Насколько помнит Хадж Амин, он сказал лишь одно: «Не сводите меня с этой развратницей!» А когда инженер Сайф заметил: «Это все уже в прошлом», – то Хадж Амин спросил: «А откуда это известно?» Хадж Амин твердо помнит только до этих слов, но вот того, что он сидел и что-то сочинял за спиной у Зейнат-ханум, – этого не помнит.
Но его разочарование, разумеется, проистекало не только из этих слов, которые стали причиной того, что он постоянно звал Зейнат-ханум: всегда, когда в обморок падал и потом в себя приходил, звал ее и снова в обморок падал.
Нет, все то, что сказала Зейнат-ханум до того, как у Хадж Амина случился обморок, не было причиной того, чтобы он, лежа на больничной койке, никого больше не узнавал: ни врача, ни Сайфа, ни своих близких, ни других уважаемых посетителей и, не обращая на них внимания, повторял ее имя.
Хадж Амин видел Зейнат-ханум даже в той смутной, болезненной атмосфере: под мышкой у нее было досье Хушанга Амини, в одной руке она держала его краткое резюме – табель с оценками, а в другой – длинную линейку, которой то и дело лупила его по голове и зачитывала по одной оценки всей его жизни.
И он, Хадж Амин, стоит перед учительницей – Зейнат-ханум, несмотря на его теперешний возраст, как неряшливый школьник: в рубашке, что вылезла из брюк, с растрепанными волосами, стоящими торчком, с грязными руками, с застывшими на лице слезами и двойственным чувством.
То был страх услышать историю дальше, опозориться и получить по заслугам. И этот страх призывал его к бегству. Но любопытство узнать и понять ту историю подкашивало его ноги.
Эх, если бы можно было получить те досье и табель, и самому прочитать их в спокойном месте, вдали от посторонних глаз, и узнать о скрытых, тайных моментах своей жизни! Но это было невозможно. Ясно, что единственным человеком, кто владел этим досье и был посвящен в его тайны, была Зейнат, и пока она не сделает больно Хадж Амину и не отлупит его своей линейкой за каждую плохую отметку, ничего ему не сообщит.
Но и эти удары линейкой можно вытерпеть, если Зейнат-ханум полностью поведает ему историю с Ками, а особенно – если предоставит Хадж Амину его теперешний адрес и данные.
Тон, каким Хадж Амин звал Зейнат, приобрел оттенок упрашивания, мольбы и любопытства. Этот тон вынуждает доктора Гияси, лечащего врача Хадж Амина, позвать Зейнат-ханум в больницу, к изголовью больного.
Несмотря на все сопротивление, оказываемое инженером Сайфом, и его объяснения о том, что, мол, нынешнее состояние Хадж Амина – прямое следствие его встречи и разговора с Зейнат-ханум и повторение этой встречи неразумно, доктор по просьбе или повелению больного проявляет настойчивость и выпроваживает инженера Сайфа, посылая его в дом Зейнат.
А Зейнат словно ожидала такого приглашения; без малейшего сопротивления она накидывает на себя чадру и в сопровождении инженера Сайфа отправляется в больницу.
Сайф же, на грани помешательства из-за любопытства, всеми путями пытается выудить из Зейнат хоть словечко и узнать, что же такое произошло. Но Зейнат, сохраняя полное спокойствие и выдержку, из окна автомобиля смотрит на улицу и молчит, будто воды в рот набрала. На все вопросы Сайфа она никак не реагирует, так что он в конце концов взрывается от гнева и смятения:
«Уважаемая ханум! Почему вы не понимаете? Я правая рука Хадж Амина: и его поверенный, и управляющий, и сын его, и советник, все для него. Нет ничего в его жизни, что было бы мне не известно. Разве я не должен знать, какую беду вы принесли этому старику, что его в больницу положили?»
Вместо ответа Зейнат невозмутимо спрашивает: «Вы и правда его сын? То есть Хадж Амин – ваш отец?»
От этого вопроса Сайф злится еще больше: «Из всего, что я сказал, вы только это услышали?! Нет! Хадж Амин не мой родной отец. Он мой духовный отец. Я не его настоящий сын, но его правая рука. И поверенный, и приказчик, и хранитель его тайн».
«То есть Хадж Амин очень вам обязан по духовным соображениям?»
Сайф срежещет зубами, но пытается подавить свой гнев. Сворачивает к обочине, жмет на ручной тормоз, поворачивается и с деланным спокойствием говорит: «До сих пор вы не удостаивали ответом мои вопросы, и теперь, вместо того чтобы ответить мне, вы задаете свои вопросы! Но так нельзя!»
«Ответ на ваш вопрос ясен, господин Сайф! Раз уж Хадж Амин вам настолько доверяет и поверяет вам свои секреты, то если бы он сам счел нужным, то обязательно поведал бы вам эту тайну».
«Но у него не было такой возможности. Начиная с позавчера, когда из-за вас он угодил в больницу, и до настоящего времени, то есть до утра сегодняшнего дня, он без сознания был».
Зейнат хладнокровно отвечает:
«Ну, при первой же возможности он вам расскажет. И во-вторых: если меня осуждают или обвиняют, что я виновата в ухудшении состояния Хадж Амина, зачем вам понадобилось снова приезжать ко мне?! Вы не думаете, что когда Хадж Амин меня увидит, ему станет хуже?»
В голосе Сайфа появляется тревожный, просительный оттенок: «Ну почему же? Клянусь Богом, это только мое мнение. Мне не удалось поговорить ни с ним, ни с его врачом! С того момента, как к нему вернулось сознание, он постоянно твердит ваше имя. Я сказал доктору Гияси: “Эта самая Зейнат-ханум его в такое состояние повергла. Отравленного ядом ведь не лечат снова тем же ядом”. Он надо мной посмеялся и сказал: “Ну, я должен посмотреть на этот яд, определить, какого он рода и из чего состоит, чтобы вылечить больного”».
Зейнат смеется.
«Значит, вы сейчас везете смертельный яд?! Тогда зачем остановились? Больничная лаборатория ждет. Поезжайте».
«То есть вы и слова не скажете?»
«Господин Сайф, вы уже исчерпали все свои попытки! Двадцатиминутный путь мы ехали сорок минут, и вместо того, чтобы ехать прямо, вы все время петляли, и вопросы свои и так и эдак мне задавали, и в конце концов перешли на грубость и крик. И когда у вас ничего не вышло, понятно, что и не выйдет больше! Не утомляйте себя, стисните зубы и потерпите, пока время не придет».
Потеряв надежду, обманутый в своих ожиданиях, Сайф покорно пускается в путь, ворча про себя: «Ладно… пока не придет время».
И продолжает, уже чуть громче, чтобы его слышала Зейнат: «Но если с Хадж Амином случится несчастье, вы не сможете отрицать, что непричастны к этому».
Зейнат тоже говорит сквозь зубы, но так, чтобы Сайфу было слышно: «Вы не хотите, чтобы с Хадж Амином случилось несчастье, но если оно, не дай Бог, и случится, не сможете отказаться от своей доли в наследстве».
От этих слов Сайф прямо-таки подскакивает и начинает рыться в мозгах в поисках подходящего ответа, но не находит и замолкает на какой-то миг. Поневоле ограничивается первым, что пришло в голову: «То есть вы хотите сказать, что я буду рад, если Хадж Амин умрет?!»
«Не дай Бог, чтобы вы оказались настолько безнравственным! Иногда, на пике недовольства, тревоги и стресса, шайтан навещает человека и говорит ему: “Не нервничай, не раздражайся так! Если Хадж Амин умрет, то для тебя-то это плохо не обернется!” Вот как сегодня утром – шайтан свой камушек кинул и пошел себе, а из головы человека это нейдет. Он начинает задумываться о том о сем. Ни с того ни с сего замечаешь, что ты сам уже сидишь за дверью комнаты больного и подсчитываешь свою долю, что тебе причитается из его наследства. Никого, конечно, не стоит упрекать или осуждать из-за соблазнов разума, а также нельзя никого обвинять из-за каких-то представлений, что витают в голове».
Когда Сайф ставит машину в больничном дворе и выходит из нее, он говорит сам себе: «По-моему, мне тоже нужна койка рядом с Хадж Амином».
Сайф ведет Зейнат прямиком в кабинет доктора Гияси, представляет ее, а потом некоторое время переминается с ноги на ногу, чтобы его тоже пригласили остаться и присесть. Но тяжелая атмосфера, повисшая пауза и молчание Зейнат и врача приводят к тому, что Сайф задает вопрос доктору: «От меня вам еще что-нибудь угодно?»
Доктор Гияси, будто ожидая этого вопроса, немедленно отвечает: «Нет, это все. Если понадобится, я дам вам знать».
Сайф с отвращением выходит из кабинета и намеренно оставляет дверь открытой.
Доктор обращается к Зейнат и сразу же переходит к делу: «Могу я спросить, что такое вы сказали этому Хадж Амину, что ни с того ни с сего вышли из строя его органы и изменились все показатели здоровья?»
Зейнат поднимается со своего места, закрывает дверь, снова садится напротив врача и говорит: «Господин доктор, не сочтите за дерзость, можно вам задать один вопрос, исключительно для собственного сведения?» Доктор радушно отвечает: «Спрашивайте, ханум. Я к вашим услугам».
«А вопрос мой таков: имеет ли право обычный врач вмешиваться в частные дела людей?»
Доктор Гияси, который совершенно не ожидал подобного вопроса, сначала подскакивает от удивления, а затем старается взять себя в руки и, храня твердость и самообладание, отвечает: «Если это частное дело каким-либо образом подвергает опасности здоровье пациента, естественно, врач должен быть в курсе».
«Отлично. У вас ведь нет сомнений в рассудке Хадж Амина? Или есть?»
«Нет! Кто это сказал такое?»
«А то, что сказала я и что слышал он, неважно…»
«Это почему же неважно? После той беседы он…»
«Позвольте, господин доктор! Я хочу сказать, что содержание той беседы неважно. Результат ее важен. То есть ее результатом стало возбуждение, волнение и неестественное состояние Хадж Амина. Важнее то, что, несмотря на такое состояние, он заинтересован в продолжении и повторении этой беседы. Теперь суть проблемы ясна. И вы либо скажете: “Нужно на его просьбу дать положительный ответ, ибо он разумный взрослый человек”, либо: “Нет, как его лечащий врач я считаю продолжение или повторение подобной беседы неприемлемым”. И я поступлю так, как вы сочтёте нужным».
Доктор некоторое время пристально глядит в тишине на Зейнат и роется в голове в поисках подходящего ответа. Ответа, что будет посерьезнее доводов Зейнат и убедит ее разъяснить невысказанное. Пауза затягивается, а доктор так и не находит приемлемого возражения.
В сложившейся ситуации, возможно, был бы уместнее тон просьбы или мольбы.
«Ваши доводы с точки зрения логики правильны и разумны, но в чем проблема, если я как врач, пользующийся доверием пациента, буду знать о теме ваших бесед?»
«А вы согласны, что это уже личное любопытство, и оно никак не связано с профессией врача и исцелением пациента?»
Доктор чувствует, что для достижения цели у него нет другого выхода, как сдаться и признать себя побежденным.
«Признаю, что иногда чувство любопытства и желание узнать что-то настолько овладевают твоим умом, что пока этого не добьешься, не успокоишься».
«Я понимаю это чувство и согласна с вами. Но тут есть одна проблема, которая…»
«Какая проблема?»
«Да такая, что тема нашей беседы – не моя тайна, чтобы я была вольна ее рассказывать. Она связана с жизнью Хадж Амина. И я не имею понятия, будет ли он доволен разглашением своих секретов».
«Суть проблемы не так уж сложна, как вы…»
«Да, но ваше любопытство усложняет ее, а так – проблема ясна. С врачебной точки зрения мои встречи с Хадж Амином или приемлемы, или неприемлемы. Если скажете – приемлемы, то мы встретимся, если же скажете, что нет, – то нет».
«Если бы я считал это нецелесообразным, не приглашал бы вас. Полагаю, что тревога и смятение Хадж Амина в вашем присутствии пойдет на убыль».
Зейнат серьезно и решительно встает с места.
«Тогда почему вы мешкаете?»
Хадж Амин, видя Зейнат, сияет и привстает на своей койке. Не мешай ему воспаленные раны, он бы вышел поприветствовать ее у самых дверей, не обращая внимания на окружающих.
О проекте
О подписке