Цитаты из книги «В Питере жить: от Дворцовой до Садовой, от Гангутской до Шпалерной. Личные истории»

Дремлющий зеленый клочок был отрывком целой необычайной системы двойных дворов, утопающих в зелени, располагавшихся между четырьмя домами, выходившими на две улицы: Литейный проспект и Эртелев переулок. От двойных оазисов остался один, скрывающийся за домом 46. Войдя, человек попадал в зону тишины, гасящую городские звуки разных эпох. Давным-давно в сорок шестом доме М. Сперанский открыл юридическую школу для «закона применителей» – «садок судей».

Так вообще часто бывает. Смотришь на себя со стороны и говоришь: всего этого нет, все это не имеет ко мне никакого отношения. И вдруг оказываешься в этом по уши.

(Второе, более сильное и обоснованное, – лепной потолок большого зала детского кинотеатра «Родина». Все дети украдкой рассматривали на нем изображение совсем голой Венеры, и их чувственное развитие

…Вот панорама одной из центральных улочек Ленинграда – Гангутской (прежнее название Рыночная). От улицы Фурманова она упирается в Фонтанку. На одной стороне расположено здание бывшего Музея обороны Ленинграда (некогда разгромленного вследствие внутрипартийной большевистской грызни, теперь частично восстановленного), так что место известное. На дворе приблизительно 1957 год. Война кончилась давно, новые времена придут нескоро.

«Как жаль, что так поздно, Париж…»

Невский, 70, где в особняке генерала Сухозанета – Дом журналиста и Союз журналистов. Именно так – «Союз журналистов» – называлась моя последняя газета.

Возвращаюсь к своим адресам. Литейный проспект, 9. Здесь размещалась редакция журнала «Аврора», куда меня в 1978 году назначили ответственным секретарем и откуда выгнали в 1982-м после публикации в журнале рассказа Виктора Голявкина «Юбилейная речь», воспринятого властями как пасквиль на Брежнева.

приюта, а ныне музыкального училища, той страшной зимой 2010 года с ее небывалыми морозами и снегами, и смертью моей сестры Илоны 18 января. С той зимы до нынешнего лета часовня стояла без креста. Перед ней – Введенский сквер, а на противоположной стороне Введенской улицы – дом, в котором жил Кустодиев, вспоминавший в своих «Записках» крестный ход вокруг Введенской церкви. В начале тридцатых церковь снесли. «Как жалко, что церковь снесли, – сказала я, впервые выйдя на балкон новой квартиры, – а то было бы как на Васильевском – живем напротив церкви». Но там наши окна смотрели во двор, а не на церковь.   Над церковью святой Екатерины, Над крышами домов твоих старинных, «Гранитный город славы и беды», Шумит, гуляет непременный ветер, Всегда сырой от Ладожской воды…

В старом петербургском путеводителе он называется «Приют с часовней во имя Царицы Небесной для нервно больных детей». На часовню, где недавно обновили-позолотили крест, и выходят наши окна. Крест сбили, сбрасывая снег с крыши бывшего

До войны проспект назывался именем Сталина, потом – Международным, потом – Московским… Мне, москвичке, и выпало работать на Московском, где на углу с Заставской улицей стояла фабрика «Скороход», а газета называлась «Скороходовский рабочий» – одна из тысяч в стране фабричных газет. После факультета журналистики Московского университета – фабричная газета? Но, по счастью, снобизмом я никогда не страдала.