной, оставив мать в нужде с такими аргументами: «Ау меня разве было наследство от отца?! Сами потрудитесь и обрящете», или: «Я добыл все эти гроши, чтобы приготовиться к последнему пути, а не чтобы оставить; и раздать их на пути Господнем – то же самое, что и унести».

Я ему говорил: «Хадж-ага! Все, что у вас было, вы роздали. Богу не понравится, если вы нас лишите и этой малой толики».

Он ответил: «Вы же живы, и у вас есть возможность зарабатывать. Разве Богу понравится, что я с пустыми руками отправляюсь в последний путь? Без провизии на дорогу? Этот путь трудный?»

Я ему сказал: «Вы, слава Богу, свой багаж раньше себя отправили».

Он поначалу насупился, а затем расплакался: «Какой багаж, Хашем, милый?! Кто ж идет в гости к султану с пустыми руками? Нести ножку саранчи в подарок царю Соломону^[10]? Мне самому стыдно за те дары, что послал Ему. То, что дали мне во временное хранение, вернул я владельцу его и назвал это дарами».

Он меня называл «милый Хашем» – моим настоящим, первым именем, до того, как я поменял его на «Хушанг». Разумеется, Хушанг тоже возник не сразу, не с бухты-барахты. Сначала товарищи в младших классах сменили «Хашем» на «Хуши», подготовив мне почву для двойной жизни. Но отец до самой кончины звал меня «Хашем» и злился, когда слышал «Хуши».

Он говорил: «Аль-Асма туназзалу мин ас-сама, то есть имена ниспосылаются с неба, и мы не имеем права их менять».

Это было одним из тех его наказов, что я не слушал, и ту же беду я накликал на голову Коукаб и Камаля.

Ладно, проехали. Аль-Калам южаввиз аль-калам^[11]. Я пустослов без тормозов. Мой брат Касем после смерти отца уехал в Наджаф и остался там. Пока здесь был, тоже обучался в духовной семинарии и по этой причине больше моего заботился об отце. По возрасту был на два года меня старше, но зато по своим достоинствам и учености – на десять. Мы поддерживали с ним многолетнюю связь и после того, как он уехал.

Связь – какую связь? Что я говорю? Он писал письма, спрашивал о том, как идут дела, увещевал меня, давал советы, я же чаще всего не писал ему в ответ. Пока Хашемом был – из-за собственной неполноценности, зависти, мести за то, что отец к нему лучше относился. Как Хушангом стал – из соображений безопасности и страха перед двором.

В конце пятьдесят шестого года^[12] я услышал, что Саддам казнил его, как и многих других исламских ученых – иранцев и арабов. Царствие ему небесное! Говорили, что он стал великим человеком, и одного этого уже было предостаточно, чтобы его казнили.

Когда Касем отправился в Наджаф, сестры были заняты своей жизнью. Я остался у разбитого корыта с наследством отца, который был всего-навсего искренним и честным, перед нуждающимися, молившими по привычке о помощи.

Сначала я показал всем этим несчастным, что и сам я гол как сокол, и обескуражил их, чтобы они прекратили наседать со своими просьбами и оставили меня в покое.

Не смотри ты так на меня: откуда мне тогда было знать, что если будешь твердить, что у тебя самого ничего нет, Господь сделает твоей участью бедность?

Уже потом я сообразил, почему это я так много всего знаю, но ничего не достиг. Но не своим умом дошел до этого, а прочитал в письме покойного брата.

Он писал: «Богатство – что вода: если застоится, то либо испарится, либо зловонием станет. Открой путь для выхода – и она потечет и принесет тебе блага. Знай, что смысл благ не в их изобилии, а в пользе, и в том, что они струятся, а не на месте стоят».

Но я и к этому, как и ко многому остальному, не прислушался и сам же пострадал от этого.

После смерти отца, с трудом получив диплом, пошел работать в компанию «Сабет Пасаль». Мне больше нравилось работать на базаре, чем в конторе, и отец поручал мне торговать в фарфоровой лавке. На базаре он пользовался доверием. Но с пустыми руками не займешься мелкой торговлей.

Ты, возможно, скажешь, что доверие лучше любых наличных. Это верно. Но тогда еще я таких слов не понимал. И потому отдал предпочтение не базару, а конторской работе.

Компания «Сабет Пасаль» занималась разнообразной экономической деятельностью, и одним из видов ее было единоличное представительство завода «Фольксваген». Еще одним – представительство компании «Кока-Кола», помимо этого – производителя шин «Дженерал Моторс», продажа различных бытовых товаров и еще куча всего.

Владелец компании, Хабиб Сабет, был богатым бахаистом, водившим близкую дружбу с шахским двором.

Работая в компании «Сабет Пасаль», я открыл для себя два новых мира. Одним из них был мир автомобилей, а другим – мир придворных.

Сочетание этих двух миров положило начало переменам в моей жизни. Но конечно, не сразу: это заняло по меньшей мере лет десять-двенадцать, пока я смог, наконец, проложить себе путь в той сложной и запутанной системе.

Эти десять-двенадцать лет прошли для меня в тяжелых условиях; я жил на зарплату служащего. Ками говорил правду о том, что мы были бедными, едва сводили концы с концами и все вместе жили в одной съемной комнате. Когда мы выбрались из этих бед и несчастий, оказались совершенно в иной ситуации. Понятно, что богатство на нас за одну ночь не свалилось. Мало-помалу мы накопили его, и внезапно оно выплыло на свет.

Эх, если бы вы сначала мне рассказали о Ками… а потом уже я. Ладно, продолжу. Но только расскажу то, что представляет мало интереса, вкратце, чтобы поскорее ответить на ваши вопросы. Хотя… нет… одним из ваших вопросов было – как это я так быстро разбогател. Я же сказал – это не было так сразу, а длилось десять-двенадцать лет, пока я смог выхлопотать себе положение. Я не скакал, а шел к нему последовательно.

С автомобилями я сначала познакомился через «Фольксваген» и благодаря этому стал в них разбираться, а через знакомых и детей Сабета пробил себе путь ко двору. Никакого тайного сговора тут не было. В любой системе так: если ты добросовестно выполняешь свою работу и тебя знают как честного человека, которому можно доверять, все двери перед тобой сами откроются.

Да, «BMW» для наследника престола я купил в Германии, но не говори, что это было ни с того ни с сего.

Раньше я ездил в Германию несколько раз по делам компании и ради собственного интереса: в автомобилях я стал знатоком. Они были уверены, что я и работу свою знаю, и не предам их.

Доверие, оказанное мне двором, было показателем моей честности и порядочности, вместо, не приведи Господь, какого-то проступка или измены. Господь миловал меня, ибо я не потратил на себя ни единой марки за тот «BMW» и даже оплатил из собственного кармана расходы на поездку.

Несколько человек хотели отнять у меня эту работу и донесли на меня престолонаследнику, оклеветав меня. Несколько чиновников провели расследование по данной сделке, но вся эта клевета и наговор на меня лишь укрепили мои позиции при дворе.

Ясно, что если где-то все только тем и заняты, что едят из кормушки и еще гребут из нее, и вдруг находится один порядочный человек, то он сразу бросается в глаза и становится объектом пристального внимания. Секретом моего влияния и успеха при режиме Пехлеви была как раз моя честность и порядочность, и больше ничего. В первые несколько лет после революции стал модным лозунг «Порядок важнее связей», который стал притчей во языцех. Но я еще при шахе придерживался порядка и вырос без связей.

Но я не в ответе за режим Пехлеви. Я отвечаю только за собственные поступки. Да, режим Пехлеви притеснял народ, грабил народное достояние, выступал против религии и благочестия, не давал свободы, был деспотичным, порочным, действовал по указке Америки, приносил народ Ирана в жертву собственным интересам и интересам Америки… творил тысячи других преступлений и несправедливостей. Но я-то не был режимом Пехлеви. Я не принимал участия во всех этих притеснениях. Даже внутренне, то есть своим сердцем и душой, я был против этого. Но у меня не было возможностей для каких-либо маневров. Я страдал и терпел. Зачем врать? Я не был революционером. Я не боролся. Но и не сотрудничал с двором. Совершение двух-трех сделок с ним или участие в четырех праздниках, приемах, вечеринках ведь не считается сотрудничеством. Все эти незначительные дела не привели к укреплению опор режима Пехлеви. Те мои друзья, что либо были казнены, либо стали беглецами, приложили руку к его упрочению, я же никакой роли не играл. Какую роль могла сыграть в укреплении режима покупка одного «BMW» для принца?

Кстати, я знаю, где следы того «BMW». После революции его конфисковали. Его хранили в одном гараже на улице Тахте Джамшид. На нем до сих пор никому не дали покататься. Я заметил несколько месяцев назад, что он стоит себе спокойно при свете дня. Мне стало его жаль. Обил все пороги, задействовал все связи, привел все доводы для того, чтобы только это богатство под крышу убрали и берегли. Если за ним правильно ухаживать, он может еще пятьдесят лет бегать и не пикнет. Да еще с какой скоростью! Представь себе – реактивный мотор! Когда я сам сел за его руль в Германии, изумился, как это с такой скоростью он не отрывается от земли и не парит в воздухе.

Простите! Я удалился от темы. У этой машины есть один недостаток – если к ней пристрастишься, то уже до конца жизни от этого не избавишься. И если мне попадется благородный автомобиль, даже в этом возрасте я не смогу глаз от него оторвать.

Однажды один ученый муж, сидевший рядом со мной в машине, сказал: «У вас подозрительный взгляд на некоторые машины». Я спросил: «Что это значит?» Он ответил: «То есть напоминает похотливый взгляд». И засмеялся. Он шутил, но не заблуждался.

В привычке нет ничего из ряда вон выходящего. В этом мире каждый к чему-нибудь да и питает страсть: один к наркотикам, другой – к женщине, третий – к животному: к собаке, кошке, голубю, канарейке. Кто-то – к машинам. Не сочтите за дерзость! Я имею в виду не сравнение. Пристрастие – вот основа недуга.